Безумие на двоих (СИ) - Гранд Алекса - Страница 33

К сожалению, не удается.

И я снова и снова пересматриваю транслируемый воображением фильм ужасов, дрожа от волнения за Матвея. До сих пор чувствую тот удушливый беспощадный страх, которым меня сковало во время аварии, и каким-то чудом не подвергаюсь паническим атакам.

Много сплю. Почти ничего не ем. И дико скучаю по сводному брату, лишившись возможности с ним связаться. С тех пор, как Сергей Федорович выставил Мота из палаты, я оказалась отрезана от внешнего мира. Старый телефон не пережил столкновения с мостовой и не подлежит восстановлению, а новый гаджет никто не спешит мне вручать. То ли наказывая, то ли оберегая…

– Уф…

Я глухо выстанываю сквозь зубы, приподнимаясь на кровати, и осторожно с нее сползаю. Всовываю ступни в большие пушистые тапочки, которые мама привезла из дома, и шаг за шагом преодолеваю первое оцепенение. Ощущения, конечно, не из приятных, но я хотя бы могу самостоятельно передвигаться, и это вселяет определенный оптимизм.

На негнущихся ногах я выхожу в коридор и ненадолго прислоняюсь к стене прежде, чем продолжить свой путь. Прокладываю дорогу с определенной целью и на пару секунд замираю, прежде чем постучать в нужную дверь. В эти «апартаменты», как их шутливо называет ставящая больным капельницы медсестра, вчера заселили школьницу, пострадавшую в автобусной аварии. И я очень надеюсь, что девчонка с очаровательными веснушками на носу, двумя тугими косичками и закрытым переломом мне поможет.

– Только ты можешь меня спасти.

Заговорщически подмигиваю будущей сообщнице и проскальзываю внутрь до того, как кто-то из персонала клиники меня заметит. А дальше все распадается на идиотские обрывочные клочки.

Одолженный мобильник. Подобранный с третьего раза пароль к инсте. Пестрящая гламурными чиками, изысканными деликатесами и тупыми цитатами лента. И один-единственный снимок в профиле у Крестовского, выделяющийся из всей этой бессмыслицы и намертво врезающийся в память.

Матвей. В черной толстовке. Спиной. И перемалывающая мои внутренности подпись «провожаем братика в армию».

Я в десятый раз перечитываю короткую бескомпромиссную фразу и все еще хочу верить в то, что это просто глупый нелепый розыгрыш. Но сердце, гулко бухающее в горле, убеждает в обратном и заставляет торопливо копировать номер Креста и отправлять ему вызов. Ненавидеть длинные гудки, полосующие измочаленные нервы, и вздрагивать от звука знакомого голоса.

– Алло. Игнат? Здравствуй.

Роняю осипше и вгоняю ногти в ладонь здоровой руки, потому что все перед глазами плывет. Отчетливо разбираю грохот музыки, чей-то нестройный хохот и банальный армейский тост, от которого внутренности разъедает серной кислотой. Прижимаю телефон плечом к уху и больше всего боюсь, что Крестовский просто-напросто кинет трубку.

Раз, два, три, четыре…

– Подожди.

Судя по резким шагам и постепенно стихающему гвалту, Игнат покидает помещение, где находился, и уединяется то ли на балконе, то ли на улице. По крайней мере, я прекрасно слышу свист ветра и шумное дыхание одногруппника. Который, вероятно, сейчас проглатывает вертящиеся на языке маты и пытается заменить их чем-то более цензурным.

– Че хотела?

Выпаливает грубо и замолкает, пока я в деталях представляю, как ходят желваки у Креста на скулах.

– Матвей. В армию. Это правда?

– Саш, ты издеваешься?

– Я издеваюсь?! – от снисходительного высокомерного тона плотину моих эмоций прорывает, и я ору, как сбрендившая полоумная истеричка. – Я два дня в больнице без связи! У меня на ребрах бандаж, на руке гипс, и я ни хрена не понимаю, что у вас там происходит!

А еще Зимин за это время не удосужился ни позвонить, ни заглянуть ко мне в палату. И это мучительно медленно меня убивает.

– Не знал, – уже спокойнее произносит Крестовский, сбавляя обороты, и продолжает после колкой неловкой паузы. – Сергей Федорович постарался. Сказал, Матвею полезно будет. С деканом договорился, приказ об отчислении состряпали, повестку вручили.

– Но так ведь не делается… а врачей всех пройти… обследование?

До крови прикусываю нижнюю губу и все еще цепляюсь за бледнеющую надежду, которую безжалостно дотаптывает Игнат.

– Деньги и связи решают. Да и Мот спорить не стал.

Ба-а-ам!

На меня обрушивается оглушительный взрыв. Отбрасывает на пару метров назад. Размазывает о стену. Расплющивает.

Но это все происходит в моем воспаленном воображении.

В реальности же я продолжаю стоять посередине больничной палаты и невидящим взглядом буравлю пространство перед собой.

Переживаю клиническую смерть. Торопливо заклеиваю невидимым пластырем полученные раны и не узнаю собственный металлический голос.

– Отвези меня к нему.

Не прошу. Выпаливаю бескомпромиссное распоряжение, с которым Крестовский не спорит. Вздыхает устало и, перед тем, как отключиться, просит.

– Адрес скинь, откуда тебя забрать.

«Через полчаса буду», – записывает голосовое Игнат, а я слышу урчание мотора и закрываюсь в себе, возвращая выручившей меня школьнице мобильник.

Экономлю растраченные резервы, вырубаю чувства и прилипаю к окну до тех пор, пока во дворе не появляется знакомая машина.

– Не выдавай меня.

Подмигиваю понимающе улыбающейся девчонке с двумя косичками и выползаю за дверь, сдержанно шипя от очередного приступа острой прошивающей бок боли. Не быстро, но уверенно направляюсь в противоположную сторону коридора, преодолеваю запасную лестницу и выхожу на свет, едва не впечатываясь в высокого светловолосого охранника, отделяющего меня от побега.

– Девушка, вы куда?

– Пакет с вещами забрать. Папа привез, во дворе ждет.

Несу абсолютную дичь, протискиваясь между зависшим мужчиной и пустующей регистрационной стойкой, и выбегаю на улицу прямо в тапочках и без верхней одежды.

Лютый холод окатывает меня с ног до головы, пронизывающий ветер проскальзывает за шиворот. Но я ничего этого не замечаю. Стремительно пересекаю небольшой освещенный пятачок и ныряю в Тойоту Креста, кое-как устраиваясь на переднем пассажирском сидении.

– Выглядишь паршиво.

– Чувствую себя так же.

Обмениваемся полными сарказма репликами, пока Игнат дает задний ход и выруливает с территории клиники. И замолкаем, сосредотачиваясь каждый на своем. Крестовский, видимо, на Лиле и всем, что с ней связано. Я – на предстоящем разговоре, который обещает быть непростым.

– Не передумала?

Едко хмыкает Крест, когда мы подъезжаем к парковке перед самой обычной многоэтажкой, и оба вцепляемся в темный силуэт, застывший у лавочки.

– Нет.

Отвечаю резко и выпрямляюсь, как будто стальной прут проглотила. Часто-часто моргаю, запрещая себе лить слезы. И захлебываюсь накатившей тревогой пополам с волнением.

– Зря. Он тебя поломает.

Притворно равнодушно говорит Игнат, помогая мне выбраться из Марковника, и запрыгивает обратно на водительское сидение, мгновенно срываясь с места и сваливая в неизвестном направлении.

Я же прикипаю к крохотному клочку асфальта и робко опускаю глаза, теряя весь свой запал. Шквал заготовленных заранее слов куда-то испаряется, неконтролируемая дрожь бьет тело, язык примерзает к нёбу. И я упорно изображаю каменное изваяние до тех пор, пока слуха не касается грубое.

– Зачем ты приехала?

Невероятно медленно поднимаю подбородок и падаю в кипящий котел разочарования. В чернильно-черных глазах Матвея клубится опасная дымка и ледяное равнодушие, от которых тугой пружиной сжимает горло. Перекрывает подачу кислорода. Выдавливает горькие слезы, текущие по щекам.

– В смысле?

– В прямом, Саша. На хрена тебя принесло?

Высекает жестко. Препарирует взглядом безжалостно. Возвращает нас к отправной точке, с которой мы начинали нашу ненависть-зависимость-любовь.

– Я чуть от страха за тебя не сдохла! Как в себя пришла, только и думала о том, как ты! Этого мало, Матвей?!

Мот