Один день Весны Броневой (СИ) - Прибылов Александр Геннадьевич - Страница 11

Мехвод прервался, завозился, меняя положение.

— …На всю жизнь тот испуг запомнил. Сидишь в коробке глухой — только перед собой в смотровую щель корму переднего танка и видно. По броне пули барабанят. Руки по рычагам скользят, колотит всего, аж зубы лязгают. А из башни ни словечка, ни команды… Строгов, командир наш, командовать начал, только тогда в себя пришёл…

Радек говорил — Вешка слушала. Он вынимал из своего прошлого, из души опыт недавней, победной, но трудной войны. А она слышала, как он говорил. Без надрыва. Ровно. Мудро. Как старший. И оттого в ней тоже укоренялось, основывалось спокойствие. То извечное бабское спокойствие, что рождается от присутствия рядом надежного мужского плеча. Бабское…

«Радек! Ах ты ж сволочь!»

Она уронила лицо в траву, сквозь зубы вдохнула, почти всхлипнула — в груди теснились гнев на саму себя и смех. И тут же вскинулась, заговорила торопливо, перебив Земелова:

— Так! Радек, слушай меня. Задачу свою ты знаешь. М?

Обернулась, требуя подтверждения. Мехвод скривил губы, кивнул.

— Смотреть подходы к нашим позициям. Огонь открывать только в случае опасности обнаружения наших позиций. После чего, или в случае появления техники противника, занять свое место в самоходке, завести двигатель и ждать приказа… Командир.

— Верно, — кивнула Вешка, улыбнулась уголками губ. — Выполняй.

Вдохнула, собираясь добавить. Но смолчала. Попятилась к проходу в кустах под взглядом механика… И все же не выдержала:

— На смерть я тебя посылать буду, не наоборот. Не забывай… А в школу командиров пойдешь без споров…

Стоило перевалиться через борт башни, как в нос, успевший привыкнуть к запахам леса, шибануло ядреной смесью обычных ароматов обжитой техники (нового человека, особенно городского, оглушить может) и жирным духом копченого сала. Вешка резко выдохнула и только через паузу задышала опять. Под тяжелым взглядом заряжающего взгромоздилась на свой «насест». И яростно растерла скованное напряжением лицо.

— Помник, не отвлекайся, — бросила не открывая глаз. По шороху поняла — отвернулся к полю.

Еще раз растерла лицо. В сознании кричали, толкались, теснились, боролись за внимание и главенство: «В укладке у меня и у Ёнча всего 9 бронебойных! У остальных и того нет!» — «Мушкова надо занять чем-то!» — «У Радека это случайно получилось, или понимал, что делал?» — «Наблюдение! Как мы просмотрели визит к подбитой „шестерке“? Рядом ведь стоит!» — «Как же громко сверчок поёт!» — «Что на полуночи? Что так гремит?!»… Не оглохнуть в этой какофонии помогало еще не оставившее ее состояние, что пришло во время налета в деревне. Мечущиеся вопросы не множили хвостов ассоциаций, логических цепочек — ответы были рядом, стоило только сосредоточиться на проблеме. Но даже на это нужны были силы! А еще вместе с последней мыслью исподволь наползал недавно пережитый страх. Страх маленького человека перед громадой события, перед неспособностью что-то изменить, бессмысленностью усилий. Не в силах убить его, девушка прибегла к испытанному методу — погнала волей, болью сведенных челюстей. До хруста зубов… Аж стон вырвался.

— Ты чего, командир? — вскинулся заряжающий.

— Ых… — Весна выдохнула, заставляя себя расслабить челюсти. Невнятно, спеша, ответила: — Ничего. Все нормально, Помник… Ты кем был до армии?

«С Радеком ведь сработало. А попробует… я сильнее».

Мушков оторопело уставился на нее, забыв про наблюдение. И пришлось привстать, поднять глаза над броней, торопливо оглядывая пространство перед позицией.

— Пильщиком в стройуправлении, — пробормотал заряжающий, но Вешке было уже не до его ответов.

— Смотри, Земелов вон там.

Для наглядности она ткнула пальцем, — за кустами, ему подбитую «шестерку» если и видно, то только силуэт башни… — дождалась, пока подчиненный перестроит внимание с оборванного разговора, и продолжила:

— С нашего места танк видно хорошо. До гусениц…

Помник нахмурился, во внешних углах глаз сформировались напряженные морщины.

— Оцени просматриваемое расстояние между деревьями и танком? — девушка демонстративно отвернулась к полю, последовательно пробегая взглядом от одного ориентира до другого.

— Шагов… пять-шесть…

— Пробежать за мгновение не успеешь. — Уже надорванный, хриплый голос стал каркающим, жестким до скрежета. — Наблюдатель с нашего места должен увидеть хоть краем глаза. Хоть сморгнув… Мы с тобой просмотрели…

Мушков молча развернулся к полю. Грязными пальцами протер глаза. И не выдержал:

— Что там?

— Всех убило, — тихо ответила Вешка, чувствуя тягучесть слюны. Сглотнула.

В лесу за кормой самоходки захрустели шаги.

Время. Редко — нет его, замирает сонным покоем. Бывает идет, шагает мерной поступью пешей колонны. Чаще бежит вприпрыжку, скачет от дела к заботе. Случается летит, сметая потоком событий… А иногда, как теперь, таится хищником. Сжимается перенапряженным клубком тяжелых мгновений, готовится к рывку.

Весна скосила глаза к запястью, на циферблат. До полудня еще два с лишком часа. Сколько всего случилось за утро. И сколько еще случится. Скоро. Почти сейчас — даже кожей это чувствуется.

— Помник, кончайте скорее уже!

Шарканье черпака по баку стихло и тут же возобновилось опять. Да, только Мушкова наблюдавшего за наполнение котелков она и могла понукать. Владелец черпака был вне ее власти. «Зато командиру батареи подчиняется».

Она усмехнулась, вспомнив недовольную физиономию старшего нарядника — целого начальника продуктово-питательной части. Комбат явно не поскупился на выражения, когда ставил задачу накормить бойцов.

Из-за башни донеслось возмущенное перешептывание:

— Эй! Чего так мало?

— Сколько положено.

— Здесь меньше.

— Всем поровну. Вот смотри.

Черпак опять заскреб, на этот раз о тонкую стенку котелка.

— Уговорил. Благодарствую.

— Погоди. Девку вашу кликни… — фразу оборвала короткая возня и стук сдвигаемых котелков.

— Я те щас морду разобью! Еще раз ее девкой назовешь!.. — треск ткани, шлепок. — Ах ты!

— Чё творишь, сученыш!..

— Отставить! Нарядник Мушков! Занять наблюдательный пост!

Едва дождавшись пока заряжающий, позвякивая котелком и флягами, старательно отворачивая лицо, устроится в башне, скользнула через борт.

— Что? — прошипела. Главповар поправлявший ворот войнерки аж назад подался.

— Тащ линком, — торопливо козырнул и тут же расправил плечи, возвращая себе положенную солидность, — Командир батареи приказал изъять у вас хлеб и сало, полученные в деревне. В вашем присутствии поделить на боевые расчеты батареи, включая вас.

«Сволочь наетая». Мысль отразилась в глазах, была прочитана и понята хозяйственником. В спину вонзился невысказанный мат.

— Я сейчас, — Мушков шустро нырнул вниз, в боевое отделение. И вскоре сунул у руки Вешке черное от машинной грязи полотенце. Та только вздохнула, оценив будущий синяк на скуле заряжающего.

— Продолжай наблюдение.

— Есть.

Глядя, как главповар ловко нарезает ровными кусками хлеб, успокоилась. Наверное потому еще, что рассмотрела покалеченную правую кисть и следы ожогов на левой руке. «А ведь он танкист. И успел погореть». Неприязнь ушла.

Пользуясь затишьем взялась за кашу. Странно, голод сводил живот, но первая же ложка перловки, с луком и топленым жиром, пошла трудно, встала колом где-то в районе ключиц. Вешка рефлекторно сглотнула, сморщилась.

— Запейте, — отвлекся от ритуала дележки нарядник. — Сейчас воды налью. — Склонился вниз под корму самоходки. А уши девушки уже уловили накатывающий с полуночи лязг гусениц одинокого танка. Знакомый звон траков «двадцатки».

— Наши… — прошептал давешний нарядник, уцепившийся за борт башни. Внизу завозился Радек.

Первая «двадцатка», облепленная фигурками людей в неразличимого цвета форме, развернув башню в сторону закатного леса, стремительно катилась по тракту к станции. Позади, плохо различимая в поднятой пыли, на перекате замерла вторая.