Безумие на двоих (СИ) - Гранд Алекса - Страница 19

А потом все ряды, кроме задремавшей галерки, слушают его с открытым ртом. Потому что тему лекции он читает ярко и образно, как будто пытается втиснуть в наши головы не сухую скучную теорию, а красочный юмористический рассказ.

В общем, третья и последняя пара пролетает незаметно, и я неспешно собираю вещи, пока девчонки облепляют учительский стол, заваливая Костина придурковатыми репликами и в который раз пытаясь выяснить его семейное положение.

– Не смей, Баринова.

Заслушиваюсь ироничными репликами преподавателя, отшучивающегося не в первый и не во второй раз, и пропускаю хлесткую подачу от Зимина. А он уже успел спустить свое царское величество вниз и теперь размеренно дышит мне в затылок, запуская мощные нервные импульсы по моему телу.

Раз… с оглушительным грохотом сердце ухает в желудок. Два… пальцы немеют и перестают слушаться. Три… колени дрожат и подкашиваются.

– Не смей.

Для пущей верности повторяет Матвей на случай, если я его не услышала, и подается вперед, утыкаясь носом мне в волосы. Застываем. И время вместе с нами становится на паузу. Не касаемся друг друга, но по венам все равно течет жидкий огонь. Опаляет, лижет языками пламени изнутри, разносит нечто запретное и волнующее по всему организму.

Правда, длится это чистое безумие недолго. Потому что Шарова отлепляется от галдящего девичьего клубка, фиксирует нашу неестественную позу и непозволительную близость и роняет что-то, чего я не слышу, но что вынуждает Мота от меня отшатнуться.

Ноль-три в твою пользу, Настя.

Только сейчас, когда я стремительно выметаюсь из кабинета, воздух со свистом вырывается из легких, чувствительность медленно возвращается конечностям, и мир постепенно приобретает звуки и краски, которые из него выкачал мой сводный брат.

Напряжение до сих пор не отпускает, но я упрямо ускоряю шаг, втайне надеясь, что никто не станет меня догонять. Поправляю лямки болтающегося за спиной рюкзака, прячу руки в карманы свободной ярко-синей толстовки и выхожу за ворота, натыкаясь на припаркованную у обочины Ауди апельсинового цвета.

– Садись, Саша.

Саша

Ровно на три коротких выдоха замираю прежде, чем открыть дверь выделяющейся броским пятном на сером асфальте машины. Опускаюсь на пассажирское сидение, вжимаясь спиной в кресло, и невольно приклеиваюсь взглядом к альма матер.

Там, на ступеньках стоит одетый совсем не по погоде Мот. Его черная футболка прилично измята, черная косуха расстегнута, а порыв яростного сильного ветра ерошит чуть отросшие смоляные волосы. И мне кажется, что исходящие от сводного брата злобные волны до такой степени осязаемы, что могут перевернуть транспортное средство вместе с нами с Ильей.

– Поехали.

Рефлекторно тороплю Латыпова и опускаю глаза в пол, как будто Матвей даже с такого расстояния может увидеть плещущуюся в них панику.

Торговый центр, куда меня везет мой внезапно нарисовавшийся кавалер, находится минутах в пятнадцати ходьбы от здания университета. Но движение на дороге настолько плотное, что мы еле плетемся и в итоге тратим больше получаса на недлинный путь. По чистой случайности, находим свободное место на подземной парковке и поднимаемся в лифте на четвертый этаж. Чтобы облегченно выдохнуть и пристроиться к самому концу извивающейся змейкой очереди.

– Саша, так что у вас с Мотом на посвяте случилось?

– Ничего.

– А все же? Чего он из-за тебя так бесится?

– Ну, поцеловались пару раз. Может, не понравилось?

Ожидаемо утаиваю от Ильи правду, до сих пор не совсем ему доверяя, и стараюсь свести все в шутку. А у самой в голове слишком красочные образы пляшут. Поджарый рельефный торс, вены выпуклые, губы пухлые. И все эти картинки, естественно, не имеют ничего общего с моим спутником.

Воспоминания, против воли, утаскивают меня в свой водоворот. И я заново проживаю запечатленные заботливой памятью моменты. Безумие у стенки клуба. Помешательство двух идиотов в примерочной в магазине. Пьяное сумасшествие в комнате у Зимина.

Мрак!

– Что-то еще брать будете?

Ровно на середине транслируемого моим подсознанием фильма вклинивается нетерпеливая девочка-кассир, и я соглашаюсь и на ведро попкорна, и на стакан колы со льдом, лишь бы переключиться на померкнувшую реальность. На автомате смеюсь, пропуская мимо ушей шутки Латыпова, и машинально его благодарю, когда он придерживает меня за локоть, пока мы поднимаемся по лестнице на последний ряд.

Может быть, киноленте удастся меня захватить?

Но половина событий воспринимается смазано, актеры не дотягивают, а саунды не поражают слух глубиной и оригинальностью. Правда, Илья смотрит на экран с бурным воодушевлением и тихо матерится, когда в кармане его джинсов начинает настойчиво вибрировать телефон.

 – Сейчас вернусь.

Предупреждает негромко он и торопливо выскакивает из зала, чтобы ответить на, вероятно, важный звонок. А вместо него возвращается…

– Матвей?

Мой голос вибрирует и дрожит, по звуку напоминая скрип несмазанных петель. Присутствие сводного брата ошарашивает, выбивая из груди судорожный вздох. Опутывает онемением конечности. Дезориентирует.

Зачем он здесь? И куда дел Шарову? Я четко видела, как Настя цеплялась за его талию, когда они стояли на крыльце универа.

– Здравствуй, Саша.

Шепчет, лаская обманчиво мягкими интонациями, Зимин, а у меня от его хрипловатого бархатного приветствия мурашки снуют по коже. Волнение жгутом скручивается внизу живота, а пальцы сами впиваются в подлокотники.

Окружающая нас темнота завораживает и пугает одновременно. Запускает необъяснимые химические процессы в организме. Сидящие по разные стороны люди воспринимаются картонными фантомами, а происходящее на экране и вовсе перестает существовать.

Здесь и сейчас остаемся только мы с Мотом. Искрящее между нами напряжение. И запах его сексуального древесного парфюма.

– Ты же не думала, что я оставлю тебя с Латыповым одну?

И что ему на это сказать?

Что рядом с ним я вообще не думаю? Что от его появления мозги в желе, извилины в кашу? Что сама понять не могу, чего мне больше хочется? Придушить его? Вскрыть черепную коробку и попробовать разобраться, какие порывы им движут? Обхватить ладонями лицо и поинтересоваться, почему он так озлоблен на весь белый свет?

Не знаю.

Отбросив внезапный приступ самокопания, я с тихим свистом выпускаю воздух из легких и пробую сосредоточиться на чем угодно, кроме безбожно ускорившегося пульса. Выходит далеко не сразу.

– А почему, собственно нет? Илья, по меньшей мере, не пытается по поводу и без него отправить меня в Елец.

– И под юбку к тебе не пытается залезть?

– Нет. Не заметил, я в брюках?

Бросаю с вызовом и каменею. Не могу шелохнуться. Матвей слишком близко: повернись я сейчас – обязательно прочешу носом по его небритой щеке.

Я молчу. И Зимин ничего не говорит, только крепче стискивает челюсти. Боковым зрением вижу. Оба дышим рвано и тяжело, как будто бежали стометровку наперегонки или КамАЗ с кирпичами вместе разгружали.

Электричество в атмосфере шкалит. Пробки воображаемые вылетают одна за другой. И наш пока еще не-контакт грозит обернуться мощнейшим по силе взрывом, если кто-то из нас дернется и первым сорвет чеку.

– Матвей…

– Какого хрена?!

И, именно в тот момент, когда я хочу спросить, почему сводный брат примчался за мной в торговый центр, возвращается нахохлившийся Латыпов. Пробирается в темноте, задевая шикающих на него людей, неуклюже извиняется и зависает, обнаруживая, что его кресло занято.

– Действительно. Какого хрена, Илья? – расслабленно произносит Мот и, зачем-то накрыв мою ладонь своей, продолжает: – в киноху намылился, а друзей не позвал. Ну, кто так делает, а?

Несколько секунд терпящий фиаско в словесной перепалке баскетболист попросту задыхается от охватившего его возмущения, а потом выпаливает громким шепотом.