Вперед, Команданте (СИ) - Савин Владислав - Страница 57

Ну, в общем, и все! Как там у Гоголя – «улицы выметены, антиобщественные личности все сидят взаперти». Встретим гостей как положено, и проводим. Может, и наоборот, хорошее о нас в Москве скажут.

Эрнесто Гевара.

Рай – не там, где каждому дают счастье. А там, где каждый может сделать себя счастливым.

Гевара понял это в одной русской деревне. Где увидел двоих, пришедших с войны калеками. У одного было страшно обожжено лицо и не было глаз – «в танке горел, под Сандомиром». А второй был зрячий, но без рук и без ног – «на Одере под фрицевскую бомбу попал, и просто чудо, что в санбате выходили – а пишут, что потери наши там были совсем невелики». В Аргентине (да и в любой иной стране, известной Геваре) эти люди были бы обречены умереть под забором, или в лучшем случае, доживать сколько осталось в приюте при каком-нибудь филантропическом обществе – но у советских было по-иному: слепой сажал безрукого и безногого в котомку, сшитую из толстого брезента, и шел на работу, где делал все по указке своего друга.

– Нет, мы с Василием не родственники, и не однополчане – а просто, оба за Родину и за Сталина воевали, долг отдали, ну теперь значит как братья. Силой меня бог не обидел, и с техникой опыт есть. На станке, положим, мне трудно, там тонкость движений нужна – но гусянку натянуть или мотор собрать-разобрать, наощупь могу, умения хватает. На МТС зарплату мне честно платят, после с Васькой делим пополам. Ну и пенсия за мою «Славу» мне положена. Мы в сезон и в лес так ходим, за грибами – черноголовики на жарку и сушку, грузди в засол. Особливо вторые – тут я несколько мест знаю, полянки в лесу. Там и зрячий бы не нашел в траве – а я на коленки опущусь и руками шарю, как нащупаю твердо и кругло, ну значит груздь и есть. Прошлой осенью, так четыре кадушки засолил.

Оба эти человека вовсе не чувствовали себя ущербными, относясь к тому, что случилось, философски – «а что делать, раз вышло так?». И даже жен себе нашли тут, уже вернувшись с войны – «мужиков тогда было мало, из тех кто на фронт ушли меньше половины вернулось». Ну значит, и нам надо свой род продолжить – чтоб сыновей побольше, особливо на случай, если не дай бог, снова война. Не дай бог – но ничего, Гитлера поймали и повесили, и с американским капитализмом то же самое сделаем, если он на нас нападет. Русский говорил абсолютно спокойно и уверенно, без тени сомнения что может быть иначе – в отличие от Гватемалы, Коста-Рики (да и Аргентины, если честно) где при всей нелюбви к гринго, их считали неодолимой силой, «как можно их обидеть – придут, и всех нас завоюют».

– Председатель наш верно говорил: Гитлер на нас всю Европу поднял, свой Еврорейх – и где теперь эта Европа? Значит, следующая война, если капиталисты ее начнут, будет последней – после которой на всей Земле, коммунизм. Как в журнале, что моя Людка в клубе в библиотеке взяла – и вслух читала мне про полет к звездам, там название что-то про «Андромеду».

Они остановились в этой деревне на пару дней – чтобы отдохнуть, сделать осмотр и мелкий ремонт мотоциклов. Здесь не было гостиницы – но, как Гевара понял, Валентин с товарищами бывал тут и прежде, местный мэр (или «председатель», как эта должность звалась у советских) относился к байкерам как к хорошим знакомым и друзьям – и определил их на постой по домам: Валентина с Эрнесто к «Мишке-танкисту», заодно и поможете по хозяйству. У русских сельские дома непривычного вида, из неотесанных круглых бревен – неужели инвалид сам такой построил, даже с помощью друга?

– Мы всем миром строили. Ну как же можно своему брату, фронтовику, и не помочь?

Эрнесто уже знал, что у русских поощряется коллективизм – «иначе в нашей природе не выжить». Теперь он увидел, как это выглядит на практике – совсем не похоже на описываемое гринго «все одним строем и под конвоем». Равно как и на статьи в американских газетах (которые пользовались в Буэнос-Айресе едва ли не большей известностью, чем аргентинские) про «тотальное истребление в СССР инвалидов войны, как бесполезных для строительства коммунизма».

– Меньше читай опусы месье Фаньера – ответил Валентин – у нас после Победы хоть и небогато жили, но не бывало, чтоб человека из казармы или госпиталя на дембель, и без работы и жилья. В городе хоть койкоместо в бараке всегда обеспечивали, и направление на завод или в артель – ну а в колхозе всегда рабочие руки нужны. А для инвалидов даже автомобили выпускали с особым управлением, начиная с сорок седьмого года. Ну а что дальше – то сильно от самого человека зависело. Такие, как эти двое – не сломались, себя нашли. Кому-то близкие помогли или односельчане. Но были и такие, кто не выдержали, и не было у них никого рядом – и покатились по наклонной: на себе крест поставили, водка, и попрошайничество. А советский человек, да еще ветеран и с наградами – нищенствовать не может, это и по закону не дозволяется. Таких – да, отправляли с улицы в особые заведения, где опять же тебе выбирать: или просто доживаешь, за койку и паек, или трудишься, учишься – и, собравшись с силами, выходишь снова в большой мир. Сейчас, через десятилетие, таких заведений уже почти не осталось – потому что те, кто сумел, из них выпустились, ну а кто не смог, те долго не жили. Не от того, что голодали и болели – за этим у нас следили строго. А просто, человек без цели жить не может. И пока ты эту цель видишь и к ней идешь – тебе будто силы приходят. А когда остановился – то все в тебе словно ржавеет и рассыпается.

Даже если эта цель – как там в Писании сказано, посадить дерево, построить дом, родить сына? Эрнесто вспомнил Коста-Рику, провинция Никоя. Там тоже был рай – счастливые люди среди зеленых полей, жили там в покое, стараясь не думать, что будет, если случится извержение вулкана или атомная война. А эти русские не были такими долгожителями – потому что у них каждое поколение пережило свою войну! – но оттого они не боялись ничего, ни новой войны, ни катаклизма; вздумай гринго прислать сюда свою армию, эти русские бросили бы свои поля и дома, взяли бы оружие, и не успокоились до тех пор, пока над Белым Домом в Вашингтоне не поднимется красный флаг. Пожалуй, что президент Эйзенхауэр – разумный человек, раз предпочитает воевать с этими русскими лишь на словах.

– Ничто не может помешать победе коммунизма, если сами коммунисты этому не помешают – сказал Валентин – мы ведь не напрасно остановились именно здесь. Я слышал, ты у себя дома управлял чайной плантацией. Как вы платили работникам – за часть сделанного ими, в течение рабочего времени? Что значит, «по другому быть не может» – а ну вставай, пойдем посмотрим, как это организовано здесь.

Гевара был потрясен – оказывается, русские получали плату не помесячно или понедельно, и даже не за «трудодни», как он уже успел узнать. Плата начислялась за конечный результат, всем участвующим. И не было четкого разделения людей по работам – на плантации Матавердес тоже было нормой, что сегодня работника ставили на сушку, завтра на переборку, послезавтра на измельчение листа (хотя дон Педро учил, если заметишь, что вот у этого человека эта операция выходит лучше, то ее ему и поручай), однако не было такого, чтобы один и те же люди сопровождали одну и ту же партию листьев весь цикл, от сбора с деревьев до отправки готового продукта. А у русских были устойчивые коллективы, «звенья» (куда входило от четырех до девяти человек) которые были целиком ответственны за урожай с отведенного им поля, полученный на закрепленной за ними технике! То есть, каждый был как бы хозяином, заинтересованным в конечном результате. Специализация была лишь на некоторых работах – например, у ремонтников – однако и у них оплата была непривычной: начислялась поденно и в максимальном размере, при полностью исправной технике – а при поломках и вызванных ими простоях автоматически шел вычет.

– Аппарат упростился до неприличного минимума – сказал Валентин – где раньше нужна была толпа народа, для учета, контроля и надзора за дисциплиной, остались лишь двое: управляющий (он же председатель, выборная должность) и бухгалтер, он же учетчик. Прибыльность хозяйства подскочила в разы, с увеличением и качества и количества продукции. А ведь это север, нечерноземье – тут культуры, как видишь, даже не пшеница, а рожь, овес и лен, ну и коровы немножко – молоко, мясо. Теперь еще и птицеферму строят, и плодоконсервный заводик в плане. Вот это и называется «великолукский», он же «безнарядный» метод (прим. авт – в нашей реальности, «метод Худенко»). Теперь слушай вопрос, Команданте: какие слабые стороны этого метода ты видишь? Ну представь, вот ввел бы ты это завтра на своей плантации – и какие возникли бы проблемы? А как ответишь, то вопрос второй – как думаешь, зачем я тебе это рассказываю и показываю, вместо дона Бельмонте?