Кингчесс (СИ) - Птица Алексей - Страница 14

Это в немалой степени ободрило Феликса, так как вся ситуация и доля денег, вложенных Мамбой, были весьма щекотливыми и порождали вопросы от посторонних людей, на которые трудно было ответить. Но Мамба присылал деньги не только за уже произведённое оружие, но и на разработку новых образцов и покупку морских мин.

На очереди к производству стояла 37-мм автоматическая пушка Макклина, который не переставал удивлять своими техническими изобретениями, щедро спонсированными императором Африки. Талант, деньги и некоторые идеи чернокожего вождя, впрочем, весьма примерные, придавали потенциал и направление творческим разработкам изобретателя.

На заводе выпускались уже огромными партиями пятидесяти, восьмидесяти и сто двадцати миллиметровые миномёты. Ими Иоанн Тёмный решил заменить лёгкую, среднюю и тяжёлую артиллерию, применяемую на просторах Африки. Ведь миномёт можно разобрать и нести на себе, в крайнем случае, самый тяжёлый мог нести и осёл, как в прямом, так и в переносном смысле.

Гораздо большее беспокойство у Штуббе вызывала приписка в конце письма.

«Феликс, ты готов к революции в России? Ты, возможно, скажешь, что её не будет, но ты ошибаешься, она будет! И тебе надо готовиться к ней заранее. Наличие у тебя фабрик и заводов автоматически причисляет тебя к классу эксплуататоров, а то, что у тебя работают, в большинстве своём, немцы, тебя не спасёт, так же, как и социальная страховка, бесплатные столовые для рабочих и остальные льготы на производстве помогут тебе только в Баронске. Может быть, ещё в Саратове, и на этом всё. Предлагаю тебе озаботиться переносом производства в Африку, или постройку там таких же заводов, с помощью моих и твоих капиталов. Ты же знаешь, что у меня нет людей, способных выполнить эту задачу. А вот тебе и всем остальным остзейским немцам следует внимательнее относиться к возможности революционной ситуации в России. Как только станет ясно, что наступила анархия, вся Прибалтика обретёт независимость, а все проживающие в ней немцы — смерть. Ты можешь мне не верить, это твоё дело. Есть несколько факторов, которые могут предотвратить развитие революции по очень плохому сценарию, но боюсь, ты не сможешь убить Ленина, а значит, наступит гражданская война, и ты можешь погибнуть со всей семьёй. Если так произойдёт, а ты не послушаешь моего совета, то моя совесть перед тобой чиста. Твой навсегда, Иоанн Тёмный».

Медленно отставив руку с письмом, Феликс фон Штуббе глубоко задумался. То, о чём его предупреждал Мамба, действительно уже стало наклёвываться, но пока в провинции эти настроения были не очевидны. А вот его брат Герхард, ставший уже генерал-майором в Главном артиллерийском управлении, много рассказывал о том, что происходит на улицах и в Государственной Думе.

Страну стала захлёстывать волна популярности социализма. Жандармов ненавидели, причём те, которым вообще не было никакого дела до них, не страдающие от произвола или чего-либо ещё. Экзальтированные гимназистки, юноши с горящими глазами и пустыми карманами требовали свергнуть монархию и войти в историю как демократическое европейское государство.

Брат Герхард рассказывал, как сын известного профессора-математика влез на крышу жилого дома и сбросил оттуда бутылку с серной кислотой на голову полицейского, спокойно проходящего внизу. А у этого юноши не было никаких причин ненавидеть полицейских! Что творилось в головах молодёжи, понять было невозможно.

Страну начала захлёстывать волна стачек, демонстраций, локаутов, и тысяча девятьсот восьмой год грозил обернуться чем-то страшным, но пока ситуация ещё была под контролем. Эсэры, кадеты, большевики, меньшевики, центристы и марксисты, все они развращали молодёжь своими идеями интернационализма и коммунизма, и они же кричали с трибун Государственной Думы зажигательные речи, клеймя позором косность и зашоренность империи.

Да, проблемы были, и их надо было решать, но не террором же и формулой: «Всё отнять и поделить!». И без пропаганды коммун. Левым социалистам аплодировали стоя, а голосов правых и центристов никто не желал слышать.

Этак скоро дойдёт и до того, что все женщины будут общими, а каждая девушка должна будет давать с собой переспать, как только об этом её попросит любой член коммуны. Но ведь это противоестественно человеческой природе. Феликс уже насмотрелся на авантюристов и дикарей, он прекрасно знал человеческую природу, а также догадывался о том, что революция во всех других странах будет задушена на корню.

Да она и невозможна без предательства элиты. Так было во Франции, без этого была невозможна революция и в России, что бы там ни говорили сами революционеры и члены их партий.

Да и кто руководит этими партиями? За редким исключением, это были евреи, с русскими псевдонимами: Мартов, Троцкий, Кац, Штейнберг, Натансон, Зиновьев, Каменев, Бухарин, Свердлов, Гоц, Абрамович, Иорданский, Марк Либер, да ещё к ним примкнули такие великороссы, как Чхеидзе и Церетели.

И все эти люди решали судьбу России! Единственными, кто не скрывал своих намерений и действительно защищал права евреев, были члены еврейской партии рабочих Бунд. Они действительно выдвигали справедливые требования и не прикрывались социалистическими идеями для реализации этих планов.

Да, в Государственной Думе было много и русских, решивших возглавить правое дело: Чернов, Плеханов, Керенский, Гучков, Милюков, князь Львов и другие, но все они занимались больше болтологией, чем реальными делами, не понимая, к чему это всё может привести, не замечая стремления большевиков к диктатуре пролетариата.

Но ни одного немца или татарина в этих рядах не оказалось. Феликс не был антисемитом, он был практиком и циником, рассматривая каждого человека с чисто утилитарной целью, не обращая внимания на его национальность.

Но вот то, что всё больше творческой интеллигенции, обычных граждан, чиновничества и рабочих поддавались влиянию большевистских идей диктатуры пролетариата, которого в стране было не больше трёх процентов, и зажигались идеями интернационализма, чуждыми русским людям, его уже начинало пугать.

Эх, грустно всё это, и Феликс фон Штуббе откинул письмо, но потом, встав, вернулся к столу и ещё раз, внимательно перечитав его, решил сжечь. Давняя привычка прожжённого авантюриста заставляла всю опасную информацию оставлять только в голове, не доверяя бумаге. Исключение было сделано, разве что, при сборе компромата на определённых людей.

Но вот задуматься над тем, о чём сообщил ему в письме Иоанн Тёмный, следовало. С семьёй всё было ясно, и Феликс уже приобрёл себе дом в штате Вашингтон и купил там же большой кусок земли, на всякий случай, а случаи бывают разные. В Германию он не хотел, Англии опасался, Франции не доверял, потому как был немцем, пусть и остзейским. В Италию, Испанию и Португалию его не тянуло, так же, как и в остальные европейские страны, в которых его, при желании, очень легко было достать.

А вот с переносом завода или созданием нового производства все обстояло сложнее. Но у Иоанна Тёмного сложились успешные отношения с американцами, и те могли продать станки и оборудование, даже привезти их в Африку, но место строительства было ещё не определено, нужна была разведка месторождений железа. А тут ещё и непонятная суета, которая стала происходить вокруг территорий Иоанна Тёмного.

Там восстание, тут восстание, да странные летучие отряды арабов и берберов появились на границе с Суданом. Непонятно это было всё. А вот с набором рабочих нужно было подумать, так же, как и с остзейскими немцами, проживающими в Прибалтике. Но вот заставить людей сменить свой дом на другой, просто так, очень сложно сделать. Чтобы уговорить переехать людей, веками живших на своей земле, для этого нужны объективные причины. Расстаться с родным фольварком не каждый способен, даже под страхом смерти.

Старики уезжать отказывались, а бросать их в одиночестве не хотели уже дети, да и всё было привычно: уклад, будущее, работа и многое другое. Но Феликс всё же закинул удочку, через Герхарда, с предупреждением о возможности грядущих нерадостных событий. Немцы всегда прислушивались друг к другу. Что-то можно было успеть организовать или как — то подготовиться к возможным неприятным событиям.