Мост Дьявола - Уайт Лорет Энн - Страница 11

– Скоро узнаем, после сравнения образцов и группы крови, – говорит Люк, чье внимание приковано к телу.

– Синяки вдоль ключичной кости, – говорит доктор Бекманн, продолжающая внешний осмотр. – Крупный синяк с левой стороны гортани. Судя по всему, нанесен рубящим ударом ребра ладони, как в карате. Красные отметины на обеих плечах… Необычная симметрия, почти круговая хватка с каждой стороны. – Патологоанатом открывает рот Лиины. – Зубы стиснуты, язык прокушен.

Я впадаю в легкий транс, когда начинается осмотр на признаки изнасилования.

– Свидетельства генитальной травмы – вагинальные разрывы.

Я мысленно возвращаюсь к своей дочери. Гнев стискивает горло.

– Значит… она подверглась изнасилованию?

– Внешние признаки соответствуют грубому совокуплению незадолго до смерти.

– Сперма? – спрашивает Люк.

– Лабораторный анализ мазков покажет больше, – отвечает врач. – Но если она неделю пробыла в воде, а убийца пользовался презервативом…

– Могло ничего не остаться, – заключает Люк.

Доктор Бекманн просит своего ассистента перевернуть тело.

– Обширные области ударных травм на спине покойной. Рисунок синяков похож на следы от туфель или ботинок, как будто ее топтали ногами. – Она измеряет синяк. Срабатывает вспышка. – Одиннадцать дюймов.

Такер обходит стол для лучшего обзора и делает новый снимок. Гнев сосредотачивается в раскаленной добела точке в центре моего лба. Моя кожа становится горячей и липкой на ощупь, несмотря на холод в морге.

– У нее роскошные волосы, темные и длинные, – тихо говорит доктор Бекманн, на мгновение сбросившая маску клинической бесстрастности. Трещинка в ее профессиональной броне, внезапный проблеск нежности едва не добивает меня. Я держу рот на замке, пытаясь скрыть мои чувства, когда ассистент-препаратор начинает срезать длинные пряди. Волосы тихо отделяются от черепа Лиины. Перед моим мысленным взором ее волосы плавают, как рассыпчатый бархат в темной воде среди водорослей. Офелия в тростниках, среди мертвых рыб.

– Ага, что у нас тут? – доктор наклоняется ближе с увеличительным стеклом. Она подзывает Такера и указывает на серебристую блестку.

– Запуталась в волосах… – Она вытаскивает какую-то подвеску на разорванной цепочке. Поднимает ее пинцетом, выставляя на обозрение. Это медальон.

Кровь отливает у меня от головы.

Медальон размером с четвертак. Фиолетовый камешек в центре, в оправе из филигранного серебра.

– Похоже на кристалл аметиста, – говорит Люк и наклоняется, чтобы рассмотреть находку. – Серебряная резьба вокруг камня выполнена в форме переплетенных кельтских крестов. – Он смотрит на меня. – У моей матери была почти такая же подвеска. Она приобрела ее в Ирландии. По ее словам, такие безделушки продаются во многих туристических лавках. Кельтский узел якобы обозначает бесконечность, преемственность или, в случае моей мамы, Святую Троицу. Она была ревностной католичкой.

Какой-то момент я не могу дышать. Мой пульс резко учащается. Я откашливаюсь.

– Родители Лиины не упоминали этот медальон при описании того, что носила их дочь, когда подали заявление о ее пропаже.

– Такое бывает, – говорит Люк. – Родители думают, будто они знают о своих детях больше, чем на самом деле. Например, известно ли вам, какие украшения ваша дочь носит сегодня?

Я отрываю взгляд от начисто обритого черепа Лиины и тихо отвечаю:

– Нет.

Доктор Бекманн опускает медальон в маленькую металлическую кювету в форме человеческой почки.

– На затылке тоже имеется явный отпечаток обутой ноги, – продолжает она. – Такой же размер и рисунок протектора, как и на спине. Пинок в голову.

У меня возникает чувство отрешенности от тела.

Лиину просвечивают под рентгеновским аппаратом. Исследование не выявляет переломов и смещенных костей, кроме сломанного носа.

Доктор готовит скальпель. Мой мозг устремляется в темные тоннели, пытаясь избежать вида острого клинка, врезающегося в плоть.

Я вспоминаю темно-карие, измученные глаза Пратимы. Я вижу плотно сжатые челюсти Джасвиндера и его сжимающиеся и разжимающиеся кулаки, когда я рассказывала ему, как мы обнаружили его дочь в реке.

Y-образный надрез от одной плечевой кости до другой сопровождается глубоким разрезом до пупка. Они вскрывают Лиину и вынимают ее грудную клетку. Ребра отходят одним пластом.

– Значительные травматические повреждения печени и поджелудочной железы, – констатирует доктор Бекманн. – Слои брюшной стенки жестко травмированы в ряде мест.

У меня начинается клаустрофобия. Зрение меркнет, слова доктора сливаются в неясный гул.

– Раздавленные органы… отделение жировой ткани от мышечной ткани… наиболее значительные повреждения в области торса… признаки внутреннего кровотечения в грудной клетке и нижней части брюшины… повреждения таза, желудка, поджелудочной железы… брыжейка оторвана. Брыжейка – это орган, прикрепляющий кишечник к внутренней части брюшной стенки у людей, – поясняет доктор.

Я заставляю себя сосредоточиться.

– Это похоже на то, что я ожидала бы увидеть при жесткой компрессионной травме организма, – тихо говорит она. – Такое часто случается с жертвами автомобильных катастроф. Эта девочка прошла через ад. Ее как будто вытащили из остатков автомобиля, который упал с моста.

Сердце Лиины извлекают и взвешивают, потом делают то же самое с ее мозгом.

– Мозг сильно распух. Обширное внутреннее кровоизлияние травматического характера. Ударная травма, достаточная для потери сознания.

Легкие тоже извлекают наружу и взвешивают.

– При внутреннем исследовании легких отмечается белая пенистая жидкость, – говорит доктор Бекманн. – Это согласуется со смертью в результате утопления.

Доктор пристальнее вглядывается в ее легкие. Потом замирает и тихо говорит:

– Там какие-то мелкие частицы, скрытые в пене… – Она достает четыре маленьких камешка. Они с легким звяканьем падают из пинцета в металлическую ванночку. Потом она находит еще пять камешков и опускает их туда же. Смотрит на нас через очки с полукруглыми стеклами.

– Вероятнее всего, эти мелкие камешки попали ей в легкие во время агональных вздохов. – Она делает паузу и смотрит на нас. – Она пыталась делать последние вдохи, когда ее прижали лицом к речному ложу, усеянному песком и камешками. Эти круглые отметины на плечах… они могли остаться от коленей. Кто-то удерживал ее, упираясь коленями в ее плечи.

– Ее утопили, – говорю я. – Кто-то оседлал ее, уперся коленями в ее плечи и удерживал голову под водой, пока она глотала камешки.

– Смерть от утопления будет моим заключением в отчете о вскрытии, – говорит доктор. – Но если бы покойная не оказалась в воде, это, скорее всего, были бы ударные травмы и мозговое кровоизлияние, которые в любом случае привели бы к ее смерти. – Она колеблется и снова утрачивает профессиональную бесстрастность. – Кто бы это ни сделал… это настоящее чудовище.

Я закрываю отчет об аутопсии от доктора Ханы Бекманн, но то утро в морге продолжает жить в моей памяти. Во второй половине того дня тело Лиины было передано родственникам, но на полный анализ и составление финального отчета ушло еще две недели. Я кладу папку на стол и гляжу на часы. Грэйнджер еще не вернулся и не позвонил, чтобы сказать, когда вернется. Я раздосадовала его. А он, в свою очередь, привел меня в изрядное раздражение. Ему следовало понимать, что лучше не скрывать от меня разные вещи, особенно в связи с этим делом. А после прослушивания первого эпизода подкаста мне уже не удастся запихнуть этого джинна обратно в бутылку.

Сиплый голос Клэя врезается в мои мысли.

Я не убивал ее… Кто бы это ни сделал, ее убийца до сих пор на свободе.

У меня почти нет сомнений, что Клэй затеял какую-то извращенную игру с Тринити, но я не могу избавиться от более темного подсознательного беспокойства, гложущего меня изнутри. Что, если он говорил правду? Что, если мы совершили ошибку и что-то упустили?