Маги и мошенники - Долгова Елена - Страница 1

• 1/93
• Следующая

Однажды неярким, дымчато-пасмурным днем короткого северного лета, по дороге, вьющейся вдоль голого и неприветливого побережья Великой Империи, ехал верхом безвестный путник. Путь над обрывом то удалялся от кромки крутого берега, то приближался к нему вновь.

Монотонно шумела морская вода. Упитанный мул мирно помахивал метелкой хвоста, осторожно ставя копыта на каменистую почву. Всадник закутался в легкий плащ, надвинул бесформенный капюшон на лоб и, казалось, дремал, убаюканный неспешной ездой.

Дорога лениво петляла, повинуясь неровностям рельефа. У развилки, отмеченной огромным замшелым валуном и кривым кустом можжевельника, всадник остановил мула.

– Отличное место, – Человек отцепил флягу от пояса и сделал два маленьких глотка. – И день не жаркий…

В отдалении, за поворотом уже пройденного пути, в редких кустах рьяно затрещала потревоженная сорока. Человек насторожился, убрал флягу и замер в неподвижности, склонив голову под капюшоном. Если бы не беспокойно переступающий копытами мул, силуэт всадника в этот момент мог показаться наблюдателю каменной статуей, на которую невесть зачем накинули кусок ткани.

Но наблюдателей не было. Шумела соленая вода под обрывом, свежий бриз трепал край потрепанной одежды. Тень можжевелового куста чудесным образом удлинилась. Сорока вскрикнула последний раз и умолкла…

Всадник встрепенулся, тронул шпорами упрямого мула и решительно повернул направо, удаляясь от моря. Он без церемоний пинал животное, беспокойно оглядывался через плечо, тропа сузилась, невысокие деревья обступили беглеца со всех сторон. Еще через четыреста шагов заросли поредели, стали ниже и расступились, открывая обширную каменистую поляну, в центре которой, по-видимому, некогда добывали известняк. Крошеный карьер наполовину осыпался, склоны его заросли колючей сорной травой. Человек спешился, обмотал повод вокруг ствола одинокого мертвого деревца, отцепил от седла сумку и опустился на колени возле большого плоского камня. Аккуратно разложил на плоской каменной грани пергаменты, перья, песочницу и маленькую литую чернильницу.

Со стороны моря уже явственно долетал твердый цокот подкованных копыт по камням. Человек выбрал перо поновее, вздохнул, обмакнул его в чернильницу и поник, склонившись над пергаментом. Маленькая капля сорвалась с кончика пера и разбилась о чистый лист.

– Итак…

Продолжить он не успел. Редкие заросли заколыхались, задрожали, раздвинулись, пропуская на поляну двух всадников на быстроногих, в хорошей сбруе, скакунах. Одежда преследователей – накидки из грубого небеленого холста поверх черных от частой смазки кольчуг, делала их похожими, как братья. Всадники осадили лошадей, спешились, с волчьей грацией двинулись вперед. Лязгнуло оружие.

– По повелению императора…

Человек, чье лицо оставалось прикрытым, скорчился, не двигаясь и не выпуская пера.

– Чего вы хотите от меня?

– Тебя самого.

Двое как один шагнули вперед.

– А ну-ка, не двигайся. Стой смирно.

– Вы сами не знаете, чем рискуете.

Сыщик – тот, что был чуть-чуть постарше, покачал головой.

– Не пытайся взяться за старое. Отложи перо и встань. На этот раз ты опоздал, твое колдовство нам уже не помешает.

Человек обреченно сник, потом медленно отложил гусиное перо и поднялся с колен.

– Ладно. На этот раз пойду с вами. Милость императора и правосудие да пребудут со мной.

– Так-то оно лучше.

Беглец поплотнее закрыл чернильницу, положил ее в потертую сумку, убрал перья, песочницу, поднял с камня пергаменты. Присмиревший мул терпеливо ждал. Человек в плаще подошел к животному, собираясь забраться в седло. Он поставил ногу в стремя, ухватился за луку седла и неловко подпрыгнул, сумка покачнулась, один из свитков, выскользнув, упал на землю. Всадник уже сидел в седле, цепко ухватив повод белыми тонкими пальцами.

– Да пронзит тебя дрот святого Регинвальда! – Один из сыщиков, нехотя ругнувшись, нагнулся, чтобы подобрать потерянный манускрипт.

Скрученный свиток слегка развернулся. Сыщик задержал равнодушный взгляд на витиеватых строках, пытаясь разобрать привлекшее его внимание словцо.

Затрещала сорока, тень мертвого дерева на секунду удлинилась, а потом сжалась опять, соленый ветер с моря ловко пробился сквозь пыльные заросли и свирелью запел в камнях. Страж почувствовал легкое, приятное головокружение и задумчиво почесал висок около уха.

– Странный свиток… Откуда у нас эта штука, Дени? – озадаченно спросил он у собственного товарища.

Второй сыщик, чуть помладше, нехотя пожал одетыми в кольчугу широченными плечами.

– Почем мне знать? Мало ли под небесами хлама? Она валялась в камнях. Вокруг никого не было. Потерял какой-нибудь странствующий монах, наверное. Или старьевщик выбросил. А что там написано?

– Никак не разберу. Должно быть, по-сарацински. – Сыщик отбросил в сторону бесполезный пергамент. – Странное здесь место, чем-то оно мне нравится – тихо тут и приятно. Давай остановимся, я голоден, как весенний медведь.

Императорские сыщики почему-то совершенно забыли об арестованном колдуне, они извлекли кусок окорока, хлеб, бутыль с дешевым вином и расположились прямо на голом плоском камне.

– Ты не помнишь, зачем мы свернули сюда? – сонно спросил тот, что был постарше.

– Вот чудеса, совсем не помню.

– И я не помню. Хотя, постой, я все вспомнил – это оттого, что жеребец захромал. Мой славный Хирон потерял левую заднюю подкову. Поедим сперва, потом проверю копыто. В северных провинциях такие негодные кузнецы. А вот южане…

Две статные лошади в хорошей сбруе переступали чуть в отдалении. Мула и след простыл. Человек в капюшоне непонятным образом исчез, словно растворился в неярком пейзаже.

Сыщик Дени, не обращая на этот факт ни малейшего внимания, внимательно выслушал разглагольствования товарища и согласно кивнул.

– Точно. На юге мастера куда как лучше.

И, подумав, размеренно добавил:

– А винцо-то – дрянь, кислятина. Торговец нас надул, клянусь восставшим дротом святого Регинвальда…

Адальберт Хронист. Придорожный трактир в Ахене, Церенская Империя.

…Я, Хронист, начинаю этим листом in-folio новый том своих записок, чтобы странные и удивительные события, участником которых я оказался, не пропали вместе со мной, как исчезает пыль, сметаемая ветром, следы на песке, сглаженные прибоем, и жизнь человеческая, истонченная беспощадным временем. Мой мул, Бенедикт, сейчас стоит у коновязи и, если я выгляну в окно, я могу увидеть на его уродливой морде почти человеческое выражение лукавства. Бенедикт хлещет хвостом, гоняя зеленых глянцевитых мух, а мух в Ахене, всеми святыми позабытом поселке близ Терпихиной Дороги, великое множество. Настырные насекомые тучей вьются во дворе над конскими спинами, зудят под низкими потолками гостиницы и с упорством, достойным лучшего применения, не оставляют в покое мою чернильницу.

Я насквозь пронзаю муху пером, словно герой дракона – копьем. Жест символический. Сегодня мой обычно мучительный дар совсем не тяготит меня, хороший сон и ясное утро в Ахене чудесным образом развеяли все тревоги. Я выглядываю-таки в окно и ищу взглядом своего Бенедикта. Мул на месте, зато по единственной пыльной улице Ахена шествует имперский судья Изергим Великий в компании незнакомого монаха. Зачем увязшему в дорожной грязи поселку нужен свой собственный, отдельный судья – великая тайна Имперской Канцелярии. Хозяин гостиницы рассказал мне, что господина Изергима прислали в эти места три года назад, с тех пор справедливый пустил в тощую ахенскую почву прочные и жадные корни. Судья плотен телом, кругл и медлителен, к его лицу накрепко приклеилось брюзгливое выражение. Пришлый монах, в компании с которым шествует блюститель правосудия, напротив, тонок, сух, высок. Впалые щеки и лихорадочный блеск глаз выдают фанатика – такие честны, упрямы и бескорыстны. Череп монаха лыс, край черной рясы истрепался до состояния бахромы.

• 1/93
• Следующая