Плохая девочка - Сокол Лена - Страница 6

– Это без меня.

– Привет, сынок. – Заслышав крики, входит в комнату Лео.

Вообще-то, маминого последнего ухажера зовут Леонид, но он настолько изыскан, что предпочитает Лео.

Я оглядываю его с головы до ног: лысеющая башка, подкрашенные усики, растянутая майка, широкие шорты, в которых бледные ножки выглядят спичками, и… на них мои тапки.

– Я тебе не сынок. – Говорю сквозь зубы.

И ухожу.

– Турунен! – Окликает меня тренер.

Я иду по коридору спортивного центра с сумкой на плече. Останавливаюсь, заслышав его голос. По спине пробегает неприятный холодок. С детства надо мной не было авторитетов, но этот человек – исключение.

– Да? – Оборачиваюсь я неохотно.

Лицо Олега Даниловича выглядит безразличным. Это плохо.

– Можешь не переодеваться. – Бросает он. – Команда в тебе больше не нуждается.

Разворачивается и уходит в тренерскую.

Я шумно выдыхаю, мои плечи опускаются. Тренер никогда не шутит. Лучше сто раз нарваться на его гнев, чем заметить холодное равнодушие во взгляде – это знает каждый.

Я поправляю сумку и плетусь за ним. Стучу в дверь, вхожу в тренерскую.

– Олег Данилыч.

– Со скольки лет ты занимаешься у меня, Турунен? С семи? Восьми? – Мужчина встает у стола и проводит рукой по седым волосам. – Ты как никто другой должен знать, что пропуск без уважительной причины – повод к отчислению!

– Знаю. – Говорю хмуро.

– И сколько ты уже пропустил? – Он прищуривается. – Хочешь – приходишь, не хочешь – гуляешь. Почему я должен вызванивать тебя по знакомым и родственникам, точно отвергнутая влюбленная гимназистка? Ты кто, вообще? Ноль без палочки! Мне такие игроки не нужны. Убирайся!

Громыхание его голоса заставляет меня опустить голову.

– Команда ничего не потеряет без тебя. – Тренер взмахивает рукой в сторону двери. – Давай, проваливай.

Я не двигаюсь с места. Судорожно втягиваю носом воздух. Тренировка – вот, что мне сейчас нужно, чтобы прийти в себя. Ожесточенная борьба на льду, пот, скорость, удары, крики. Я просто хочу скинуть напряжение. Он не может вышвырнуть меня просто так. Не сейчас.

– Я не уйду. – Поднимаю взгляд и смотрю на него с вызовом.

– Что с рожей? – С отвращением морщится тренер.

– Это… – Я касаюсь пальцами переносицы. – Так, небольшое недоразумение.

Мужчина качает головой.

– Да что с тобой такое, Кай? – Спрашивает он тепло, по-отечески. – Я весь последний год наблюдаю, как ты разрушаешь себя. Сигареты, выпивка, гулянки до утра. Разве это достойно спортсмена? Разве для этого ты проделал такой длинный путь?

Он брезгливо сплевывает.

Ему не понять, даже если попытаюсь объяснить. Это за гранью понимания любого здравомыслящего человека. Мне так плохо, что я просто разваливаюсь на части. Я давно потерял себя. Мне нужно цепляться за что-то, чтобы хотеть жить, но такой причины нет.

– У меня отец умер. – Озвучиваю первое, что приходит в голову.

И в сердце рождается самая настоящая фантомная боль. Обычно так называют боль, которую ты испытываешь в ампутированной конечности – руки или ноги больше нет, но она болит, и это ощущение реальнее любого из чувств. Я вычеркнул отца из собственной жизни, вырезал из сердца, но боль возвращается, стоит только упомянуть о блудном родителе.

– Мне жаль. – Хрипло говорит тренер, глядя на меня с сожалением.

В этот момент я ощущаю противную горечь, потому что прикрылся смертью того, кто ничего для меня больше не значил.

– Я искал тебя, чтобы сообщить новость. – После паузы добавляет Олег Данилович.

– Какую?

Нервно сглатываю.

– На последней игре на тебя обратили внимание селекционеры столичной северной академии. Есть шанс заиграть в хорошей команде.

– Меня отобрали? – Я не могу поверить собственным ушам.

Сердце замирает, а затем пускается вскачь. Эти слова я мечтал услышать всю свою сознательную жизнь, но теперь чувствую какой-то подвох.

– Таких, как ты, в стране очень много, Кай. – Вздыхает Олег Данилович. – У меня громадный опыт в этой сфере, ты знаешь. Мало быть талантливым, нужно трудиться, трудиться и трудиться. И даже этого будет недостаточно. На одном таланте в этой стране далеко не уедешь: финансовая составляющая твоего перехода очень важна. Чтобы не полировать лавку, а иметь постоянную игровую практику, нужно платить. Юношей много, и тренеры крупных клубов зарабатывают на этом деньги – на откатах и прочем. Чьи-то родители регулярно заносят определенные суммы, надеясь, что однажды их сын станет звездой, другие игроки сами отдают тренерам часть своей зарплаты, чтобы оставаться в клубе и играть.

– Я в курсе этой системы. – Напряжение в моем голосе выдает хрипотца.

– Академия готова прямо сейчас забрать тебя. Они в короткие сроки оформят перевод в столичный вуз на спортфак, но жилье так же быстро предоставить не смогут, поэтому придется подождать и найти съемное. У тебя умер отец, и это психологическая травма, я понимаю. Тебе нужно взять себя в руки, Кай, и ухватиться за этот шанс. – Он делает шаг ко мне и замирает. Сжимает пальцы в кулаки. – Ты можешь играть, я знаю. Но то, что происходит с тобой в последнее время… Хочешь ли ты этого? Хочешь ли играть, Кай? Готов ли сражаться за эту возможность?

– А деньги? – Усмехаюсь я.

Этот вопрос важнее. И Олег Данилович прекрасно осведомлен о моем финансовом положении.

– Я говорил с тренером, который заинтересован в твоем переходе. Но это разговор, а там, ты же понимаешь, будет совсем по-другому. Спорт стал заложником прогнившей насквозь системы.

– Так о каких суммах идет речь? – Спрашиваю я.

Внутри у меня все горит.

Сочувственно кивнув, тренер пишет на листочке цифры и показывает мне.

– Это на первых порах. Лично ему в руки.

Я присвистываю.

– Но у меня…

– Ты можешь продать машину. – Предлагает тренер. – Я слышал, как Виртанен предлагал тебе за нее гораздо больше, чем она на самом деле может стоить.

– А потом?

– Не знаю. Устроишься на работу. Со временем заиграешь в полную, станешь получать по контракту и делиться. Кстати. – Его взгляд проясняется. – Разве тебе не полагается что-то от отца? Через полгода ты сможешь распоряжаться этими средствами.

Чернота внутри меня начинает бурлить.

– Мне от него ничего не нужно.

– А мне кажется, Харри Турунен тебе многое задолжал. – Суровеет голос тренера. – Как минимум, за то, что оказался паршивым отцом. Ты ведь просто берешь свое, Кай. То, что тебе причитается. Нельзя просто произвести ребенка на свет и снять с себя всю ответственность. – Он подходит и хлопает меня по плечу. – Мой отец не бросал меня, но сделал все, чтобы я его ненавидел. Когда мне говорили: «Это же твой папа, ты должен любить его», я отвечал: «А разве это не взаимная ответственность? Он тоже должен был меня любить, обнимать, заботиться, а вместо этого долгие годы делал мою жизнь невыносимой». Мало просто дать жизнь, нужна еще и поддержка, родительское плечо в трудные моменты. Я думаю, ты имеешь полное право на возмещение морального ущерба. Это будет вклад Харри Турунена в твое будущее.

– Вы бы использовали этот шанс на моем месте? – С сомнением спрашиваю я его.

– Переехать отсюда, учиться в столичном вузе, играть в одной из лучших команд страны и доказать всему миру, что ты достоин всего этого? – Усмехается тренер. – Да я в твои годы порвал бы любого за такую возможность!

– Мне больше не с кем поговорить. – Признаюсь я, склонив голову у одной из могил на старом кладбище.

Возле плиты, на которой высечено «Покойся с миром» и ниже «Оливия Ярвинен», лежит букет белых хризантем[1].

Я закуриваю и выпускаю дым тонкой струйкой.

– Кто бы мог подумать, что я буду навещать тебя так часто, да?

На кладбище стоит тишина, и мне, разумеется, никто не ответит, но перед внутренним взором встает образ погибшей девчонки: хрупкие плечи, длинные волосы, большие светлые глаза. Она улыбается. И я ненавижу ее за это. И себя – за то, что из-за меня она больше никогда не будет улыбаться никому из живых.