Безумие на двоих (СИ) - Гранд Алекса - Страница 24

Захлебывается от восторга Зайцева, пока я бьюсь лбом о зеркало в самой обычной раме. Тот факт, что сокурсникам я интересна лишь как приложение к Матвею, больно ударяет по моему самолюбию и заставляет стремительно комкать с самого начала свернувшую не в то русло беседу.

– В другой раз как-нибудь обсудим. Извини, мне бежать надо.

Ровным голосом отсекаю не нужную связь и отправляю телефон в беззвучный режим до того, как Ирка надумает перезвонить. Избавляюсь от одежды, оставляя ее лежать бесформенной кучей на полу, и забираюсь в душевую кабину, чтобы смыть с себя легкую тоску по нормальной дружбе.

На какое-то время растворяюсь в колючих струях горячей воды, плыву по течению, расслабляюсь. Сплетаюсь со стихией воедино и чувствую, как начинает рассасываться ком из обид и противоречий. Рисую на запотевших стенках сердечки и бабочек и очень надеюсь, что это было мое последнее разочарование. Хочется чего-то верного, настоящего, искреннего…

Полностью разомлев, заканчиваю с банными процедурами, заворачиваюсь в полотенце и направляюсь в кухню прямо в таком виде. Напеваю под нос «Ты Венера, я Юпитер, ты Москва, я Питер», ныряю в холодильник за упаковкой апельсинового сока и судорожно вздрагиваю, когда в затылок врезается чужое горячее дыхание.

– Мне тоже налей.

– Ты сказал, что будешь поздно.

– Передумал.

Перекидываемся с Матвеем короткими прерывистыми фразами и синхронно замолкаем. Погрузившись в манящий комфорт одиночества, я пропустила возвращение сводного брата и теперь стою к нему спиной в несчастном куске ткани, не достающем мне до колен, и дрожу, как осиновый лист на ветру. То ли от того, что стекающие с волос капли воды холодят кожу между лопаток. То ли от того, что Мот придвигается ближе и обхватывает пальцами мою шею…

Саша

Вылетаю в какую-то другую Вселенную от его требовательных прикосновений. Выпускаю тетра пак из рук. Не слышу приглушенного стука.

А царящая в помещении темнота все только усугубляет. Будоражит взбесившееся воображение и неумолимо стирает грань между дозволенным и запрещенным. Мы оба знаем, что никто нас не потревожит и не нарушит это невыносимое уединение, отчего градус искрящего между нами напряжения подскакивает до предела.

– Ты пахнешь лимоном и … мятой?

Тихо произносит Матвей прежде, чем наклониться и уткнуться носом мне в ключицу. А меня от этого простого движения и его чувственного хриплого шепота начинает буквально колошматить. Думаю, что произойдет раньше: я свалюсь в обморок или мое тело лишится оболочки и расколется на бессчетное число атомов?

– Мой любимый гель для душа…

Скриплю, как несмазанные петли старой калитки на даче у бабушки, и закрываю глаза, погружаясь в абсолютную черноту. Здесь мое шумное надсадное дыхание звучит громче, сказанные сводным братом слова приобретают двойное дно, касания воспринимаются намного острее. И я ясно отдаю себе отчет в том, что не буду сопротивляться, если Зимин сорвет с меня полотенце…

Сейчас я жду от него чего угодно. Что он грубо притиснет меня к холодильнику. Или резким движением впечатает в столешницу. Но я вряд ли могу угадать, что Матвей разорвет наш контакт, порывисто отшатнется и сипло выдавит сквозь зубы.

– Иди к себе Саша.

– Что?

Туплю дико, не разобрав толком смысл брошенной Мотом фразы. Поджимаю пальцы ног и не делаю ни шага, заливаясь лихорадочным румянцем, который надежно маскирует раскинувшийся между нами мрак.

– К себе говорю, иди. Живо!

Грохочет Матвей и поспешно меня огибает, стараясь не втягивать отравленный моим запахом воздух. Засовывает голову в раковину и стоит неподвижно минут пять, пока ледяные струи стекают по его затылку и шее.

– Живо, я сказал! И дверь, на хрен, свою закрой!

Выпрямляется, выключает кран и орет, как будто я виновата в накатившем на него безумии. Поведением своим необъяснимым вынуждает, в конце концов, развернуться на пятках и бежать с места не случившейся катастрофы. Перепрыгивать через несколько ступеней, глотать ударными дозами адреналин и придерживать трясущимися руками норовящее соскользнуть полотенце.

И я вваливаюсь к себе в спальню, задыхаясь от этой внезапной гонки. Трусливо запираюсь изнутри и, как сломанная кукла, сползаю вниз по стене. Царапаю ногтями ковер и широко раскрываю рот, усилием воли заталкивая в легкие кислород.

Тело наливается тяжестью, к лодыжкам словно привязали пудовые гири, а запястья сковали невидимые цепи. И я не знаю, что делать с затапливающими меня эмоциями. Как избавиться от покалывания под ребрами? Как утихомирить сердце, грозящее пробить грудную клетку? Как вытравить из головы поселившийся там голос Матвея?

– Саш…

Не сразу соображаю, что звук доносится из-за закрытой двери, а не существует в моих больных фантазиях. Ползу на коленях к просачивающейся в щель полоске света, но так и не поднимаюсь на ноги. Не решаюсь столкнуться с Мотом лицом к лицу, прислоняюсь щекой к разделяющей нас преграде и извлекаю из себя со свистом.

– Что?

– Не планировал тебя напугать… завтра у нас вечеринка…

Недолго мнется в коридоре Зимин и отправляется к себе, я же какое-то время сижу на корточках, катая на языке пресловутое «ве-че-рин-ка». Сомневаюсь, что из его затеи получится что-то хорошее, но держу неутешительные выкладки при себе, потому что во мне слишком мало смелости, чтобы спорить со сводным братом и требовать от него отменить тусу.

По своей природе я не конфликтный человек, чаще идущий на компромиссы и избегающий ожесточенного противостояния. Я скорее промолчу в ответ на хамство продавца в магазине и не буду ругаться в больнице с наглецом, пролезшим без очереди. Вот и сейчас мне проще перетащить свое уставшее туловище на кровать, соорудить вокруг себя плотный кокон из одеяла и притвориться, что все в полном порядке. Нежели с пеной у рта доказывать Моту, что завтра произойдет какая-нибудь дичь.

Наутро я так же не изменяю выбранной тактике, рассеянно обжариваю на сковородке помидоры и заливаю их омлетом, пока Матвей с видом победителя расхаживает по кухне без футболки. Серые спортивные штаны свободно болтаются на его бедрах, и я, как самая настоящая дура и пустоголовая фанатка, залипаю сначала на впадинах на его пояснице, а потом на рельефном прессе. Так что мой нездоровый интерес не остается без должного внимания.

– Нравится?

Проследив направление моего взгляда, самодовольно хмыкает Зимин и будит во мне желание стукнуть его деревянной лопаткой по лбу. Только вместо активных боевых действий я отворачиваюсь к плите и негромко бурчу себе под нос.

 – Штаны? Конечно. Себе такие хочу.

В остальном, завтрак проходит без происшествий. Я умудряюсь не спалить еду, Мот не предпринимает попыток вогнать меня в краску, после чего мы разбредаемся по разным углам. Помыв посуду, я прячусь в своей надежной крепости на втором этаже, Матвей же оккупирует диван в гостиной и заказывает что-то из ресторана.

И я на полном серьезе планирую просидеть в комнате всю ночь, пока приглашенные сводным братом гости не разъедутся по домам. Качаюсь в кресле, прижав колени к груди, и честно стараюсь вчитаться в бессмертное произведение Достоевского о старухе-процентщице и бедном студенте Раскольникове. Но галдящие внизу голоса притягивают меня, словно мотылька – огонь, и любопытство, в конечном счете, берет верх.

Отложив в сторону потрепанный томик, я покидаю свое укрытие и бесшумной тенью крадусь по коридору. К своему удивлению, вполне грациозно скатываюсь по лестнице и замираю у ее подножия, нервно одергивая край растянутой толстовки песочного цвета.

Раз уж я все равно девочка второго сорта для избалованных мажоров, какой смысл выряжаться в дизайнерское платье от Дольче?

– Привет, Зимина!

Повернувшийся на шелест моих шагов Крест то ли нарочно, то ли нечаянно присваивает мне чужую фамилию, отчего желудок делает невообразимый кульбит и ладошки начинают потеть.