Заводь: Вековуха (СИ) - Алешкина Ольга - Страница 2

- Может на лад еще пойдет. Вернется он, делом займется, да образумится, - сказала я, желая подбодрить ее.

- Дай бог, дай бог... - печально вздохнула бабушка. - Погоня за богатством и золотом до добра не доводит, дочка. Не один век минет, мы с тобой прахом обернемся, да детки твои, дай бог пойдут, не доживут до этого часа - земля обернется сплошной пустыней. Люди подобно путникам будут бродить неприкаянно, а заметив вдали блеск, понесутся к нему сломя голову. Подбежавши, крепко опечалятся; то не вода блестит - золото.

- Глава вторая

- На следующий день, на заре, собрав наскоро обед с собою, в компании мамы и Васятки, я шла на покос. Нужное расстояние мы проделали минут за сорок и спорно принялись за работу. Брат ловко управлялся с литовкой, скашивая траву, мы с мамой, в ожидании ухода росы, собирали ягоды и травы. Обсохшее уже и обдутое сено, мы сгребли в копну, а за час до полудня присели обедать. - Слыхала ты, Шурка, об Антипе лютом? – хитро прищурив глаз, болтал Васька, припевая молоко из крынки. - Может и слыхала, да брехня все, - желая его подзадорить, протянула я. - А вот и не брехня! Третьего дня в Афонасьево купца тамошнего грабанули.

- Сказывают шайка Антипа лютого. - Тебе то, что за напасть? Ты ж не купец, товару не имеешь, а молотьба языком товар бросовый, цены никто не даст, - стараясь смотреться серьезной, продолжаю я. Хоть и рвался смех из груди, насилу сдержала. - Вот пойдешь по грибы или ягоду, попадешься в лапы разбойников, уж я погляжу, что ты делать станешь! – соскочил Васятка на ноги и для пущей убедительности взмахнул кулаком, так его мое неверие и несогласие распирало. - Так скажу, что Ваську Фролова знаю, дескать, брат он мой, вот они меня и не тронут, - наконец, не выдержала я и залилась смехом.

- Мама, глядя на нашу перебранку, улыбалась, лицо ее светилось, а глаза сияли. Тут и до Васи дошло, что я над ним потешаюсь, он принялся хохотать со мной, повалившись на траву.

- Вскоре мы, доев трапезу, да отдохнув заодно, закончили возможную на сегодня работу, припрятали грабли, чтобы не таскать каждый день, и направились в сторону села. Брат бежал впереди по тропинке в белой долгой, подпоясанной рубахе, доставшейся ему от Феди, сверкая лаптями. За спиной его был короб с травами.

- Мать шла за ним следом, не поспевая и отстав, неся бурак с ягодой. Я и вовсе не спешила уставшая от непривычной работы. Мы уже миновали крутой лог, как я услышала, что где-то рядом хрустнула ветка. Вздрогнув, я обернулась. В голове разом пронеслись байки Васятки про разбойников, но тут же, стыдясь своих мыслей, смело шарю глазами про пролеску. Никого не обнаружив, вероятно, птица взлетела, я снова пошла своей дорогой, пытаясь нагнать мать. Не успела сделать и десяти шагов, как раздалось уханье, похожее на птичье, но была уверенность -человек это. Взгляд мой снова устремился к перелеску, а не ввысь. Из-за большой березы выглядывал мужчина и махал мне рукой. «Степан!», - чуть не вырвалось у меня, но вместо этого я крикнула вслед матери: - Бегите, я вас догоню, или после приду, посмотрю землянку там, - выставила я вдаль руку, указывая направление, обернувшейся на крик маме.

- Мать молча махнула рукой, в согласии, развернулась и пошла в направлении дома.

- Я припустила к лесу, не замечая усталости и стараясь не трясти бураком, чтобы не умять ягоды.

- - Степа, как ты тут? - подбежав, привалилась я к березе. Развязала платок, сняла с головы и обтерла им взмокшее от жары и бега лицо. - Увидеть тебя очень захотелось, взглянуть хоть одним глазком, - тихо сказал он и прислонился спиной к стволу рядом, взяв меня за руку. – Истосковался я.

- Я уткнулась головой в его плечо, а он прижал меня одной рукой, а второй нежно, ласково гладил по голове. Отчетливо слышала я, как жарко бьется его сердце, и прижималась крепче, пытаясь унять свое. Мы стояли так, пока он не почувствовал, что рубаха его намокла от моих слез. Степан отстранился от меня, взяв меня за плечи, и встряхнул слегка. - Санька, чего печалишься? – звонко спросил он и стал утирать мне накатившиеся слезы.

- - Так то, от радости, - улыбнувшись, заверила я. - Ну, если только от радости, - снова притянул меня к себе и добавил уже весело: -Я тоже радуюсь, но можно реветь не буду? - Можно, - рассмеялась я.

- - Вести у меня хорошие. Поговорил я с отцом и матушкой, - подхватил он меня за пояс и стал кружить. – Жди сватов, через неделю, моя красавица.

- Степа повалился в траву и притянул меня за собой. Долго лежали мы так, держась за руки, смотрели в голубое ясное небо, предаваясь мечтам о нашем светлом будущем полным детей и счастья. Степан уверял меня, что семья его не против нашего брака и полюбят меня как родную. Что в планах у него срубить и поставить избу нам справную, а отец и брат его подсобить обещали. Потом ладонь его выпустила мою, а пальцы поплыли вверх по моей руке медленно, едва касаясь, словно травинка щекочет, плавно поднимаясь к шее. Даже через ткань рукава я чувствовала его тепло, ласку мне хотелось, чтобы он продолжал и перестал одновременно. Не знаю, чего больше. Я томилась и робела. Боялась и ждала, понимая, что не время еще. Рано. Потом он поцеловал меня в губы, мне хотелось этих поцелуев тоже, но я была благодарна ему, что они вышли недолгими.

- Расставались мы у края села, разделившись, чтобы войти в село разными дорогами. Опасаясь пересудов, осуждения, - ни к чему до сватов. Я обернулась посмотреть ему вслед, Степан тут же оглянулся. Высокий, статный, с открытым взором, он махал мне рукой, а его светлые волосы подхватил ветерок и колыхал по своему усмотрению. Я помахала ему тоже, повернулась и пошла дальше, а через несколько шагов сорвала ромашку – вышло, что любит. Остаток пути я преодолела быстро, здороваясь с жителями села, всюду попадавшимися. И не удивительно, такой час – кто с покоса, кто с завода, кто скотину гнал. Внутри меня все ликовало и пело, а голову переполняли думки о Степане, да о сватовстве. Ждать осталось недолго, главное, чтоб тятька не подвел. Уж лучше бы и не приезжал, оставался бы на приисках до самой свадьбы, да не положено так...

- Войдя в избу, первым кого я увидела, был - отец. Он сидел во главе стола, на своем привычном месте, глаз его был мутным, борода неопрятной, а рубаха и вовсе срам, будто ей полы мыли, да не раз. Мать суетилась, бегая от печи к столу, спешно накрывая его.

- Пойди Осип, умойся, рубаху вон чистую одень, - тихо она обратилась к отцу и добавила уже громко Васе: - Васька, беги отцу, подсоби, воды полей.

Братец ловко соскочил с полатей и стал у двери его дожидаться.

- Явилась, знать, - заметил меня отец и глянул из-под густых бровей, так, что меня оторопь взяла.

- Здравия, Вам, - робко молвила я и замерла, опустив глаза в пол. Васька топтался рядом и почесывал пяткой свою ногу, знать мошка надолбила.

- Чего встала то? Проходи, чай не чужие тебе, родня, - пьяно завел отец, в мою сторону, совершенно не обращая внимания, что мама просила его умыться.

Я прошла вглубь, взяла плошку, присела за стол хозяйственный и стала ягоду перебирать. С моего места, хоть и был этот стол наполовину скрыт печью, хорошо было видно отца. Он встал, открыл свой большой берестяной туес, настолько грязный, что и понять из чего он, можно разве что по плетению, и шарил в нем.

- Лизавета, - крикнул он матери. - Подашь ты уже чарку?

Мать поднесла чарку без ручки, поставила перед ним и, вздохнув, покачала головой за его спиной. Вот и остается, что только вздыхать. Связываться с ним, себе дороже - никакого покоя и проку. Отец плеснул в нее из бутыли, вытащенной из короба, наполнив и опрокинул не закусив.

- Ну чего смолкли то все? Али горе у вас - не рады? - вроде бы шутил он, но глаза не смеялись. - Я вот гостинцев принес, нате, - бросал он на стол пряники, отрез светлого льна, платок, последними из короба были явлены черные кожаные ботики.

Мы молчали, на отца поглядывая, но подходить не спешили. Мать ожила первой, присела рядом с ним, и тихо, словно уговаривая, сказала: