Искусник (СИ) - Большаков Валерий Петрович - Страница 24

– Вон там я живу!

Я свернул направо, выезжая к «красному дому». Собравшись выходить, девушка задержалась и сказала неуверенно:

– Я собиралась к деду во вторник зайти… Может, тогда и попозирую?

– Было бы просто замечательно! – с жаром подхватил я. – Попробую тогда отпроситься с работы, чтобы солнце захватить.

– Договорились! – энергично кивнула Лида. – Сиди, сиди! Я сама.

Выйдя, она склонилась и помахала мне пальчиками. Я подождал, пока она не обернется у подъезда. Дождался – девушка взмахнула рукой, скрываясь за дверью. Всё, можно ехать. Я неторопливо разогнал «Волгу», полный драгоценных ожиданий – и тихой печали. Проводив Лиду, я еще горше прочувствовал одиночество.

Разделенные лесами, горами, морями… Какие, право, пустяки! Подумаешь, океан переплыть, хребет перевалить… А вы попробуйте одолеть полвека!

И тут зеркальце уловило тусклый свет фар «Москвича». Бледно-оранжевой масти. Я даже привычного холодка не ощутил, лишь сердце толкнулось сильнее, отвечая на каплю адреналина.

– Ла-адно… – протянул я в манере Бонда. – В догонялки, так в догонялки…

Страх во мне ожил, но какой-то несерьезный. Словно все происходило понарошку, на грани смешного недоразумения.

Самую малость добавив газу, я вырвался на Кропоткинскую. «Москвич» не отставал. «Волга» свернула в переулок и юркнула под арку, выкатываясь на просторный двор, взятый в скобку массивным трехэтажным домом. Дом-кронверк сквозил темным проездом.

Я резко взял влево, заезжая за трансформаторную будку, и заглушил мотор. Три удара сердца – по стальным воротам подстанции замели фары.

Оранжевый «Москвич» притормозил. Водителя я разглядеть не смог, но представил, как он сейчас вертит головой, высматривая преследуемый автомобиль. Не обнаружил – и ударил по газам, бросая малолитражку под своды второй арки. Мрачно разгорелись красные стопы – в пустой след.

«Все страньше и страньше… – повторил я Алисины мысли. – Чего он за мной катается? Чего для? Будь я шпионом – понятно. Вычислял бы явки, контакты… Но я-то не шпиён! Если за рулем тот самый тип, то кто он? И я ему зачем?»

Мерно заурчал движок «Волжанки».

«Домой, – мрачно подумал я. – Пока не вычислили…»

«Дом с рыцарями», 21 апреля 1973 года. Утро

Радостей в жизни не так уж много, и сон – одна из них. Кто не согласен, тот не прав! Встаешь всю неделю спозаранку, и вот она, суббота!

Обычно по выходным я сплю до девяти, но сегодня побил рекорд – встал в десять. Ну, как встал… Повалялся вволю, и медленно, поэтапно вернулся изо сна в явь. Сижу на диване, потягиваюсь, босыми ногами ворс коврика мну, портретами на стенке любуюсь…

Комнатка моя за пару месяцев обрела не просто жилой вид, но, пожалуй, и стиль. Я начал с того, что повесил новые занавески, выкрасил дверь в глубокий серый цвет, модный в тридцатых, и даже переклеил обои. Это был настоящий подвиг – лепить шпалеры со стремянки! А я до того раздухарился, что и паутину смел с потолка, и фреску облупленную отреставрировал, и даже люстрочку прицепил.

Этот позванивавший антиквариат из благородного богемского стекла достался мне всего за пять рублей – купил у хмельного дедка на базаре. И еще с одной синенькой расстался, когда старый предложил мне несессер с бритвой «Золинген». Видать, раскулачил дед какого-то штурмбанфюрера на фронте, а мне просто деваться некуда. Мочи нет терпеть истязание «безопасной» бритвой! Живодерские лезвия «Нева» стругают и скоблят мою непривычную кожу, избалованную станочками «Жиллет». Честное слово, легче топором побриться!

– Будем резать, будем брить… – уныло пропел я, натягивая трикушник. Взял в охапку брадобрейные принадлежности и пошагал в туалет.

Сначала окропляем горячей водичкой полотенчико, и увлажняем лицо. У-ух, хорошо! Микропарная! Теперь выдавливаем на помазок немножко гэдээровской пенки «Флорена»… Касания мягкой кисти тоже приятны, но хватит щеки вымазывать, не тяни!

Я раскрыл «Золинген» – опасная бритва холодно сверкнула отточенной сталью. Мой дед всю жизнь такой пользовался, уж очень чисто бреет. Тут главное – твердость руки…

Короткими штрихами, от линии виска к щеке… Повора-ачиваем к уху… Большим пальцем мочку в сторону, чтобы не отчикать… Под скулу… К губам… В углу рта… Подусники… Усы – носочком бритвы… В обрат…

Сосредоточась, отрешась от земного, я побрился – и не поверил, что цел. Недаром говорят, что из художников неплохие снайперы выходят – рука не дрогнет, а глазомер – всем стрелкам пример!

Я умылся, промокнул лицо, брызнул в ладонь туалетной воды «Драккар» – флакончик за двадцать пять рублей! – и обжег лицо пахучей влагой. Повеяло лавандой с лимоном, через верхние нотки пробились ароматы хвои и пачули.

Щеки горели, зато на ощупь – глаже, чем у Лиды!

– Данке шён, штурмбанфюрер…

Я расслабленно заулыбался. Лида… Через два часа – второй сеанс. Допишу лицо и шейку, а платье я и без натурщицы исполню.

«Хорошая девочка Лида…»

Шлепая тапками в ритмах релакса, я вернулся к себе, размышляя о девушках вообще, и о внучке Кербеля, в частности. Такое впечатление создается, что «внучечка» то ли дразнит меня, то ли соблазняет, подводя к самому краю искушения…

– Анто-он! – донесся голосок Лизаветки. – К телефону!

Кинув несессер на диван, я торопливо зашлепал в коридор. Нимфетка вытягивалась стрункой у аппарата, суя мне трубку. Я перехватил ее, как эстафетную палочку.

– Алло?

– Антон Пухначёв? – передался по проводу вежливый женский голос.

– Да, это я.

– Меня зовут Виктория Петровна, я супруга Леонида Ильича, – скромно отрекомендовалась трубка. – Хотела навести о вас справки, но увидела репродукцию в журнале… «Ожидание», кажется. Это лучше всяких рекомендаций, Антон. Ничего, что я запросто, по имени?

– Виктория Петровна, – улыбка смягчила мой голос, – не дорос я пока до отчеств.

На том конце провода негромко хохотнули.

– Антон, вы не могли бы написать портрет Лёни?

Мой организм отреагировал ёканьем.

– Лично я не против, – левая рука устала держать тяжелую трубку, и ее подхватила правая. – Но, чтобы вышел нормальный портрет, потребуются хотя бы три сеанса. Вряд ли Леонид Ильич согласится просиживать в мастерской по два часа кряду.

Лиза, напряженно прислушиваясь к разговору, еще шире раскрыла глаза, глядя на меня с благоговейным восторгом.

– Но вы же сможете рисовать Лёню за работой? – вопрос в трубке мешался с утверждением.

– Смогу. Только кто же меня пустит?

– А если сегодня?

– Ну-у… давайте, – промямлил я, памятуя о Лиде.

– Тогда подъезжайте на Старую площадь, вам закажут пропуск.

– Ладно… – мой голос выдавал растерянность.

– Спасибо, Антон. До свиданья.

Медленно повесив трубку, я взял Лизаветку ладонями за щеки и чмокнул в нос.

– Подслушивать нехорошо.

– Я не подслушивала! – сказала девушка в свое оправдание. – Я просто рядом стояла! Тут слышимость хорошая… А ты будешь настоящего Брежнева рисовать?

– Придется, – вздохнул я и строго сдвинул брови: – Никому, поняла?

Лиза часто закивала, готовясь к подвигу умолчания.

ЦК КПСС, тот же день

Брать «Волгу» Кербеля я постеснялся, да и вдруг пересекусь с Лидой? Очень не хотелось объяснять красивой девушке, что есть на свете люди, отказывать которым не принято.

А потому сгрузил свои пожитки в такси. Счетчик тикал, мотор фырчал, старый водила помалкивал, не отвлекая от перебора мыслей.

Во вторник «внучечка» была сама милота – улыбалась, щебетала, кокетничала. Я бы давным-давно сдался, уступив чарам, но меня удерживал на краю последний предохранитель – память о Светланке.

Надо было как-то ужиться с пониманием того, что нас разлучили навсегда, а как? Разве уговоришь себя рассуждениями о безысходности и необратимости? Пройдет время, и любовь погаснет сама, как тот костер, в огонь которого не подбрасывают хворост. Останется лишь горькая память, да шрам на душе.