2008 - Доренко Сергей Леонидович - Страница 43

• Предыдущая
• 43/46
• Следующая

Перун-Шурыгин парил над пространством там, на крыше «Детского мира». Он не хотел уходить, красиво горело. Но надо было. Подумал — взять здание правительства, чтобы оттуда не нанесла удара контра. И начинать руководить страной — связываться с регионами. Ставить своих комиссаров кругом, создавать сетевые штабы — действовать на опережение, генерировать будущее. Революция — вопрос господства над временем больше, нежели над пространством. Надо было захватывать время, пространство потом приберем еще. Вернемся еще. Он, Перун, проиграл уже однажды инициативу князю Владимиру, теперь ученый стал — своего не упустит. Власть, кстати, почему проигрывает всегда революционерам? Потому что борется за удержание пространства и забывает про время. Но в Москве власть уже не дралась. Тут пространство было уже подарено грядущему ядерному взрыву. Да и времени осталось — так себе, одни осколки времени. А сколько оставалось до взрыва?

Лимоновцы, Авангард Красной Молодежи и попутчики, когда подошли ко входу в Кремль у Спасской башни, немедленно выступили в качестве не декоративной, но властной силы истории. Вот почему: почти одновременно с ними Кремль приехали брать северокавказские боевики. Группа боевиков, которой не удался штурм Калининской атомной станции в Удомле, приехала в Москву. Ядерный реактор в Курчатовском институте нашли террористы уже остановленным и без охраны, решили, что потом еще вернутся туда, если понадобится. А пока взрывали цистерны с аммиаком на московских мясокомбинатах. Потом поехали и взяли с налету центр управления энергопотоками Мосэнерго. Это уже от Кремля — через речку. Расстреляли из автоматов, а потом и взорвали все помещения с пультами. После чего с электричеством в городе, а также с метро и с подачей воды было покончено бесповоротно. И так далее: отопление прекратилось, бензоколонки остановились, мобильная телефонная связь через пару часов тоже кончилась, а стационарная и того быстрее. А уже из Мосэнерго приехали террористы брать Кремль, уж больно он призывно блистал сусальным золотом замеса еще Пал Палыча Бородина. Слишком, слишком много золота на купола кремлевские отпустил Пал Палыч. Ах, Пал Палыч, ах, расточительнейший! Лучше бы он его прикарманил. Полезнее бы в историческом разрезе получилось. Но нет. И вот: поманились, повелись дикие горцы на золото Пал Палыча — решили брать.

Лимонов стоял в это время у входа в президентский корпус и терпеливо объяснял четырем солдатикам стриженым, что надо его, Лимонова, пропустить в здание и проводить в кабинет президента. Потому что власть в стране взял Реввоенсовет. И он, Лимонов, председатель Реввоенсовета. Лимонов не велел своим бойцам обижать стриженых детей в униформе. По правде говоря, обидеть их становилось все труднее, потому что еще и еще подходили солдатики с насупленными лицами и с оружием. Надо их переагитировать, говорил Лимонов и объяснял про Реввоенсовет и про спасение России от буржуйских ублюдков. В это время началась стрельба. Кичливые горцы обнаружили себя безо всякой нужды. Они могли войти тихо, но распиравшая их гордость и зазнайство заставили палить без разбору в воздух на Ивановской площади Кремля. Они же не к президентскому корпусу побежали. Они провинциально предпочли насладиться обладанием туристическим — не административным центром. Новость о чеченах быстро мобилизовала лимоновцев и солдатиков. Часть отправилась за оружием в казармы кремлевского полка, уже вооруженные — к выходам из Кремля окольными путями, вдоль стен. Бой был длинным, изнурительным — никто умирать не стремился и в штыковые не ходил. Рассредоточились и постреливали. Исход определило то, что боевики не перетащили из «Икаруса», а они ездили по Москве на двух автобусах, боеприпасы. До конца дострелялись, поистратили рожки запасные и гранаты — тут их и прикончили революционеры, перешедшие на государственнические позиции, и солдаты, перешедшие де-факто на платформу революции.

— Теперь буржуев всех перестреляем, и нормально! — не пояснял, что именно нормально, сержант кремлевского полка Витя Исланде мрачно курящей девушке с мрачной же татуировкой на голом плече. Они ужинали в Екатерининском зале Большого кремлевского дворца — сосиски холодные макали в горчицу. Оба возлежали на ковре, подобно римским патрициям. Рядом валялись принесенные из буфета несколько банок красной икры, но ножа не было открыть.

В Георгиевском зале смеющаяся молодежь палила пробками от шампанского в потолок залпами — и нет, не долетали до потолка пробки. Долетал же, разлетался и снова налетал — непрерывный счастливый хохот.

А в коридорах бродили люди, на революционеров не похожие. Любопытствующие просто.

— Вениамин, нехорошо тут кидать мусор, тут ходили великие люди. Тут цари ходили, Распутин… — слышался женский голос из коридора.

— Распутин был выродком, это раз, он портил паркеты сапогами коваными, а у меня кроссовки, это два, он в Питере был, это три.

— Но это же не повод плевать жевачку на пол, — отвечала невежественная сторонница порядка непокорному поэту анархии Вениамину. Какие-то еще люди слонялись по коридорам и анфиладам. Кто и что — никто не спрашивал. Революция, сами понимаете…

Лимонов и человек пятьдесят его сподвижников занимали кабинет президента и ближние помещения. Спорили сначала, что бы еще такое захватить. Из кабинета Фрадкова из правительства звонил им Шурыгин, требовал подобрать толковых людей по электроснабжению. Влад как-то серьезно очень решил наладить немедленно народное хозяйство. И все будто искал заветный способ, метод, прием. И ответственных искал — расставить на ключевые места. Комиссаров, чтобы контриков принудить работать на революцию. А в Кремле уже подбирались команды ехать в Питер — нести пламенное дело революции. Подбирались добровольцы и на охрану хранилищ Центробанка и Гохрана. И другие соблазнительные планы высказывались.

При этом, вот парадокс, фактор ядерного взрыва, отменяющего все их планы, строгие победители в Кремле не учитывали вообще. Угроза взрыва воспринималась как долгосрочное условие новой жизни. Решено было отстраивать власть, налаживать экономику, устанавливать отношения с иными странами — все это в рабочем ритме до самого мгновения взрыва. Ведь взрыва в каждый данный миг нет, не правда ли? Вот мы и живем, налаживаем. А будет взрыв, тогда и поговорим о новых обстоятельствах. Может, еще до взрыва комета какая налетит на Землю? Запросто может. И что же теперь, в преддверии прилета кометы зубы перестать чистить? Никакого уныния: дело кометы — лететь стихийно и неразумно, дело террористов — взрывать, а наше дело — жить и творить потихонечку.

Свет в Кремле был свой, автономный, средства связи параллельные сохранились. Чудо обладания властью волновало. И мешало превратить мечты о рутинном строительстве Новой Прекрасной России в реальную работу. Сначала все-таки решили отметить это дело — разрядиться эмоционально. Послали народ таскать все из столовых кремлевских в Георгиевский зал Большого кремлевского дворца. Чтобы пламя революции не затухало, назначили комиссаром Реввоенсовета по иностранным делам и по связям с прессой американца Алана Каллисона — корреспондента «Уолл Стрит Джорнал». Алана волна людская подхватила от музея Ленина, пришел он полюбопытствовать по-журналистски, да и остался. А куда ему еще идти? На Обнинскую атомную его не пустят, во Власиху не пустят, ну, он и сидел в Кремле — тут ведь тоже что-то происходило. С целью улучшения пропагандистской работы выдали Алану текст обращения ко всем людям доброй воли в России и в мире, ящик коньяку и пистолет Стечкина. Сами же удалились на праздник. Алан убедился довольно быстро, что позвонить кому-либо в Москве невозможно, и стал звонить через телефонистку по резервным правительственным линиям к себе в Штаты. В редакцию и приятелям школьным на Среднем Западе. Среди друзей был его однокашник по колледжу Рик Блэквуд. Рик теперь служил в морской пехоте довольно далеко от морей — на военной базе у Форта Коллинз, Колорадо. Состоял в звании майора. Майор Блэквуд, обычно сдержанный, в этот раз сильно обрадовался звонку. Сказал даже, что сам Алана разыскивал. Спросил, давно ли Каллисон был в России? Узнал, что Алан и сейчас в России, спросил, есть ли такая вещь, которую американец в России мечтал бы получить от друга из Америки. Каллисон подумал немного, посмотрел на стены кабинета президента, на ящик коньяку у стены. Он спросил: «Ты хочешь послать посылку?» Рик подтвердил, сказал, что посылку, но не почтой, а знакомый один едет — захватит, может быть. Алан оглядел еще раз свое новое рабочее помещение. Вроде бы все было правильно и уместно. Чего недоставало? «Знаешь, я понял, в помещении, где я теперь работаю, недостает пары сушеных кукурузных початков, indian corn, ты сам вешаешь такие над дверью для счастья и достатка? Тут таких не достать. Пришли не пару, а сразу четыре. И еще стаканчики из коровьего дерьма, а то тут кругом металл и мрамор — холодное все с виду. Стаканчики, ты знаешь, у нас на Среднем Западе я раньше везде видел такие: прозрачная пластмасса снаружи, прозрачная пластмасса внутри, а между стенок — высохший коровий помет. Это весело выглядит. Я хотел бы складывать в такой стаканчик ручки и карандаши. Все бы улыбались, поглядывая на него. Это как раз то, что сейчас нужно». Рик обещал посмотреть. А Алан воздал должное коньяку, расстроился только, что коньяк был недостаточно мягким. Расстроившись, еще пару часов писал и диктовал для своей редакции. А потом захлопнул свой офис, временно оборудованный в кабинете президента России, и пошел к ребятам добавить еще рюмочку.

• Предыдущая
• 43/46
• Следующая