Маги и мошенники - Долгова Елена - Страница 4

• Предыдущая
• 4/93
• Следующая

– Я человек, этого достаточно, чтобы узнать боль, страх и тому подобные эмоции.

– Твое знание и твое страдание – только жалкий огрызок моего. Мы, ведающие, мы иные, не такие, как все. Познание доступно только избранным.

– А гордыня всегда противна Богу и приятна дьяволу.

Ведьма вернулась в свой угол, снова села, расправила платье и сказала грустно:

– Да, знаю я все это. Хватит притворяться, выкладывай, святой отец. Я не поверю, что ты заявился ко мне глухой ночью просто так, лишь для беседы задушевной. Хочешь приворотного зелья? Или ты болен?.. Хотя нет, ты здоров и дух твой горит ярко, как светлая лампада в ваших храмах – это смог бы заметить даже слепой крот.

– Приворотное зелье можешь оставить для себя.

– Говори или уходи. Я спать хочу. Женщина, обреченная на смерть, хочет напоследок воспользоваться ночным покоем.

Ночной пришелец задумался, колдунья заметила эту заминку, хотя молчание длилось совсем недолго.

– Ты слышала легенду о подметных гримуарах, Магдалена?

– Была такая баллада, в Тиноке ее любили тянуть эти попрошайки, бродячие менестрели. О беглом семинаристе, сумасшедшем грамотее. Он по ночам писал свою книгу, и все, что он ни напишет там, являлось ему на самом деле.

– Именно так.

Инквизитор опять задумался, вспоминая земли севера, можжевельник, холмы, и другую женщину, которой он некогда рассказывал ту же самую историю.

– Эй, монах! Ты не уснул?

– Вовсе нет.

– Тогда рассказывай. Я на своем веку выслушала немало вранья, но еще не утратила интереса к поповской брехне.

– К сожалению, это правда, а не брехня, как ты изволила сказать, о Магдалена. В одном баронстве, название которого не имеет никакого значения, жил человек. Заметь, не обделенный умом. Назовем его для краткости – Адальберт. Как многие хорошо образованные люди, этот Адальберт отдал дань сочинительству, записал несколько занимательных песенок и сочинял хронику тамошнего сеньора… Он ничуть не смущался, возмещая нехватку правдивости игрой воображения, описывал лица и убранство, одежды, оружие и прекрасных коней, создавая удивительную историю, которая росла день ото дня… Однажды, в галерее замка, отведенной для изображений предков барона, Адальберт увидел статую. Лицо и одежда ее в точности соответствовали описанным в хронике, но главным оказалось не это. Говорят, ужас поразил сочинителя в тот момент, когда он понял, что истукан ранее не существовал! Однако, статуя крепко стояла на постаменте и казалась совсем не новой, напротив, мрамор ее чуть потрескался, а работа выдавала резец ваятеля прежних времен. Адальберт придавил свой страх и промолчал, слуги, гости, сам барон – все они не заметили этой проделки, искренне считая, что скульптура стоит на своем месте давным-давно. Легенда говорит, что сочинитель на время отложил в сторону перо, даже хотел сжечь написанное, но стойкости этого человека хватило ненадолго, странные истории, которые писала его рука, казались ему более правдивыми, чем сама правда, а сила, побуждающая его измышлять, оказалась непреодолимой. Он обратился к священнику, но ни молитвы, ни святая вода не помогали. И тогда Адальберт перестал противиться таинственному зову, и начал описывать все, что приходило ему в голову. Он создавал обольстительных женщин, золото и драгоценности, диковинки со всего света – все это было доступно сочинителю, но, получив свой удивительный дар, этот человек утратил способность радоваться вещам, к которым вожделеет сердце обыкновенного человека. Ни золото, ни любовь его не привлекали, и тоска овладела ученым грамматиком. Волшебный дар казался ему жестокой шуткой, Адальберт тщетно попытался обмануть предназначение. В конце концов, он перестал различать, описывает ли он историю мира или создает ее. Так он превратился в неуловимого скитальца, скрываясь от имперских властей… Инквизиция Церена несколько лет безуспешно ищет его. Но реальны ли эти бесплодные поиски или они описаны самим Адальбертом?

Колдунья из Тинока дослушала до конца и хрустко потянулась.

– Занятно врешь и как будто бы не впервой, словно ты повторяешь по написанному. Ладно, я могу поверить, что где-то далеко бродит сумасшедший грамматик, только какое до этого дело ведьме Магдалене?

– Самое прямое. Твоя жизнь была описана Адальбертом.

…На этот раз монах не отпрянул, он позволил ухватить себя за полу черного балахона. Ведьма прижалась к решетке, вцепившись в одежду инквизитора, приблизила свои горящие глаза к его холодным глазам.

– Ты врешь, любитель костров и огня. Ты не можешь этого знать наверняка.

– Я говорю правду. Когда-то у меня был дар белой магии, Магдалена. Я потерял его, не важно, как. Но пока этот дар оставался со мной, я все-таки многое успел. Можешь не сомневаться, твоя жизнь, а, быть может, и твоя смерть – только дар Хрониста. Ну как, ты довольна?

Женщина со стоном выпустила балахон инквизитора.

– Ты сам истинный дьявол. Я не верю тебе.

– Как хочешь, но я не солгал ни на маковое зерно. А сейчас и полностью докажу тебе, что ты заблуждаешься, не доверяя мне. Видишь этот ключ? Он от твоей клетки.

Ведьма жадно уставилась на ключ, словно тот был отлит из чистого золота.

– А теперь смотри, Магдалена, я открываю твою клетку, я выпускаю тебя. Ты ведь не ведьма в душе своей, а? Ты лишь послушная глина в руках безумного Адальберта. Ты не нужна Святому Трибуналу. Иди, куда хочешь.

Инквизитор повернул ключ, отпер замок клетки, осторожно отступил на шаг и, не поворачиваясь к колдунье спиной, выбрался из полуподвальной темницы.

Магдалена из Тинока затаилась, шаги инквизитора постепенно стихли, удаляясь. Она выбралась из клетки, темница тоже оказалась не запертой. Ведьма легко преодолела семь ступенек к свободе и толкнула тяжелую внешнюю дверь тюрьмы. Опять не заперто. Во дворе не было ни души, медленно догорал костер – самый обычный, на таких никого не казнят.

Ведьма из Тинока далеко обошла огонь, стараясь держаться подальше от света, а потом словно бы растворилась в ночной темноте.

На втором этаже каменного дома двое людей осторожно, не зажигая свечи, отошли от приотворенного окна.

– Вы уверены, что мы поступили правильно, мессир Людвиг? – спросил тот, что был повыше и поплотнее.

– Не сомневайтесь, Кунц. – Людвиг фон Фирхоф[1], доверенный друг церенского императора, ловко стащил с себя черную рясу монаха. – В конце концов, когда-то я сам был членом инквизиционного трибунала и хорошо знаю таких женщин. Она сейчас в гневе, и пойдет по следу нашего Адальберта не хуже гончей собаки.

Кунц Лохнер, капитан императорской гвардии Церена, пожал широкими плечами солдата:

– Император мудрее нас. Простите мое любопытство, вы солгали ей?

– И да, и нет. Кое-что из сказанного – истинная правда.

– И все-таки не следовало нам отпускать служанку дьявола.

– Не волнуйтесь, любезный друг мой, дьявол в данном случае совершенно не при чем. Такие женщины из народа интуицией легко постигают то, что нам столь скупо дает наука – она маг и знахарка, медикус посредством данного Богом таланта и собственного упорства.

– А как же градобитие и нашествие блох? – фыркнул капитан гвардейцев.

– Как многие талантливые существа, она помечена легкой печатью ненормальности. Эта женщина, движимая безумной гордостью и местью, внушила себе, что является истинной причиной градобития и неурожая. Увы, друг мой Кунц, жестокие неурожаи не редкость в Церене, град – такое же явление природы, как рассвет или закат, а блох в Тиноке всегда было предостаточно.

Друзья императора приглушенно засмеялись.

– Пойдемте отсюда, государь ждет, нам еще предстоит путь в Лангерташ.

Через минуту они выбрались во двор и, подобно сбежавшей ведьме, бесследно растворились в темноте.

Адальберт Хронист. Город Нусбаум, Церенская Империя.

В Нусбаум я прискакал близ позднего вечера, когда лиловая проплешина заката уже украсила западную сторону купола горизонта. Окраина городка пустовала, только мальчишка с репьями в волосах брел со стороны леса, неся вязанку сухих веток.

• Предыдущая
• 4/93
• Следующая