Крушение империи (СИ) - Злотников Роман Валерьевич - Страница 45

Кстати, в связи с этим произошел забавный казус. Мужик, похоже, имел привычку прежде, чем встречаться с клиентом — собирать о нем сведения (что меня, кстати, впечатлило). Так что на встречу он пришел в твердой уверенности, что ему предстоит именно бракоразводный процесс, связанной с изменой жены и моими претензиями к Муслиму Салгомаеву. Но, слава богу, к тому моменту «звезда» уже исчезла у нас с горизонта…

Дело в том, что в какой-то момент певец, устав ждать, пока осчастливленная его вниманием «пастушка» упадет в его объятия, решил форсировать события и лично прибыл к школе при полном параде и с огромным букетом. Зрелище было еще то — впечатлительные ученицы старших классов едва из окон не выпадали… впрочем, учительницы от них тоже не слишком-то и отставали. А у Аленки как раз в это время начался жуткий токсикоз. Ну и она, поняв, что проблему надо решать кардинально, собралась с духом и, выбрав момент, от души блеванула «галантному кавалеру» на лакированные туфли… после чего виновато потупилась и извинилась, попутно сообщив о причинах недомогания. Она у меня временами была могла быть той еще хитрюгой… Вот после оного афронта «золотой голос СССР» и исчез с горизонта. То ли расстроился из-за испорченных итальянских туфель, то ли оскорбился на то, что предмет его воздыханий после того, как такая «мегазвезда» как он столь явно обозначила свой интерес, решил не только не отказывать в близости собственному мужу, но еще и умудрился забеременеть от него.

Как бы там ни было — адвокат реально оказался ушлым, сумев каким-то чудом раздобыть бумаги о родстве между мной и Серафимой Исааковной, которое вполне допускало возможность прописки. Чем, вроде как, отвел от меня угрозу сесть за мошенничество… А потом произошло еще одно событие, благодаря которому все эти судебные перипетии окончательно разрешились к полному моему удовлетворению.

Все началось со звонка, прозвучавшего в квартире в тот момент, когда я собирался на очередное судебное заседание.

— Слушаю.

— Роман?

— Мм-м-м… да. Извините не узнал.

— Ну значит богатым буду! Это Пастухов.

— Борис Николаевич? — удивился я. Вот уж неожиданный звонок… — Рад слышать.

— Взаимно, Роман, взаимно. Сильно занят? Можешь говорить?

— М-м-м… ну если только коротко. Вы меня в прихожей застали. Убегаю по делам.

— Ну раз коротко — то ты как, сильно занят в четверг?

Я задумался, вспоминая свой график. Так, очередное судебное заседание у меня в пятницу, а в издательстве я должен появиться в среду. Там накопились кое-какие бумаги, которые я, как зицпредседатель Фунт, должен был подписать. Так-то основная нагрузка лежала на Вагифове, я лишь, так сказать, торговал лицом, да работал мальчиком на побегушках во все официальные конторы… потому как он пока пребывал в статусе госслужащего и опасался лезть на первые роли в коммерческой структуре. Но и уходить со своего поста ему так же было неразумно. Ибо наш коммерческий успех во многом был обусловлен именно тем, что Айхан Алиевич обеспечивал нас поддержкой со стороны Госкомитета СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. Иначе бы нас уже давно сожрали. Советское чиновничество испытывало дикую классовую ненависть к «зажравшимся буржуям», стараясь если не уничтожить любые ростки частной инициативы, то, хотя бы, поиметь с них по полной. Для чего сначала требовалось создать кооператорам максимальные проблемы, чтобы потом за их разрешение выдоить «этих буржуев» по полной. Впрочем, и сказать, что кооператоры были исключительно невинными овечками, так же было нельзя…

— Вроде бы, нет. А что?

— Да тут намечается прием в посольстве Афганистана. А ты, насколько я помню, не только там отслужил, но и успел за время службы очень заметно отметиться.

— Афганистана? — изумился я. — М-м-м… я извиняюсь, но вы-то там каким боком?! Вас же, вроде, в Данию откомандировали, если я не ошибаюсь?

— Не ошибаешься, — усмехнулся мой собеседник. — Но это дело прошлое. Я с прошлого года — посол СССР в Афганистане.

— О как! — не удержался я от удивленного возгласа. Потом задумался. — Борис Николаевич — давайте честно. Я вам зачем-то нужен или я там просто для массовости? Если последнее — то я пас. Своих дел много.

— Если честно — есть некоторые вопросы, которые хотелось бы с тобой обсудить.

— Со мной?

Из трубки послышался вздох.

— Рома, это не телефонный разговор. Но если вкратце — я знаю тебя как неравнодушного человека. Да и Николай Николаевич Огарков до сих пор вспоминает одного старшину, прямо на награждении резанувшего ему правду-матку. Напомнить кто это был? Поэтому я не думаю, что тебе нравится то, что твориться вокруг…

Я полупридушено хмыкнул. Опаньки! Ни хрена себе заявочки… Пастухов, между тем, продолжил:

— Так что, если ты можешь — подходи в четверг к шестнадцати часам на Поварскую сорок два. Там и поговорим, — после чего положил трубку. Я сел и вытер выступивший пот. Это что меня в ГКЧП что ли собираются вербовать?! На хрен, на хрен такие перспективы. Эти игры — строго без меня…

Но, поразмышляв, я решил не пороть горячку и сходить пообщаться. Пастухов, вроде как, к ГКЧП отношения не имел. Да и Огарков тоже. Не просто же так Пастухов упомянул его в разговоре… Да и вообще — насколько я помнил, Огаркова в моем, так сказать, прошлом будущем, оценивали очень высоко, считая среди позднесоветской военной элиты едва ли не самым умным и образованным. Да и не того полета я птица, чтобы меня в ГКЧП тянуть. Даже и не птица вовсе, а так — червячок. Если вообще не микроб. И чем я мог их заинтересовать? Так что сходим, посмотрим…

Прием в посольстве оказался весьма унылым мероприятием. Перед нами выступил афганский посол, потом Пастухов, после чего несколько присутствующих были облагодетельствованы почетными грамотами, одна из которых, к моему удивлению, досталась и мне, а затем всех пригласили на фуршет, накрытый в соседнем помещении. Меня же отозвал Пастухов.

— Ну что — пошли, познакомлю тебя с очень интересными людьми. Хотя одного из них ты и так знаешь.

В комнате, куда он меня привел, сидело трое. Причем знал я из них как выяснилось, ажно двоих. Одним из них был, естественно, маршал Огарков, а вторым — Евгений Максимович Примаков. В отличие от маршала с ним лично я никогда не встречался — ни в этой, ни в прошлой жизни, но всегда уважал. За ум, волю и способность к поступкам. Один его «разворот над Атлантикой» чего стоил… Третий явно был из людей того же калибра, поскольку чувствовал и вел себя в столь представительной компании вполне свободно. Но ни его лицо, ни имя мне ни о чем не говорили. А фамилию он не назвал…

— Ну здравствуй, здравствуй старшина, — довольно тепло поприветствовал меня Огарков. — Вижу — заматерел.

— Ну не так что бы очень, товарищ маршал… — не согласился я, рефлекторно вытягиваясь.

— Да не тянись ты, не в строю, — добродушно махнул рукой Огарков. — Садись вот, знакомься. Слева от тебя — Евгений Максимович, а справа — Евгений Петрович. Так что, можешь загадывать желание, — он хохотнул…

Некоторое время мы вполне мило общались… ну как мило — на самом деле меня буквально выпотрошили, узнав практически всю подноготную — кто я, откуда, взгляды, привычки, отношение к происходящему в стране, текущие настроения, склонности. Ну, насколько это можно было сделать именно с помощью вопросов. Причем, сделано это было совершенно без стеснения. Как будто я сам напросился на эту встречу, причем еще и долго уговаривал, чтобы меня приняли. Так что под конец я реально разозлился. И решил напрочь поломать им этот вот совсем не нравящийся мне разговор:

— Знаете, мне тут анекдот забавный рассказали: Ротшильд решил заказать себе парадный потрет. И для его написания обратился к самому дорогому художнику современности — Сальвадору Дали, заплатив ему чертову кучу денег. Когда он пришел за заказом, Дали выкатил ему холст, на котором была нарисована кривая рожица в детском стиле. Ну знаете — точка, точка запятая, минус, рожица кривая… и так далее. Когда изумленный Ротшильд спросил его: «Что это?». Дали невозмутимо ответил: «Ваш протрет». «Вот это?! Но я же совершенно не похож!», «Ну, я художник — я так вижу…», — тут я сделал паузу, дожидаясь пока Примаков, Огарков и этот самый Евгений Петрович рассмеялись. Скорее вежливо и слегка недоуменно, чем весело. После чего я продолжил: