Лучник (СИ) - Берк Александра - Страница 30

***

Когда впервые начались эти… «сны», он не помнил. Первые дни после катастрофы на имянаречении Таилира для всей семьи были слишком тяжёлыми и суматошными, чтобы он мог задумываться над чем-то, не относящемся к реальному миру. Таилир (уже не Таилир, нет — Ниари, «Утративший Путь», позорное имя-клеймо Лишённого Судьбы) — брат жены был абсолютно разбит, и Гайру приходилось не только выполнять свои обычные обязанности, но и пытаться хоть как-то поддерживать утратившего всякую волю к жизни друга.

Ему и самому, впрочем, было нелегко. Мальчишку учил куда больше он, нежели тесть или Наставник, у которого и кроме Таилира было десяток учеников из разных Башен. И его провал на воинском испытании ударил по Гайру очень болезненно — не по авторитету, нет, хотя и его имени досталось грязных сплетен. По гордости. За себя, радовавшегося воинскими успехам шурина, как успехам младшего брата. За мальчишку, которого он искренне считал (и продолжал считать до сих пор, несмотря на случившееся) лучшим своим учеником. За их общие надежды на будущее, которое так неожиданно и страшно полетело под откос. Теперь Ниари должен был уходить из отчего дома, чтобы искать новый Путь — и найдёт ли, кто знает?

Или — остаться в крепости, на правах всеми жалеемого «убогого», презираемого и почти бесправного. Он не знал, что хуже.

А потом пошли слухи о проклятии. И Гайр, одним из первых осознав, чем это грозит им всем, пришёл к Наилиру, прося провести ритуал отречения. Вывести семью из-под удара грязной молвы и человеческого злорадства. А самого мальчишку — из-под взглядов фанатиков, готовых на всё ради сохранения приличий и доброго имени императорской Стражи.

Третий Страж отказался.

А потом слухи о проклятии перестали быть слухами. И сны стали повторяться всё чаще.

Тогда он ещё не осознавал, что лишь часть из приходящих в его голову мыслей принадлежит ему.

А кошмары, в которых неизвестные голоса нашёптывали ему страшные вещи, обещали место старшего наследника, титул, пост Третьего Стража империи, завлекали и угрожали — эти кошмары стали приходить всё чаще.

Потом погибла Карилли. И тогда он поверил, что проклятье, о котором твердили все вокруг, действительно существует.

А голоса, словно смерть жены подстегнула подступающее безумие, стали ещё громче. Шёпот превратился в настойчивый, яростный приказ: «убей-убей-убей-убей»… Убей проклятого, иначе увидишь, что будет. Убей Утратившего Путь, спаси свою семью! Убей. Убей.

И, что страшнее, эти угрозы стали сбываться.

В ночь после похорон он впервые был близок к тому, чтобы подчиниться этим голосам.

***

«Не понимаю, как я мог не понять ещё тогда, что происходит», — с трудом прерывая поток воспоминаний, подумал он, обращаясь к магу. Вспоминать ночь, когда он чуть было не убил Ниари, было слишком тяжело. — «Возможно, это тоже работа этого… поводка. Я был уверен, что все эти мысли принадлежат мне. Тогда они и впрямь больше всего походили на взбунтовавшийся внутренний голос…»

— Не позволить понять — одна из основных задач контрольной магии.

Ответ был почти автоматический: маг, слушая эту «исповедь», видимо, делал какие-то выводы, строя дальнейший план.

«Да, я тоже понял это. Позже. Постепенно эти голоса стали… обретать плоть, что ли? Становиться отчётливо чужими, принадлежащими кому-то — не мне. Я всё лучше отличал их от своих собственных мыслей. Тогда же я понял, что не могу никому рассказать о них. Они не способны были читать мои мысли. Я мог сколько угодно вынашивать планы борьбы, мог отвечать им, угрожать в ответ, задавать вопросы — они не слышали. Но стоило мне заговорить вслух, или попытаться что-нибудь написать, или решиться использовать один из шифров или артефактов, которые существовали как раз на случай навешивания поводка… В тот же миг мне в голову словно втыкалась раскалённая игла. Чем ближе к раскрытию тайны я был — тем сильнее становилась боль. А главное — после второго приступа я понял, что сразу после моих слов с кем-то из моих близких случается беда. Словно проклятье, в котором обвиняли Ниари, на самом деле было завязано на мне».

Он задумался, восстанавливая в памяти самые серьёзные из «несчастных случаев». Усилием воли подавил всколыхнувшийся в душе страх, напоминая себе, что он теперь мёртв, и никакие голоса больше не в силах проследить за ним. И решительно продолжил:

«Не знаю точно, что было нужно этим «голосам» по-настоящему. Мне повторялся, если подумать, лишь один приказ: убить всех, кто преграждает мне путь к месту старшего наследника. Менялись лишь кары, которыми грозили мне, если я откажусь подчиняться. Почти всё обещанное мне удалось предотвратить. Хотя среди воинов крепости я приобрёл славу неуравновешенного параноика, а отец… Третий Страж окончательно перестал доверять мне».

Наилир действительно перестал доверять. И Гайр даже не мог осудить его за это. Получение контроля над заветным «Защитником» стало его навязчивой идеей. Он не знал, удастся ли с помощью древнего артефакта контроля отследить владельцев «внутреннего голоса» — зато точно знал, что с этим артефактом никто больше не сможет подобраться на расстояние, достаточное для удара, ни к Тилле с Илларом, ни к матушке Элари, ни к самому Третьему Стражу. Но его настойчивость сыграла прямо противоположную роль. Упрямый старик, вместо того, чтобы дать ему в руки инструмент защиты своей семьи, принялся проверять каждый его шаг.

И в какой-то момент Гайр не успел угадать, где и как будет нанесён удар.

«Яд просто появился позавчера в одной из потайных ниш в стене. Я не смог найти того, кто его подложил. На следующий день мои дети пропали в лесу. А мне в очередном сне было приказано подлить яд в вино тестю. В обмен было обещано вернуть детей живыми».

Он замолчал, пытаясь справиться с силой обрушившихся воспоминаний. Страх, отчаяние, ненависть, чудовищное осознание того, что на этот раз у него не осталось иного выбора, кроме как подчиниться…

«Тогда я, наконец, понял, что дальше тянуть нельзя», — через силу признался он. — «Я давно думал об этой возможности. Если кто-либо из членов семьи имперской Стражи погибнет насильственной смертью, или будет казнён за измену, Император объявляет над Башней опеку. Двадцать лет полного контроля за всем, что происходит в башне. Полноценное расследование, с допросом всех присутствующих амулетами считывания памяти. Решение всех важных вопросов только через канцелярию Императора, включая политические решения, хозяйственные заботы и даже браки детей. Ни один заговорщик не рискнёт продолжать свои игры в таких условиях. Если бы это случилось, Башня Третьей Стражи потеряла бы для них всякую ценность. Но мне слишком страшно было решиться умереть…»

Он умолк на миг, но почти тут же решительно продолжил:

«Когда дети пропали, я понял, что время для колебаний закончилось. Тем более, что Ниари вернулся. И, если я правильно понял, вернулся не как изгой, а как твой ученик. Это означало, что он тоже может стать орудием. Ему даже не нужно добиваться титула наследника, он и так является им по праву крови. И он уже достиг гражданского совершеннолетия, а значит, может взять жену… Я почти уверен, что после убийства Наилира мне был бы отдан такой же приказ. Поэтому Ниари я решил вывести из игры. Через неделю-другую он встал бы на ноги — но к этому моменту над крепостью уже была бы установлена опека Императора».

— Сказал бы я тебе… — ворчливо отозвался маг. — А в святой и безупречной канцелярии короля, предателей конечно не водятся. И их амулеты обдурить сложно до невозможности. Кто потом защитил бы твою семью, ты, героический самоубийца…

Гайру показалось, что его прошила ледяная игла. Страх, не имеющий телесного проявления, оказался холодным и мучительным до помутнения сознания.

«Что? Нет, это невозможно… — беспомощно подумал он, даже не понимая, обращается ли сейчас к магу, или просто безмолвно кричит внутри себя, оглушённый чудовищным видом будущего, которое могло бы наступить, если бы слова мага оправдались.