Тьма между нами - Маррс Джон - Страница 8

Когда я подхожу к кровати, неожиданно замечаю под ней какой-то предмет. Показалось с недосыпу?.. Наклоняюсь и сразу узнаю деревянную памятную шкатулку, которую Алистер сделал Нине больше тридцати лет назад и даже написал ее имя на крышке золотыми буквами.

Беру ее в руки и чувствую, как внутри перекатывается содержимое. Когда она здесь очутилась? Я миллион раз обыскивала эту комнату вдоль и поперек, ища способ сбежать, и не заметить ее не могла. Должно быть, Нина подложила ее сюда, когда я принимала ванну. Но где она ее выкопала? Я не видела ее много лет. Наверное, там же, где и остальные обломки прошлого, – в подвале…

У меня сжимается сердце. Там, внутри, то, о чем я предпочла бы забыть. Думаю, Нина об этом догадывается, поэтому и принесла ее сюда. Петли тихонько скрипят, когда я открываю крышку, и первое, что бросается мне в глаза, – напоминание о том, как Нина впервые разбила мне сердце.

Двадцать пять лет назад

Я сижу на краю дивана, уставившись в пустоту. Телевизор включен, но он молчит: последняя ночная программа уже закончилась, сменившись объявлениями о распродажах. Нажимаю на кнопку и вновь принимаюсь грызть ногти и кожу вокруг них. Знаю, привычка отвратительная, однако ничего не могу поделать. Я совсем теряю контроль над собой – на губах ощущается металлический привкус крови.

В комнате темно, поэтому сквозь оконное стекло видно дорогу. Замечаю у дальних фонарей какое-то движение, вскакиваю на ноги и прижимаюсь к стеклу. Но это не Нина.

Часы на каминной полке показывают начало третьего, а дочери-подростка все еще нет дома. Она где-то там, в темноте, и я понятия не имею, где именно. Полиция не станет ее искать, пока не пройдет двадцать четыре часа. С того момента, когда я видела ее в последний раз – она поднималась к себе в спальню, – минуло всего шесть. Сбежала. Хотя женщина-полицейский говорила со мной с сочувствием, в глубине души я знала, что она меня осуждает. И я ее не виню. Сама себя осуждаю.

С самого начала это был ужасный день, день, полный лжи. Мне позвонили из банка, в котором у Алистера был оформлен кредит, а потом из компании, на которую он работал, с требованием вернуть аванс. Я пыталась втолковать всем, что не видела его уже несколько месяцев и не отвечаю за его действия, но позже в Бюро консультации населения мне сообщили, что с юридической точки зрения эти паразиты имеют полное право меня трясти.

Внезапно к дому подъезжает машина. Бегу к двери и вижу, как из нее выходит незнакомец и вытаскивает с заднего сиденья Нину. Она не стоит на ногах, и он оставляет ее валяться на дороге, словно мусорный мешок.

– Что ты с ней сделал, мерзавец?! – кричу, бросаясь навстречу.

Он пожимает плечами.

– Спокойно. Она просто напилась.

– Ей всего четырнадцать!

– Тогда держи ее дома! – кричит другой мужик, сидящий на месте водителя, заводит машину, и они уезжают.

От Нины несет алкоголем, сигаретами и рвотой. Я наклоняюсь, чтобы поднять и отвести ее в дом, пока соседи не заметили.

– Отвали, – бормочет она, пытаясь меня оттолкнуть.

– Пойдем, Нина. Нельзя же лежать здесь всю ночь.

– Не указывай мне, что делать, – возмущается она, однако противиться не может. В конце концов мне удается поднять ее, и мы медленно бредем к двери.

В кухне она кулем валится на табуретку и с глухим стуком роняет голову на стол. Облегчение от того, что дочь вернулась, перевешивает ярость. Но что теперь? Как говорить с этой новой Ниной, так непохожей на мою маленькую девочку? Мне хотелось бы убедить себя в том, что сегодняшнее происшествие – случайный срыв… Увы. В последнее время она стала совершенно неуправляемой, и я совершенно бессильна. Ругань, доводы, мольбы и слезы не помогают.

Я сдерживаюсь, чтобы не накричать на нее – все равно она мало что сейчас соображает и наутро ничего не вспомнит. Беру стакан, наливаю холодной воды и ставлю перед ней. Отталкивает.

– Выпей – завтра с похмелья легче будет, – советую я.

– У меня похмелья не бывает.

– Так дальше продолжаться не может. Это несправедливо по отношению к нам обеим.

– Я буду делать что хочу. Ты меня не остановишь.

– Ты еще недостаточно взрослая… для подобного времяпрепровождения. Это может плохо кончиться.

– Я развлекалась в городе с друзьями.

– Где? В барах?

Ее молчание красноречивее всякого ответа.

– Это противозаконно, Нина. И опасно! Кто привез тебя домой?

Она пожимает плечами.

– Ты вообще их знаешь? Как их зовут?

– Они сказали, что подвезут меня, если я им отсосу.

От неожиданности я отступаю назад, она разражается смехом. Я молюсь, чтобы это оказалось лишь грубой шуткой, сказанной, чтобы позлить меня. Но, похоже, это правда.

– Да не психуй, – снисходительно бросает Нина, заметив мою отвисшую челюсть.

– Кто эти твари? Как их зовут?

Она пожимает плечами.

– Какая разница?

– Ты еще совсем ребенок!

– Мне четырнадцать. В этом возрасте все так себя ведут. И к тому же я предохраняюсь.

– Что?

– Прошу надеть «резинку»… Как правило.

Она смотрит на меня в упор, а потом вновь начинает смеяться.

– А ты думала, я все еще девственница?

Мне словно пощечину влепили. Как я могла быть такой слепой? Почему не замечала того, что происходит у меня под носом? Причина этой ужасной трансформации, превращения Нины из умной, милой и чуткой девочки в злобного пьяного подростка, мне совершенно ясна даже без психологов. Во всем виноват ее отец и связанная с ним мерзкая тайна, которую я никогда не смогу ей открыть, ибо мой долг – оберегать ее. И пусть плата высока, ради нашего с ней спокойствия я должна защитить дочь от этого знания. Защитить любой ценой.

Нина изменилась почти сразу после исчезновения Алистера: сначала укоротила школьные юбки, потом без разрешения проколола уши. Учителя стали жаловаться, что она не выполняет домашнее задание, прогуливает занятия и издевается над теми, кто младше. Я оправдывала ее выходки переходным возрастом, но сама себе не верила.

Когда в первый раз Нина вернулась после девяти вечера, я посадила ее под домашний арест. В ответ она послала меня подальше. Через неделю все повторилось. На любые угрозы Нина лишь смеялась мне в лицо. О том, что она тайком сбегает ночью из дома, я узнала, когда ее привезли домой на полицейской машине две недели назад. Она с друзьями пила сидр возле магазина в соседнем округе. Я стала замечать засосы у нее на шее и на груди, но убеждала себя, что ими все и ограничивается. Она ведь еще слишком маленькая.

И теперь я узнаю́, что она ублажает каких-то уродов в машине! Во мне закипает ярость. Надо заставить их заплатить за то, что они сделали с моей девочкой. Она и так много страдала, а теперь еще и стала легкой добычей для извращенцев…

Смотрю на нее, пытаясь понять, как быть дальше.

– Пойдем наверх.

Она отмахивается от меня, как от мухи. А когда я снова приближаюсь к ней, пытается влепить мне пощечину. Но промахивается.

Через пару минут сама поднимается на ноги. Я достаю из-под раковины старое синее ведро и следую за ней. Она, спотыкаясь и держась за перила, тащится по лестнице. Как только ее голова касается подушки, засыпает. Я перекатываю ее на бок, чтобы она не задохнулась, если ее вдруг вырвет. Одежду с нее не снимаю. На тумбочку ставлю стакан воды, а на пол – ведро.

Уже уходя, замечаю в мусорной корзине под столом яркую коробку – тест на беременность. Прежде чем достать его, оборачиваюсь проверить, не проснулась ли она. Выуживаю инструкцию и пластиковую кассету. Две полоски. Зажимаю рот рукой, чтобы не вскрикнуть. Ноги подкашиваются, а в груди щемит, будто там что-то сломалось. Отдышавшись, возвращаю все на место и выхожу, оставляя дверь приоткрытой.

Следующие несколько дней живу на автопилоте. Стараюсь держать лицо на работе и дома, однако внутри все кипит. Хуже ничего и быть не могло. Даже если вынести за скобки ужасные обстоятельства – а они поистине ужасны! – Нина совершенно не готова стать матерью. Пытаться урезонить ее бессмысленно, потому что она слишком упряма и озлоблена на меня. Интересно, знает ли она, какой у нее срок? Рисковать я не могу, а значит, выход только один. Я должна все устроить самостоятельно.