Восстание безумных богов. Северная Ведьма - Перумов Ник - Страница 1

© Перумов Н., 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Она стояла на краю дощатого помоста, пыльного и неровного. Внизу плескалось живое море – fazeebi, человеки. Руки и ноги её были скованы – цепями короткими, но толстыми, не разорвать. А на шее был ошейник. И от него ещё одна цепь – к массивному ржавому кольцу, ввинченному в старые доски.

Она стояла, бесстрастно глядя поверх голов. Fazeebi её не волновали. Их не было, они не существовали. Существовали только кланы её народа, Драконоголовых, и суровые боги – часть в небесной вышине, часть в подземных глубинах. Всё.

С лица смыты все знаки её клана, так и не ставшие постоянной, на всю жизнь, татуировкой. У неё нет больше ни семьи, ни родни, ни вождя, ни шамана. Она никто.

И она же – жизнь своего клана.

…Зима выдалась тяжёлой и страшной. Молитвы и камлания не помогали, снега валили, стада разбегались, охваченные странным безумием. Луны ещё не перевалили и через созвездие Зверя, а в клане начался голод.

Именно тогда с юга, по тракту берегом Танцующей реки, что вдоль Тёмной Пущи, поднялись люди-fazeebi. Купцы. Торговцы с большими караванами на сильных, выносливых быках, покрытых густым длинным мехом, – сильнее и выносливее, чем скот кланов.

Они везли с собой много товаров, потому что знали – боги холода разгневались, а значит, вожди будут сговорчивы.

Красное золото, самородное истинное серебро, выносимые подземными реками; abiu, окатанные водой камни, светящиеся в темноте, – всё это имелось у Драконоголовых, добываемое на дальнем севере, за горами, у провала Пасти Бездны и на чёрных склонах возле Рога Огненного Зверя, но их, увы, нельзя было есть.

В мешках, бутылях и коробах на бычьих спинах – мука, масло, солонина, вяленая рыба, овощи в кислом вине. Но цена всего этого высока, и далеко не всегда у кланов имелось чем расплатиться.

Особенно когда боги зимы гневались на свой народ.

У её клана – бывшего клана – тоже не хватило. Но зато сейчас клан Тёмного Коршуна имеет всё, чтобы дожить до следующей осени.

Цена невелика. Цена – она, Шаарта ар-Шурран ас-Шаккар.

Над ней творили обряд, как над умершей. Мошшог, шаман, дал ей выпить что-то дурно пахнущее, острое; тело перестало повиноваться, дух отделился от плоти, она видела себя со стороны, лежащей в деревянной колоде; видела, как с неё смывают знаки Тёмного Коршуна; как стоят в молчании над ней отец, мать, боно и доно (бабушка и дедушка со стороны матери), сёстры и братья.

Видела, как круг за кругом нарезает вокруг её домовины шаман Мошшог, как призывает духов облегчить её дорогу к заоблачным пажитям; как родные молча кладут рядом с ней пару изогнутых её сабель, пару кинжалов, лук со стрелами и всё прочее, что должно пригодиться в Стране Вечной Охоты.

А потом шаман вдруг резко что-то выкрикнул, махнул рукой, и она увидела, как четверо сильных мужчин закрывают долблёную домовину специально спиленной до этого крышкой. И её незримый дух, повинуясь слову сильного шамана, нырнул в эту темноту, слился с плотью, замер, перестал быть на время.

…Когда пришла пора вернуться, вокруг уже не было ни гор, ни снегов, ни знакомых лиц её клана. Тёплая равнина, оливковые рощи и сады по обе стороны дороги, белостенные каменные дома под красночерепичными крышами. Она не знала, откуда ей стали ведомы эти слова – ведь раньше она не видела ни таких домов, ни таких крыш.

Мёртвым нет места среди живых. В клане Тёмного Коршуна она умерла. Имя её выбито на столбце железного дерева рядом с могилами старшей родни.

– Нет чести выше, чем отдать жизнь, чтобы жил твой род, – хрипел в ухо шаман, кружа вокруг неё.

У неё нет ни семьи, ни клана, ни народа. Она никто и ничто, пыль на дощатом помосте, ржа на железных кольцах.

Но зато клан получил за неё хорошую цену. Много, много мешков с мукой и солью, и глиняных амфор с оливковым маслом, и кадушек с солониной, и прочего припаса сложено в пещерах Тёмного Коршуна.

Это правильно и справедливо. Так должно быть.

И потому она стояла, глядя поверх голов. На запястьях и щиколотках – кандалы.

– Я не убегу, – сказала она на всеобщем языке купцу – немолодому, дородному и относившемуся к ней, в общем, совсем неплохо. – Таково слово клана.

– Я знаю, – вздохнул тот, словно и впрямь сочувствуя её доле. – Драконоголовые скорее потеряют жизнь, чем честь. Я знаю, девочка. Просто… тут так требуют.

Она не стала спрашивать почему. Клан продал её, чтобы она повиновалась. Это очень малая цена за его жизнь, за жизнь всех остальных. Это справедливо.

Поэтому она не сопротивлялась, когда с неё сорвали одежду. Не сопротивлялась, когда кузнец, в кожаном фартуке на голое тело, заклёпывал на ней железные браслеты. Не сопротивлялась, когда вели на помост.

И не слышала, что кричат в толпу, нахваливая её, как товар, ушлые приказчики-fazeebi. Смотрела туда, где край неба сходился с мягкими, волной накатывавшимися на городок холмами; туда, где белели паруса на водной глади, словно ранний снег.

Город назывался красиво – Арморика. К восходу от него синел простор неоглядного моря; к закату шумели густые леса, которые – она услыхала – прозывались Сильванией, северной и южной.

Империя Корвус, протянувшаяся на юг и запад, так далеко, что идти, наверное, пришлось бы целый год.

Она знала, что караван должен был миновать рубеж Драконоголовых, вольный городок Нимфоньес, где стоит лагерем имперский легион, VIII Победоносный, затем – торговый град Мессиду, пересечь равнину Гнева, затем – укреплённую имперскую границу, где стоят ещё два легиона, III Неустрашимый и XIV Гневный. А дальше – благословенные, тёплые земли Корвуса…

Вокруг помоста всё гуще толпился народ. Иные выкрикивали свою цену, но купец не торопился – знал, что настоящие покупатели будут позже.

– Страхолюдина!

– Чудовище!

– Монстр!

Она слышала, но не слушала. Что ей, бившейся с железным хирдом в Алом Ущелье, подле врат гномьего града Дим Кулдира, когда воительницы её клана бросились на бородачей сверху, со скал, сломав стену их щитов, – что ей какие-то выкрики?

…А потом и впрямь подоспели серьёзные покупатели.

Подтягивались мало-помалу, задерживались, щурились, разглядывая её. Слуги освобождали им место; никто не спешил. Юркие человечки сновали туда-сюда, шептались о чём-то с торговцем, снова сбегали вниз; Шаарте они напоминали лесных муравьёв, такие же чёрные, неотличимые.

– Хвалить хвалишь, а в деле-то она какова? – крикнул кто-то.

– Дела! Дела! – тотчас подхватили ещё несколько голосов.

Купец нахмурился было, поджал губы, но затем вполголоса отдал какие-то распоряжения приказчику; тот кивнул и умчался. Она равнодушно смотрела, как к помосту пробивается, расталкивая толпу кнутовищем, один из распорядителей – немолодой крепкий мужчина с извилистым шрамом через правую щёку. Верно, из бывших легионеров, ветеран, выслуживший пенсию, но не утративший ещё сил; за ним торопился тот самый приказчик.

Откуда она знает это всё?..

Рассечённая Щека молча повёл её вниз, к огороженному жердями пятачку пыльной земли, куда перетекали те самые «настоящие покупатели» – люди совсем иного толка, чем только что осыпавшие её грязной бранью.

Белые тоги. Сверкающие латы. Яркие плащи: ультрамарин, пурпур, золото, терракота. Блеск драгоценностей и волны благовоний – но чуткое обоняние сразу выхватило из сладкой терпкости бесценных смол запах крови.

Она успела впитаться в песок, но след оставила – в воздухе, на ограде вокруг, повсюду.

Здесь бились жестоко и убивали.

– Дело! Дело! – вопили зеваки.

Их, правда, держали на расстоянии рыночная стража и слуги тех, кто и впрямь явился за ней, Шаартой.

Вдоль изгороди появились с полдюжины стрелков. Темнокожие наёмники из племён сельвы Каамен с ярко-красными, словно наизнанку вывернутыми губами и небольшими крутоизогнутыми луками; глаза орки слегка сузились от омерзения.