Крушение империи (СИ) - Злотников Роман Валерьевич - Страница 22

— Ну ты даешь, десантник, — ухмыльнулся прапорщик, лежавший на «козырной» угловой кровати, — собственную легенду не узнал! Это ж бывший командующий воздушно-десантными войсками, генерал армии Василий Филиппович Маргелов. Знаешь же как нас зовут: ВДВ — войска дяди Васи! Вот он как раз этот самый дядя Вася и есть…

В базовом для сороковой армии госпитале в Ташкенте, я валялся уже неделю. То есть сначала меня перевезли в Кабул, а потом, самолетом, отправили уже сюда. Зачем и почему — непонятно. Ранения-то у меня были не то чтобы так уж сильно тяжелые. Вполне мог бы и в Кабульском госпитале отлежаться… Но, как бы там ни было, я был только рад подобному развитию событий. Потому что сегодня утром ко мне прилетела моя Аленка.

— С каким это парашютом ты прыгать собрался? — рассерженно зашипела она на меня, едва только все успокоились, перестав хохотать надо мной, непутевым. — Мало тебе того, что тебя чуть не убили?

— Ну не убили же, — пробурчал я, ерзая, чтобы улечься поудобнее. Спину мне осколками попятнало густо. Но, слава богу, неглубоко. Врач сказал, что все заживет и даже следов не останется. А вот тот осколок, что прилетел в морду, следы оставит. Впрочем, я не особо переживал. Слава богу что глаз не задело, а небольшой рубец шрама у виска — мелочи. Недаром же поется: «Шрам на роже, шрам на роже — для мужчин всего дороже!» Так что пусть будет. Еще и мужественнее буду выглядеть…

— Так за каким чертом ты опять голову в петлю суешь?

— Ты, девонька, не ругайся, — снова подал голос прапорщик. — Твой парень правильно говорит — десантник, который ни разу не прыгнул — оно как бы и не десантник вовсе. Так-то мы видим, что он у тебя парень героический, но прыгнуть обязательно должен!

Аленка зло зыркнула в его сторону, поджала губы и-и-и выдала:

— Ну тогда я тоже прыгну, вот!..

Моя любовь задержалась у меня на неделю. Нет, она бы, пожалуй, осталась и на большее время. Были у нее подобные поползновения, но я отправил ее назад. Ибо нехрен! Начали тут на нее заглядываться некоторые из молодых офицеров. Улыбаться там… Она ж при госпитале устроилась. Начальник госпиталя после того посещения нас генералом Маргеловым, оказался ко мне настроен весьма благожелательно. Так что разрешил ей пожить вместе с медсестрами. И, даже, выдал халат. А она в халатике смотрел просто ух! Вот и начали вокруг нее увиваться разные… Да и учиться тоже надо. Она ж прям с занятий сорвалась. Ввалилась к декану, шмякнула ему по столу заметкой о нашем бое, опубликованной в «Красной звезде», и с его разрешения полетела в Ташкент… Тему гибели одного из душманских столпов — Исмаил-хана, как начал себя именовать Туран Исмаил, наша пресса обсуждала достаточно широко. А в «Красной звезде», даже, вышел развернутый репортаж с упоминанием моей фамилии, как раз из которого все мои родные обо всем и узнали. Потому как я ни о чем в письмах не писал. Потому как в Кабульском госпитале со мной успели побеседовать товарищи из службы «молчи-молчи» и, после разговора, взяли с меня подписку… Вот очень смешно вышло — я, значит, ни-ни, нигде и никому, а в центральных газетах — пиши, не хочу! Как так-то?

В госпитале я провалялся три недели. Пока все не зажило. А потом меня отправили «дослуживать» в Псков. Если честно — просто убрали подальше. Потому что КГБшники, вроде как, выяснили, что какие-то душманы мне чуть ли не кровную месть объявили. Ну за Исмаил-хана. Правда это или нет — я точно не знал, но подобному развитию ситуации только порадовался. Достал меня Афган за прошедший год с лишним хуже некуда… тем более, что и служить мне осталось дай бог пару месяцев. Тот бой случился в конце февраля, а из госпиталя меня выписали в самом конце марта. Как раз в день «дембельского» приказа, который вышел аккурат двадцать девятого. Так что в Псков я прилетел уже в статусе «дембеля». Старшину мне присвоили как раз когда я лежал в госпитале, а это было самое высшее звание, которое мог получить пришедший служить по призыву, так что я, пожалуй, оказался самым высокопоставленным «срочником» во всем ППД нашей дивизии. И как и кому мной командовать тут как-то не очень понимали. Особенно учитывая, что подразделение, в котором я в данный момент числился, осталось в Герате. Так что у меня, вполне обоснованно, закралась мысль, что «на дембель» я уйду со свистом. То есть в первой же команде. Но, увы, действительность преподнесла свои сюрпризы…

Во-первых, с парашютом я действительно прыгнул. Пять раз. И уже после третьего получил значок «Спортсмен-парашютист III разряда». Во-вторых, меня ошеломили новостью, что генерал армии Маргелов обо мне позаботился, и меня принимают в Рязанское высшее, воздушно-десантное, командное, дважды Краснознаменное имени Ленинского комсомола училище без экзаменов. От чего я буквально охренел… Какая Рязань? Какое училище?! Вы что обалдели?!! Я уже учусь в Ленинградском университете и никуда переходить не собираюсь! Короче, моя борьба «за правое дело» закончилась тем, что от меня отстали. А вот от приема кандидатом в члены КПСС мне отвертеться не удалось. Хотя приняли меня в эти самые «кандидаты» чуть ли не скрипя зубами. Потому что принимали меня в парторганизации управления дивизии, офицеры которого крайне неодобрительно отнеслись к моему категорическому нежеланию становиться офицером-десантником… Но, как бы там ни было, это произошло. Потому что отбрыкиваться еще и от партии я посчитал опасным. В-четвертых, мне удалось немного поднять, так сказать, свои боевые кондиции. Став командиром отделения, а потом и замкомвзвода я слегка обленился — заметно уменьшил объем ежедневной тренировки, да и бегать стал максимум километров по пять и далеко не каждый день. А уж за месяц валяния по госпиталям и вообще расслабился, сведя ежедневную тренировку к всего лишь разминке, сродни той, которую делал в старости. Так что к моменту прибытия в Псков успел нажрать лишних килограммчиков. И когда я это осознал, то решил остаток времени службы потратить на восстановление былой формы. Ибо, вследствие неопределенного статуса, свободного времени у меня было до фига. Нет, часть его я «утилизировал» начав писать продолжение той повести, которую опубликовал «Советский воин», для чего договорился в машбюро управления дивизии об «аренде» пишущей машинки, но этого было мало. Вот я и стал ходить в спортзал и на спортгородок как на работу. А там пересекся с разведчиками. Основной их состав так же сидел в Афгане, но вот часть инструкторов маялась дурью здесь. А там — слово за слово я уговорил их позаниматься со мной рукопашкой. В прошлой-то жизни я кое-чем из этого владел, но в этой у меня был опыт только спортивной борьбы. Так что я посчитал это весьма нелишним. Хотя и понимал, что за пару месяцев ни на что серьезное рассчитывать не стоит… Впрочем, я оказался не совсем прав. Уже через пару недель меня сдержанно похвалили. Мол, хорошо все усваиваю, и очень быстро. Видимо помогла хорошая спортивная база, ну и воспоминания о том, что когда-то умел. Впрочем, и занимались мы не столько рукопашкой в целом, а, в основном, ножевым боем. Или, вернее, защитой от ножа. Инструктор мне так и сказал:

— Умение драться ножом тебе на гражданке будет лишним, а вот уметь от него увернуться — может пригодиться. Так что над этим и поработаем… — ну мы и работали.

Ну а расплачивался я за эти уроки по большей части песнями. Разными. И дворовыми — той же «Плачет девочка в автомате» или «В Кейптаунском порту» с «Танцует девушка из Нагасаки», и военными, от «Бьется в тесной печурке огонь» до «Десятый наш десантный батальон». Хотя последняя не совсем военная. Ее Окуджава сочинил для фильма «Белорусский вокзал», который вышел где-то в самом начале семидесятых. Но сама песня была очень сильная… А еще я кое-как вспомнил одну из песен, которые в будущем пел кто-то из бывших «афганцев». Чуть ли не ансамбль «Голубые береты», о которых пока не было ни слуху, ни духу. Видимо они появились позже… Она называлась «Пришел приказ». Если честно, я помнил немного только мелодию, ну и общее настроение. А слова пришлось сочинять самому. Так что у меня, похоже, получилась совершенно другая песня. Хорошая или плохая — не мне судить, но народу понравилась. Во всяком случае, спеть ее меня просили практически каждый вечер из тех, когда я устраивал свои «вечерние концерты». Причем, выражалась эта просьба так: