Знахарь - Доленга-Мостович Тадеуш - Страница 40
- Предыдущая
- 40/65
- Следующая
В ее голосе звучала грусть Лешек нежно взял ее за руку и спросил:
– Скажи, Марысенька, ты считаешь меня наивным глупцом?
– Ну что ты! – запротестовала она.
– Но ты считаешь, что по своим запросам и уровню развития я стою значительно ниже своих друзей и близких? Судя по твоим словам, это именно так. Я, как последний глупец, беру тебя в жены, очарованный теми достоинствами, которых в тебе нет, и только они, увидев тебя, откроют мне глаза на мои ошибки.
– Нет, Лешек, – возразила она. – Ты смотришь на мои недостатки снисходительно, потому что любишь меня.
– Значит, они тебя тоже полюбят.
– Дай-то Бог.
– А свои недостатки ты придумала. Я бы пожелал всем девушкам выглядеть такими же аристократками, как ты, и иметь столько же врожденной интеллигентности и нежности. Если говорить о правилах хорошего тона, о культуре общения, я убежден, что ты усвоишь эту науку без малейшего труда, а учиться будешь сколько захочешь, но не слишком много, потому что мне бы не хотелось иметь жену умнее, чем я сам.
– Об этом не беспокойся, – рассмеялась она.
– Как раз этого я и боюсь больше всего, – посерьезнел вдруг Лешек. – Ты знаешь, когда я убедился в том, что моя Марысенька умница?
– Нет, не знаю.
– Когда обо всех городских скандалах ты не сказала мне ни слова. Я ведь мог заподозрить, что этот самый Собек, который вступился за тебя, имел на это какое-то право. Но ты поступила правильно, отказавшись от объяснений, ибо подозрения того не стоят.
Марыся не помнила, как она тогда восприняла эту ситуацию, но возражать не стала.
– Я просто не хотела втягивать тебя в неприятности.
– Ну и зря. Кому же быть твоим защитником, как не мне?
Лешек подумал и добавил:
– Я. в свою очередь, должен зайти на почту и пожать руку пану Собеку. Правда, это нахальство с его стороны, что он осмеливается любить тебя, но поступил он, как настоящий мужчина.
Солнце уже садилось. Обычно в это время они возвращались, но сегодня им нужно было поговорить еще о многом. Молодые люди решили, что завтра утром Марыся объявит пани Шкопковой о своей помолвке и о том, что она больше не будет работать у нее в магазине.
– Скажи ей, – предложил Лешек, – что если она считает себя пострадавшей, ты возместишь ей ущерб, нанесенный твоим уходом.
– Ты ее не знаешь, – ответила Марыся. – Она ничего не возьмет, потому что я оплатила все своей работой. Она бы смертельно оскорбилась, если бы я заговорила об этом. Она предельно честная женщина. Я боюсь другого: она не поверит в нашу помолвку.
– Значит, я приеду около полудня, и она услышит об этом от меня. Во всяком случае собери свои вещи.
– Лешек, любимый, чем я заслужила такое счастье!
Он обнял ее и нежно привлек к себе. Его наполняло невыразимой радостью то, что для этой замечательной девушки, лишившейся близких, он становится самым родным и дорогим человеком. Вместе с тем, он испытывал чувство искреннего удивления. Столько раз держал он в объятиях разных женщин, но никогда не чувствовал ничего, кроме вожделения. Почему же по отношению к этой единственной, которую он желал больше, чем кого бы то ни было, даже страсть была другой, переполненной неземной любовью и почти религиозным благоговением? В первые месяцы знакомства с Марысей он смотрел на нее так же, как и на всех. Если бы тогда она осталась наедине с ним… ничто, пожалуй, не остановило бы его от роковой ошибки.
«Слава Богу, что этого не случилось», – подумал он.
Они еще долго гуляли по лесу. Стало уже почти темно, когда, наконец, они решили возвращаться. По лесу, где было много поворотов и торчащих из земли корней, ехали медленно. Лешек знал дорогу с ее выбоинами, буграми и поворотами как свои пять пальцев. Он не потерял бы дорогу даже в темноте, а освещая путь мощной фарой, можно было спокойно ехать на приличной скорости.
По крайней мере, так думали Лешек и Марыся.
В то время, когда мотоцикл выскочил из леса, а громкий треск его мотора нарушил покой спящей равнины, на одном из поворотов дороги появилась тень человека.
Зенон, бывший семинарист, ждал здесь давно. Проспав несколько часов в канаве, он даже боялся, не проехал ли мотоцикл за это время в обратном направлении. Но его опасения были напрасны. От Вицкунского бора послышалось тарахтение мотоциклетного мотора.
– Они от меня не уйдут, – мрачно буркнул Зенон.
Уже неделю он пил до потери сознания. Выпросив у тетки в Свентинах пару десятков злотых и возвращаясь в Радолишки, где пешком, где попутной телегой, он не пропускал ни одной корчмы, ни одного трактира. Каждый раз он шел домой, чтобы еще раз попросить у отца прощения, но не верил, однако, что получит его, и в отчаянии напивался до бесчувствия. Когда в полдень он встретил на дороге мотоцикл Чинского и узнал обоих виновников своего несчастья, в пьяной голове его со всей силой вспыхнула ненависть и желание отомстить.
– Сейчас они заплатят за все, – повторял он.
Зенон знал, что возвращаться они будут этой дорогой, ибо объезда не было, и, забравшись в канаву за поворотом, он ждал своего часа.
В голове пьяницы еще шумело, его качало из стороны в сторону, но, услышав стрекотание приближающегося мотоцикла, он быстро приступил к делу. Зенон рассчитал все точно. Сразу за поворотом дорога круто подымалась в гору. И, чтобы преодолеть подъем, Чинскому придется добавить газу, причем сделает он это совершенно смело, поскольку знает, что за подъемом следует плавный поворот.
Но, когда за поворотом он вдруг увидит препятствие, тормозить будет поздно, катастрофы не миновать.
Материал для завала Зенон приготовил заранее: он нашел в зарослях у дороги два толстых подгнивших бревна и натаскал кучу камней, которых было достаточно в придорожных канавах.
Не теряя времени, он вытащил все это на дорогу и полностью завалил проезд. Объехать препятствие было невозможно: по обеим сторонам узкой дороги тянулись глубокие канавы, причем их внешние края поднимались намного выше уровня внутренних, а густой кустарник образовывал по обе стороны настоящие живые изгороди.
Сумерки еще не наступили, и Зенон со зловещей радостью еще раз осмотрел свою работу. Он собрался было уйти с дороги, когда ему в голову пришла мысль, что, спрятавшись в зарослях рядом с завалом, он безнаказанно может увидеть результаты своей мести.
– Хоть увижу, как свернут себе шеи, – мрачно усмехнулся он.
Несколько раз поскользнувшись на крутом откосе, он, наконец, влез наверх, раздвинул ветки кустов и удобно расположился под ними. Наблюдательный пункт был выбран правильно. Оставалось спокойно лежать и ждать, а когда недруги разобьются, выйти на дорогу и отправиться в городок. Никто не докажет, что это он сделал завал на дороге, потому что здесь никто его не видел, а мужик, на телеге которого он ехал из Вицкунской корчмы, подался в сторону Ошмян. Он даже не знал, кого вез, а разбившихся найдут только утром, потому что ночью по этой дороге никто не ездит. Это не тракт, по которому фурманки день и ночь ездят на станцию к утреннему поезду или за кирпичом в Людвиково.
«Конечно, могут возникнуть подозрения, ведь я не раз угрожал им, – думал Зенон, – но доказательств против меня нет никаких. А за свою обиду я расплачусь… да еще наслажусь зрелищем… Такое не каждый день случается!..»
Проходили минуты, которые казались ему часами. Рокот мотора приближался, становился все громче и громче. Уже не более пятисот метров отделяло мотоциклистов от неизбежной катастрофы.
«Разве только черт спасет его», – пронеслось в голове Зенона.
Но Чинского ничто не спасло, скорее наоборот. Заметив, что становится холодно, и опасаясь, как бы Марыся не продрогла и не заболела, Лешек добавил газу, зная, что за мостиком дорога значительно лучше.
Сноп яркого белого света разорвал темноту, прокладывая им дорогу. Еще два поворота, потом довольно крутой подъем и, вот они уже выехали из лесу на дорогу. Лешек думал о завтрашнем дне, о решительном разговоре с родителями, о том, как он представит им Марысю, о своем безмерном счастье, о вечерах вдвоем, о тех утренних часах, когда, проснувшись, они в тысячный раз убедятся, что их счастье вовсе не сон… Он думал о столе, накрытом на двоих, о Марысе, веселой, лучезарной и светлой, хлопочущей в доме, в их доме…
- Предыдущая
- 40/65
- Следующая
