Шабоно - Доннер Флоринда - Страница 40

• Предыдущая
• 40/61
• Следующая

— Сперва вам нужно намочить волосы, — выкрикивала я из воды.

С сомнением глядя на меня, женщины оставались на берегу. Улыбаясь, Ритими протянула мне мыло. Скоро моя голова покрылась толстым слоем пены. Я усердно терла ее, с удовольствием видя, как грязная пена течет сквозь пальцы по шее, спине и груди. С помощью разбитого калабаша я ополоснула волосы, используя мыльную воду, чтобы вымыть тело. Я начала напевать старую испанскую рекламу мыла «Камей» — одну из тех, которые я любила слушать по радио в детстве.

— Для небесного войска нет ничего лучше, чем мыло «Кэмей»: — Кто следующий? — спросила я, подходя к берегу, где стояли женщины.

Я сияла чистотой. Отступив назад, женщины улыбались, но никто не осмеливался войти в воду.

— Я хочу, я хочу! — закричала маленькая Тешома, влетая в воду.

Одна за другой, женщины подходили ближе. С благоговением в глазах они внимательно смотрели, как шапка из пены вырастала на голове у ребенка. Я занималась волосами Тешомы, пока не вымыла всю грязь, колючки и насекомых из ее головы. Ритими нерешительно потрогала волосы дочери. Застенчивая улыбка тронула уголки ее рта.

— О-оо, как красиво! — Закрой глаза и не открывай их, пока я не смою все мыло, — предупредила я Тешому. — Закрой их покрепче.

Если пена попадет в глаза, будет очень больно.

— Для небесного войска, — кричала Тешома, когда мыльная вода потекла у нее по спине. — Нет ничего лучше… — Она посмотрела на меня: — Спой свою песню снова. Я хочу, чтобы мои волосы стали такого же цвета, как твои.

— Это невозможно, — сказала я. — Но зато они будут хорошо пахнуть.

— Я следующая, я следующая! — начали кричать женщины.

Я вымыла головы двадцати пяти женщинам, всем, за исключением беременных, которые боялись, что волшебное мыло может причинить вред еще не родившимся детям.

Однако, не желая оставаться в стороне, беременные женщины решили вымыть свои волосы обычным образом, листьями и илом со дна реки. Для них я тоже спела глупую рекламную песенку. Ко времени, когда все стали чистыми, я охрипла.

Мужчины, собравшиеся вокруг хижины Арасуве, все еще слушали рассказ Милагроса о его путешествии. Когда мы уселись позади, они понюхали наши волосы. Старая женщина легла на землю перед молодым человеком, предлагая ему понюхать у нее между ногами.

— Понюхай здесь, я вымылась мылом «Кэмей».

Она начала напевать мелодию рекламы. И мужчины и женщины разразились громким хохотом. Все еще смеясь, Этева прокричал: — Бабушка, тебя же никто не захочет, даже если ты вымажешься медом.

Ворча, женщина сделала неприличный жест, а потом ушла к себе в хижину.

— Этева, — закричала она из своего гамака, — я видела тебя лежащим между ногами у старых ведьм похлеще меня.

Когда смех утих, Милагрос указал на четыре мачете, лежащих перед ним на земле.

— Твои друзья оставили это в миссии, прежде чем от правиться в город, — сказал он. — Они для тебя. Раздай их.

Я беспомощно посмотрела на него.

— Почему так мало? — Потому что я не мог больше нести, — весело проговорил Милагрос. — Не давай мачете женщинам.

— Я отдам их вождю, — сказала я, посмотрев на лица, в ожидании обращенные ко мне.

Улыбаясь, я протянула мачете Арасуве.

— Мои друзья прислали это для тебя.

— Как ты умна. Белая Девушка, — сказал он, проверяя, остры ли мачете. — Это я оставлю себе. Одно будет моему брату Ирамамове, который защитил тебя от Мокототери.

Одно для сына Хайямы, который кормит тебя.

Арасуве посмотрел на Этеву: — Одно должно быть для тебя, в один из праздников я дам мачете твоим женам, Ритими и Тутеми. Они ухаживают за Белой Девушкой как за родной сестрой.

На мгновение наступила полная тишина. Потом один из мужчин встал и обратился к Ритими: — Отдай мне твое мачете, я смогу рубить деревья. Ты ведь не делаешь мужскую роботу.

— Не давай ему, — запротестовала Тутеми. — В садах удобнее работать с мачете, чем с палкой-копалкой.

Ритими посмотрела на мачете, подняла его, а потом протянула мужчине.

— Я отдам его тебе. Наихудший грех — не отдать того, что просят другие. Я не хочу закончить в шопаривабе.

— Где это? — прошептала я Милагросу.

— Шопаривабе — это как ад у миссионеров.

Я открыла одну банку сардин. Сунув одну из серебристых жирных рыбешек в рот, я предложила банку Ритими: — Попробуй одну.

Она неуверенно посмотрела на меня. Большим и указательным пальцами она подняла кусок сардины и положила в рот.

— Ух, как противно! — закричала она, выплевывая сардину на землю.

Милагрос взял банку из моей руки.

— Сохрани их. Это пригодится на обратном пути в миссию.

— Но я еще не собираюсь возвращаться, — возразила я. — Они испортятся, если я долго буду их хранить.

— Тебе хорошо было бы возвратиться до начала дождей, — в замешательстве проговорил Милагрос. — Потом невозможно будет идти по лесу и переправляться через реки.

Я самодовольно улыбнулась: — Мне нужно остаться хотя бы до того момента, когда родится ребенок Тутеми, — я была уверена, что ребенок появится во время дождей.

— Что же я скажу отцу Кориолано? — То же, что и раньше, — насмешливо проговорила я. — Я занимаюсь выдающейся работой.

— Но он ожидает, что ты вернешься до начала дождей, — сказал Милагрос. — Дожди будут продолжаться не один месяц.

Улыбаясь, я взяла коробки с крекерами: — Лучше мы съедим их. Они могут испортиться от сырости.

— Не открывай остальные банки с сардинами, — сказал Милагрос по-испански. — Они не нравятся Итикотери.

Лучше я сам съем их.

— А ты не боишься попасть в шопаривабе? Не ответив, Милагрос пустил открытую банку по кругу. Большинство мужчин только понюхали содержимое и сразу же протягивали банку дальше. Те же, кто отважился попробовать рыбу, сразу же выплевывали. Женщины отказались даже понюхать. Милагрос улыбнулся мне, когда банка возвратилась к нему.

— Им не нравятся сардины. А я не отправлюсь в ад, если съем все сам.

Крекеры также не имели успеха ни у кого, кроме нескольких детей, которые любили соль. Но сладкие бисквиты, даже несмотря на то что они слегка прогоркли, были съедены с довольным чавканьем.

Ритими присвоила себе все блокноты и карандаши. Она настояла, чтобы я научила ее рисовать узоры, которыми я украшала свой сгоревший блокнот. Она упорно практиковалась в написании испанских и английских слов. Она не понимала, что значит «писать», хотя выучилась рисовать все буквы алфавита, включая несколько китайских иероглифов, которым я узнала на уроках каллиграфии. Ритими они напоминали узоры, которыми она иногда украшала свое тело, предпочитая буквы S и W.

В шабоно Милагрос провел несколько недель. Он ходил на охоту с мужчинами и помогал в садах. Однако большую часть времени он проводил лежа в гамаке и бездельничая или играя с детьми. По шабоно постоянно разносился их радостный визг, когда Милагрос высоко подбрасывал младших на руках. По вечерам он развлекал нас рассказами о напе — белых людях, которых он встречал в разных местах и в разное время, о их странных традициях.

Термин напе относился ко всем иностранцам, — то есть ко всем, кто не был Яномама. Для Итикотери не существовало различий между национальностями. Для них венесуэльцы, бразильцы, шведы, немцы и американцы, независимо от цвета кожи, были напе.

Увиденные глазами Милагроса, эти люди даже мне казались странными. С необыкновенным чувством юмора и с незаурядным даром рассказчика он умел ничего не значащее событие превратить в чудесную сказку. Если кто-нибудь из слушателей сомневался в правдивости того, о чем он рассказывал, Милагрос обращался ко мне: — Белая Девушка, ведь я не лгу? Я всегда кивала головой и не возражала, как бы сильно он ни преувеличивал.

Во время работы в саду к нам с Ритими подошла Тутеми.

— Я думаю, мое время пришло, — сказала она, опуская свою наполненную дровами корзину на землю. — В моих руках нет силы. Я не могу глубоко дышать. И не могу больше легко согнуться.

• Предыдущая
• 40/61
• Следующая