Принцип Новикова. Вот это я попал (СИ) - "shellina" - Страница 16

— Митька! — заорал я, оглядывая стол и не находя заветного колокольчика, в который можно было позвонить, а не драть глотку, дозываясь слугу, которого я в последнее время предпочитал видеть гораздо больше, нежели камергера, приставленного ко мне Алексеем Григорьевичем Долгоруким. Может быть это происходило потому, что я выбрал этого слугу сам? Возможно, Митька был неумелым, но быстро учился, надо отдать ему должное, он был неграмотным, что я в последние дни начал потихоньку исправлять, но его я выбрал сам, не опираясь ни на чьи советы. Дверь открылась, и Митька как обычно сунул в щель голову, предпочитая оставлять тело в коридоре. Я посмотрел на это безобразие и нахмурился. — Вот пнет кто-нибудь дверь, или ветер шибанет, и останешься без головы.

— Да что я совсем без разумения? — Митька хитро улыбнулся. — Я ж дверцу-то рукой поддерживаю.

— Вот же песий сын, — я позволил себе хохотнуть. — Тащи сюда шубу да поскорее, хочу прогуляться, да на преображенцев посмотреть. Они так лихо маршируют, что любопытство одолело не на шутку.

Митька не ответил мне, только кивнул и исчез за дверью. Да уж учить его еще и учить. Но парень предан мне до глубины души, во всяком случае пока, что будет дальше я предсказать не могу.

Он прибежал с шубой на волчьем меху и с двумя головными уборами: треуголкой и меховой шапкой на выбор. Мой выбор пал на шапку. Когда я в прошлый раз вышел в треуголке, то чуть уши себе не отморозил. А с военной формой надо что-то делать, и не ждать того момента, когда станет совершенно ясно, смогу я решить свои проблемы, или же нет. Самые большие потери армии этого времени несли не на полях боя, а загибаясь от пневмоний и отморожений, которые нередко в гангрены переходили, из-за вот таких вот треуголок. Ну что мешает шапку по примеру тех же кочевников надеть? Не шлемы же буду на меха менять. Там ладно, железные кастрюли хоть немного от ударов защищали. А от чего вот это может защитить? Я повертел в руках треуголку и бросил ее на стол. В шубе становилось жарковато, и я поспешил выйти на улицу.

День был на редкость солнечным и ясным, что было редкостью в этих местах. Осмотревшись по сторонам, я направился прямиком во двор, где занимались преображенцы.

— Кругом! Левой! Левой! На месте стой, раз-два! К бою, товьсь! — Трубецкой махнул шпагой, которой с энтузиазмом размахивал, видимо, чтобы согреться. Солдаты скинули с плеч фузеи и синхронно первый ряд опустился на одно колено. Они прицелились в сторону расположенных в конце двора мишеней, поставленных там, чтобы не убить никого ненароком.

Я прекрасно осознавал, что за грохот сейчас раздастся. Прикрыв руками уши, отступил к стене стоящего здесь приземистого строения, назначение которого я так до сегодняшнего дня не узнавал.

— Пли! — крик Трубецкого прозвучал одновременно с окриком ведущего лошадь за поводья водовоза, который со своей лошадкой пересекал именно в этот момент двор.

— Поберегись!

Выстрел десятка фузей раздавшийся неподалеку — это то, после чего появляется звон в ушах на несколько часов. А еще это практически безотказный способ испугать смирную в повседневной жизни лошадку. Лошадь истошно заржала и попыталась встать на дыбы. Тяжелые сани, в которые она была впряжена, не позволили ей сделать это в полной мере, но испуг лошадки был настолько силен, что она вырвалась от пытающегося удержать ее мужика и понеслась прямо на меня.

Я, плохо соображая, что делаю, вжался в стену, и тут спиной почувствовал, что на стене есть что-то, упершееся мне чуть выше пояса. Засов. Это не стена — это дверь!

Когда оказываешься в подобных ситуациях, начинаешь обычно соображать и действовать со сверхзвуковой скоростью. Я видел лица Трубецкого и водовоза, на которых отразился плохо контролируемый ужас, когда они узнали меня; я видел, как несется, выпучив глаза лошадь, как за ней бегут ко мне почти все, кто находился в это время во дворе; я все это видел, и одновременно с этим откидывал засов, не показавшийся мне в тот момент слишком тяжелым. Дверь слегка приоткрылась, и я успел в нее нырнуть за секунду до того момента, как лошадь внезапно изменила направление, чтобы не врезаться в стену, но тяжелые сани занесло, и их содержимое выкатилось на землю, надежно приперев собой дверь, в которую я так удачно влетел.

Стараясь унять сердце, которое норовило выскочить из груди, я сделал шаг назад, на чем-то поскользнулся и завалился на спину. Когда я упал, то еще раз оценил преимущество шубы и шапки — мягкий мех смягчил удар, и я почти не пострадал, ударившись о деревянные доски пола головой. В нос ударил сладковатый и очень специфичный запах, в котором я опознал запах скотного двора. Выдохнув я на мгновение прикрыл глаза, прислушиваясь к тому, как снаружи матерятся, растаскивая баклаги с водой, придавившие дверь и мешающие гвардейцам спасти своего императора. Усмехнувшись, я почувствовал, что еще секунда, и истерично расхохочусь, но тут же почувствовал, как чей-то теплый шершавый язык прошелся по моей щеке. Распахнув глаза, я увидел, как надо мной склонился небольшой теленок, и пытался еще раз лизнуть. Но не это привлекло мое внимание. Морда теленка была так близко от меня, что в полутьме, окружающей меня, я сумел разглядеть и какого цвета шерсть у него на щеках и несколько маленьких пятнышек на носу. Пятнышки уже подсыхали и, видимо, не приносили особого дискомфорта мелкому представителю крупного рогатого племени. Я же смотрел на них как завороженный. В дверь что-то резко ударилось, снова послышалась смачная ругань, и я стряхнул с себя наваждение. Теленок дернулся и попятился, оглядываясь на дверь, я же быстро протянул руку и осторожно, стараясь не причинить боли, чтобы не испугать еще больше, сковырнул одну из оспинок, с облегчением увидев, что она еще полна жидкого содержимого. Дверь в очередной раз содрогнулась от удара, и тут же принялась открываться. Я же, быстро осмотрел руки. Так и есть, вот на запястье несколько царапин. Стараясь не суетиться, я приложил к царапинам оторванную оспину и принялся втирать в поврежденную кожу.

— Государь! — дверь распахнулась и в нее ввалился князь Трубецкой, который был так бледен, что я сразу же заподозрил его в родстве с вампирами.

— Я здесь, — я не хотел изображать умирающего лебедя, но голос прозвучал помимо моей воли тихо и как-то жалко. — Помогите мне встать, я сильно ударился, когда упал.

Ко мне сразу же бросились пара гвардейцев с самим Трубецким, бежавшим впереди всех, которые очень бережно меня подняли, опасаясь неловким движением причинить боль в поврежденной спине. Но я практически не обращал на них внимания, потому что все мои мысли были заняты только одним вопросом: получилось или нет?

Почти неделю понадобилось полковнику Репнину, чтобы вытащить в Царское село Ушакова. Всю эту неделю он старательно удерживал от меня де Лириа, ссылаясь на то, что я заболел, и принимать никого не могу в следствие своего плохого самочувствия.

Кстати, я действительно приболел, но понять, что это было: привитая оспа, если, конечно, это была именно оспа, а не что-то на нее похожее, или просто простуда на фоне переохлаждения и перенесенного стресса, я так и не понял. Каждый день я рассматривал свои царапины, в которые так старательно втирал оспину, снятую с теленка, отмечая малейшие изменения, которые происходили на этом месте. Что-то действительно происходило: вроде бы образовалась оспинка, но она как-то слишком быстро покрылась корочкой, а потом отпала, оставив вместо себя небольшую ямку на коже запястья, которую и не увидишь, если не будешь присматриваться. Но у меня такие ямки оставались в будущем, когда я ветрянкой болел. И то, что ветрянка тоже вроде бы оспой называется, вот только это другая оспа — не черная.

Но гадать, что же я себе все-таки привил, можно было до бесконечности, а гадание очень неточная наука с весьма спорными и неожиданными результатами. Теперь мне оставалось только говорить себе про то, что я сделал все, что мог. Нужно было только дождаться января 1730 года, чтобы понять, насколько я преуспел и минует ли меня чаша сия. Ждать январь следующего года мне нужно было по многим причинам, одной из которых было то, что именно в этом январе возникнет нечто вроде заговора, в котором по уши завязнут все, кто сейчас занимает должности в Верховном тайном совете. Кроме них в дерьмо по самую шею окунутся и все Долгорукие, которые вообще начнут метаться, но это не убережет их от ссылок и казней. Самое же смешное будет заключаться в том, что каждый будет стараться утянуть одеяло под названием «Власть» на себя. А навертят они такого, что страну в бироновщину утянут, и вот этого я очень сильно допускать не хочу.