Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история - Костин Константин Константинович - Страница 36

Парень с мешком исчез.

И мой чемодан вместе с ним.

Меня обокрали.

[1] Если кто забыл — в этом реальности пентаграмма играет роль серпа и молота нашей реальности.

[2] Старый мудрый ворон из мультсериала «Смешарики». Конкретно эта цитата — из серии «Одно из двух».

[3] Герой фильма 1992 года «Бэтмен возвращается». Бизнесмен, который выкинул обрывки компрометирующих документов в канализацию, а суперзлодей Пингвин их там нашел и собрал в целые документы.

[4] В 1979 году, убегая из Ирана, американцы пропустили документы посольства через шредер, превратив их в бумажную лапшу. Иранцы наняли ковроделов, которые смогли восстановить все документы обратно.

[5] Потому что через три точки всегда проходит плоскость. Это через четыре точки она может и не проходить.

[6] Воцерковленный — не просто крещенный, а живущий по законам веры.

[7] Герой в данном случае неправ, но не знает об этом.

Первое чувство, которое я испытал — совершенно детскую обиду. Меня! Обокрали! Меня! Это же я тут могу тырить чемоданы у невнимательных граждан, а у меня — низзя! Как же так?!

Вторым накатило неожиданное облегчение, невыразимое чувство легкости после упавшего с души камня. Евреи, в случае потери кошелька, говорят: «Спасибо, Господи, что взял деньгами». В смысле — любого человека ждут неприятности и расплатиться всего лишь деньгами (а не, скажем, жизнями и здоровьем близких) это на самом деле незначительная плата. Так и мне теперь не нужно мучиться угрызениями и гадать, что меня ждет за успешно украденные документы. Ничего — меня самого обокрали.

И только после этого пришло окончательное понимание.

Меня обокрали.

Я стоял, тупо глядя на пустое фанерное сиденье, то самое, на котором сидел парнишка с мешком — а я еще подумал было, что мешок слишком легкий для своего объема, как будто тряпками набит… да, тряпками — и думал о том, что я потерял, что у меня осталось, и что делать теперь.

Проще посчитать, что осталось: документы, я всю пачку держал по внутреннем кармане куртки, нож, который я так и таскал в другом кармане, вместе с написанным заявлением в милицию… И двадцать копеек денег.

Всё.

Всё остальное я сложил в чемодан, даже оставшиеся у меня 107 рублей. Была еще мыслишка хотя бы семь рублей оставить при себе, но не-ет, зачем нам слушать внутренний голос, мы лучше побоимся, что к нам в карман залезет вор и лишит нас почти праведно нажитого. Мы лучше сложим все деньги в чемодан, его же гораздо труднее украсть, правда? Конечно, труднее, если только этот чемодан не принадлежит лоху, который поведется на древний, как навоз Аудумлы[1], развод.

Подходит к сидящему на вокзале одиночке вот такой паренек-простачок, бабушка-одуванчик или дедок-боровичок, в общем, кто-то безвредный, присаживается рядом и просит последить за вещами, пока этот самый «безобидный» в туалет сбегает. Человеческая психология такова, что стоит при тебе упомянуть про посещение туалета, как тебе тут же самому захочется «пудрить носик». А кого попросить посмотреть за вещами, как не человека, для которого ты сам только что совершил аналогичную любезность? Вроде как бы и не чужой. Ну, а «нечужой», стоит тебе скрыться за дверями туалета — скрывается сам, только в другую сторону и с твоими вещичками.

Подвела меня еще и психология жителя 21 века. Мол, да кто позарится на такое барахло, как фанерный чемоданчик деревенского парня? Что в нем такого ценного можно найти, кроме ношеных кальсон, да недоеденного куска крокодилятины? В НАШЕ время — ничего. А вот в советские пятидесятые люди жили, между прочим, бедно — как бы недавно война прошла — и ношеная одежда представляла ценность, которую можно было загнать. Да что там одежда — белье с веревки снимали, целые специализации воровские были, которые с ростом благосостояния населения вымерли сами собой: голубятники[2], вертилищики[3],сыроежки[4], майданщики[5]… Хотя нет, майданщики и в 21 веке прекрасно себя чувствуют.

— Простите, — обратился к сидевшему рядом с моим бывшим местом человеку, по виду — академику архитектуры, с небольшой бородкой-подковкой, в белом костюме, белой шляпе, с авоськой, в которой желтела гроздь мелковатых бананов — вы не подскажете, парня не видели, с мешком такой?

— А как же, видел-видел, — охотно откликнулся «академик», — Минут пять назад свои вещи подхватил и ушел. На поезд, сказал, торопится.

— Мешок?

— И чемодан еще.

Ну понятно. Надежда на то, что исчезновение чемодана — недоразумение, отпала сама собой. Я поблагодарил «академика», и зашагал к выходу на перрон, чувствуя себя нищим: всего имущества только то, что на себе. Прям Диоген: «Все мое ношу с собой»[6].

Что делать, что делать, что делать…

Мысль обратиться в милицию даже не возникла. Не с моим почти честным паспортом, который украден в нескольких станциях отсюда. Этот паспорт можно светить только на значительном отдалении от места прописки.

До этого план был таков: купить честнейшим образом билет на столичный поезд… до ближайшей станции. А там постараться уговорить проводницу одного из вагонов на то, чтобы разрешила доехать до столицы бесплатно.

А теперь — как? Денег нет не только на билет — ни на что. Даже в поезд не проникнешь.

— Помочь? Я смотрю, у вас вещей много, а я налегке.

Молодая пара переглянулась. В глазах у мужа мелькнуло явственное опасение, что незваный помощник, войдя в вагон, исчезнет вместе с сумками. Но потом, еще раз переглянувшись с женой, молчаливо решили, что я выгляжу безобидно, да и их все же двое — от двоих не скроешься.

Завидую я, если честно парам, которые умеют вот так, глазами друг другом разговаривать. Родственные души, нашедшие друг друга, две половинки единого целого.

Она — тоненькая, в голубом платье в горошек, без рукавов. Он — плечистый, в обычной здесь бело-голубой клетчатой рубашке с закатанными рукавами. А вокруг них — вещи…

Несколько фибровых чемоданов — а может и не фибровых, потому что обшиты белыми полотняными чехлами — огромных и даже на вид неподъемных, толстые кожаные сумки, величиной с подушку… а вот и сама подушка, примотанная к одному из чемоданов. Переезжают они, что ли?

— Если можно — вот это и вот это, — указала тонким пальчиком девушка. Я подхватил чемоданы… крякнул: кирпичами они их набили, что ли?… и потащил к вагону.

— Ваш билет?!

— Не еду, вещи помогаю занести.

— Отправление через десять минут!

— Понято…

Закинув вещи пары в их купе, я, расталкивая локтями набившуюся толпу отправляющихся-провожающих, двинулся к выводу из вагона. Не тому, в который я проник — как оказалось, билет для этого и не нужен, достаточно наглости и пары чужих чемоданов — и даже не соседнему, а следующему. Я успел быстро пробежаться взглядом вдоль поезда и проводница именно того вагона показалась мне наиболее доброй.

Так… Черт. Каждый план хорош, до тех пор, пока не начнет претворяться в жизнь. В этом вагоне тоже немало народа и проводнице не до того, чтобы вести разговоры с нахальным безбилетником. А когда все рассядутся: начнется проверка билетов и вовсе станет не до общения, просто выгонят безбилетника и всё.

Меняем план: задача номер раз — спрятаться в вагоне до отправления.

Туалет… Безнадега, заперт.

Я рванул вдоль коридора, быстро заглядывая в купе.

Первое — огромная толстая тетка в бордовом платье раскладывает какую-то снедь. Мимо.

Второе — куча-мала пищащих и вопящих детей. Мимо.

Третье — офицеры… Мимо.

Четвертое…

Одинокий пассажир с газетой. Лет пятидесяти, среднего роста, сухощавый, седеющие волосы, чуть загорелое лицо. На Клинта Иствуда чуть смахивает. Если бы Клинт носил белые костюмы. На столике, накрытом скатертью, лежит соломенная шляпа с черной ленточкой.

Мужчина чуть опустил газету и бросил на меня ленивый, заинтересованный взгляд. Я быстро закрыл за собой дверь:

— Помогите, пожалуйста. Я еду поступать, меня обокрали на вокзале, денег нет, билета нет, помогите спрятаться от контролеров.