Только между нами (СИ) - Салах Алайна - Страница 38

Я встречаю его сразу, как открываются двери лифта. Матвей выходит из кухни в компании айтишника. В руках держит кружку с кофе. Даже удивительно, что в офисе есть человек, который пьёт кофе больше меня.

Я теряюсь. Оказывается, я понятия не имею, как себя вести после вчерашнего разговора. Здороваюсь с Ириной, Матвею и Лешкевичу просто киваю.

Он окидывает меня нечитаемым взглядом, безлико роняет «Здравствуй» и продолжает свой путь по коридору. Значит, брошенная трубка отыгрывает и сегодня. Это же отлично. Я сама слишком труслива, чтобы принять решение, так почему бы не перепоручить его тому, кто сильнее, лучше и смелее меня? Давай, малыш, вперёд. Разруби этот гордиев узел. Пошли меня к чёрту, наконец, раз уж у меня не хватает смелости добровольно выключить свет.

Не рассчитав усилий, громко хлопаю дверью в свой кабинет и тут же жмурюсь. В кого я превратилась? Нелогичная, лживая, неуверенная в себе истеричка. Пора включить наконец профессионала: взять себя в руки и сесть работать.

После обеда выбранная мной стратегия не встречаться с Матвеем даёт сбой. Мне необходимы пояснения по той раскладке, которую он прислал, причём необходимы срочно.

— Ты занят? — с подчёркнутой вежливостью спрашиваю я по телефону. — Сможешь ко мне зайти в ближайшее время?

Стук раздаётся через десять минут, дверь открывается. Возле лифта мне не показалось. Матвей обижен на меня. Ну или действительно принял решение.

— Заходи, присаживайся, — указываю я на кресло рядом со своим столом, как будто Матвей оказался в моём кабинете впервые. — Я тебя не сильно отвлекла?

Снова хочется зажмуриться, на этот раз от стыда. Нужно не забыть приплюсовать к нелогичной, лживой, неуверенной в себе истеричке сочный эпитет «дура». Отвлекла-не отвлекла. К чему заискивать? У нас обоих есть рабочие обязанности.

Вопрос Матвей оставляет без внимания и молча присаживается. Я же, напротив, встаю, забираю из принтера распечатанные листы и кладу их перед ним.

— Есть спорные моменты, поэтому решила уточнить. Цифры в билетной кассе указаны за месяц или за квартал?

— За квартал, — всё тем же безликим тоном поясняет он, мельком посмотрев на файл. — Цифру за месяц я не стал выводить, потому что на первом этапе она неинформативна.

Просто удивительно, насколько Матвей другой. Потухший, строгий, отстранённый. И вроде всё в нём настолько знакомо: непокорный завиток у виска, задумчивый излом бровей и белёсый ободок губ, делающий их особенно выразительными. Но вчера это будто был один человек, тёплый и понятный, а сегодня незнакомец, закрытый и далёкий. Внутри тянет и дёргает. Солнечный свет угрожающе начинает меркнуть.

— Что ещё? — спрашивает Матвей, мимоходом цепляя меня взглядом. Полки с книгами для него сейчас куда интереснее.

— Второй лист. Пятая колонка, — говорю я, не в силах перестать разглядывать его ладони, покоящиеся на столе.

Я фанат его рук. В них всё как нужно. Кисть крупная, широкая, пальцы прямые, сильные. Это руки мужчины, а не мальчишки. Ногти тоже правильной формы, а не смешные деформированные огрызки.

Матвей подробно поясняет содержимое пятой колонки, и вопросов к нему больше не остаётся. Мы встаём одновременно. Я выхожу из-за стола, чтобы запереть за ним дверь.

— Больше вопросов ко мне нет? — Его глаза впервые за этот день по-настоящему задерживаются на моём лице. Просят, требуют, умоляют.

Да скажи ты ему что-нибудь! Знаешь же, что обидела, что ему тяжело. Не зря же смотрит так, будто пытается залезть тебе под кожу. Но в горло снова будто песка насыпали. Не могу, не могу.

— Да, это всё. Спасибо тебе за разъяснения.

Его взгляд меняется в ту же секунду: из пытливого и ждущего становится пустым и равнодушным. Кивнув, Матвей разворачивается. Я чувствую себя так, будто меня связали по рукам и ногам. Хочется бежать за ним, но мешают невидимые верёвки. Я открываю и раскрываю рот, покачиваюсь на каблуках, пытаясь освободиться от них.

Удаётся не сразу, но всё-таки удаётся. Срываюсь с места и в два шага оказываюсь рядом с ним.

— Извини… — Я обхватываю его со спины, прижимаюсь щекой к лопатке, спрятанной под рубашкой. — Я не хотела тебя обижать. Это всё не о тебе… Обо мне.

Матвей застывает. Я ощущаю, как напрягается его тело, как каменеют мышцы. Слова, произносимые им, надломленным эхом отдаются в пальцах:

— Дело не в кино. Мне невыносимо знать, что ты спишь с ним в одной кровати. Невыносима мысль о вашем сексе. Даже то, что вы пьёте по утрам кофе на одной кухне и смотрите друг другу в глаза, сводит меня с ума. У меня никого нет, кроме тебя. Всё своё свободное время я думаю о тебе. Ты хотя бы представляешь, каково это — боготворить тебя и довольствоваться при этом второй ролью?

— Прости, — шепчу, прикрывая глаза. Тепло сочится мне под кожу, растворяя холод, накопленный за день. — У нас с мужем нет секса, если тебе станет от этого легче.

Матвей молчит, просто глубоко дышит. Мой рот распахивается, выталкивая наружу облегчённый выдох, когда его ладонь накрывает мои руки и сжимает. Солнце снова сияет надо мной, наполняя лёгкие и тело светом. Он, оказывается, так сильно нужен мне рядом. Так сильно. Господи, и что же с этим делать? 

Никогда не думала, что сердце может стучать так часто, когда провёл час без движения. И даже во рту пересохло, как после долгой пробежки. Наверное, так же чувствуют себя решившие впервые в жизни прыгнуть с парашютом. Пульс зашкаливает паникой, хочется вцепиться руками в поручни и умолять пилота снизить высоту.

Свет в спальне выключен, горит лишь экран телефона по соседству. Роман, как обычно, изучает что-то в интернете. Наверняка это «что-то» действительно интересное, иначе бы он услышал, как громко и истерично я дышу. Может быть, и к лучшему, что темно. Так говорить будет проще.

— Ром. Нам надо развестись.

Молчание и тишина. Господи, надеюсь, он услышал и мне не придётся повторять во второй раз. Произнести то же самое и громче будет ещё мучительнее.

— Ты слышишь? — переспрашиваю я спустя затянувшуюся паузу.

— Слышу. — Роман поворачивается ко мне, и вместе с этим экран его телефона гаснет. Комната погружается в тотальную темноту.

Разумеется, я никогда не скажу ему про Матвея, да и вообще о том, что у меня кто-то есть. Третьих лиц в разговоре о нашем разводе упомянуто быть не должно. Эта ответственность полностью моя.

— Ты и сам знаешь, что у нас давно не всё хорошо. Не нужно портить друг другу жизнь безразличием. Мы оба достойны…

— Тебе к врачу когда на приём? — резко перебивает муж.

— В следующем месяце. Но это не важно…

— Голову себе хернёй забиваешь, Стелла. Займись лучше подготовкой к беременности. Сложные времена у всех бывают, но разводиться никто не торопится. Посмотри путёвку. Съездим куда-нибудь, развеемся. Глядишь, нервы у обоих в порядок придут.

Я слышу, как хрустит матрас, чувствую дуновение от набрасываемого одеяла.

— Давай спать. Завтра всё обсудим. Мне ещё нужно будет в Питер слетать на день. — Муж издаёт тяжёлый вздох, и мне на плечо опускается его рука. Обнимает. — От аэропортов тошнит уже. В бизнес-залах не протолкнуться: всех подряд пускать стали. Спокойной ночи. Завтра Ире дам задание, чтобы с турагентом связалась.

Когда я просыпаюсь следующим утром, мужа в кровати уже нет. Большое облегчение, что не приходится встречаться с его пытливым взглядом прямо сейчас. В визуальных пытках Роману нет равных — сказывается многолетний опыт деспотичного руководителя. Предстоящий разговор не пугал бы меня так сильно, если бы не мой секрет. Вина. С её грузом на плечах сложно выйти победителем.

Я стою в душе дольше обычного, меняя температуру воды с холодной на горячую, чтобы разогнать в крови бодрость. После вчерашних слов Романа слишком велик соблазн ещё хотя бы ненадолго оставить всё как есть. Получить отсрочку, затаиться. Но нельзя, нельзя. Если уж заявила о желании развестись, то нужно действовать до конца.