Забыть Миссанрею (СИ) - Романова Галина Львовна - Страница 54

Она направилась прочь.

Он звал, стучал, пытался ее уговорить — она не слышала. Жена заперлась в дальней комнате, но несколько раз за вечер проходила мимо его двери. На кухню. Он слышал, как хлопали дверцы холодильника, как включалась микроволновка и бормотал аппарат для заварки чая. Эти звуки раздражали все сильнее. Есть и пить хотелось неимоверно. Единственное, что он смог сделать — это отыскать подходящий сосуд для того, чтобы облегчиться.

Ренн просидел под замком почти двое суток. Она пришла вечером на другой день. Принесла стакан воды и несколько крекеров. Поставила их на столик, предложила поесть, не торопясь избавить его от наручников. А когда он утолил голод и жажду, молча указала на постель. Заставила лечь и решительным жестом завела его руки вверх, снова пристегивая запястья к изголовью.

Так прошло несколько недель. Днем Ренн чаще всего сидел взаперти, как нашкодивший щенок. Ему оставляли стакан воды и несколько крекеров. И это была его пища до вечера — этого или следующего, если жене не понравится, как он ведет себя в постели. Если она оставалась довольна его пылом и страстью, они выбирались из постели, и жена — так и тянуло назвать ее «хозяйкой» — вела юношу на кухню, где кормила ужином. Если нет, уходила в гостевую комнату, запирая его на замок и отпирая комнату лишь для того, чтобы сунуть в руку стакан воды. Единственное послабление состояло в том, что наручники на день с него все-таки снимали.

Предоставленный сам себе на весь день — заняться было совершенно нечем — Ренн много думал. В том, что надо отсюда бежать, он не сомневался. Ему все было здесь противно — и эта комната, и его жена-хозяйка, и крекеры со вкусом сухих овощей, и насильно вырванные ласки. Он мечтал о свободе. О другой жизни, где никто не будет им командовать… Он хотел отсюда уйти.

Но как?

Прошло несколько мучительных недель прежде, чем среди сгущавшейся над ним черноты забрезжил луч надежды.

Они возвращались. Усталые, измотанные, раздраженные, но счастливые уже тем, что прошли такой путь и остались живы. Правда, не все. Шестеро остались там. Навсегда. И выжившие, улыбаясь друг другу, все-таки смущались, словно испытывали чувство вины перед теми, для кого этот первый боевой поход стал и последним.

Рой наблюдал за… нет, уже не за «котятами». Мальчишки, которых он принял несколько дней назад, на глазах превращались в мужчин. Даже эта девица, Смон, и то держалась молодцом. Рой ее даже почти зауважал.

Иное дело этот парень, Айвен Гор. Что-то в нем надломилось. И не в бою, а после. Привыкший доверять каждому своему бойцу — или избавляться от того, кому нельзя доверять — Рой решил не откладывать дела в долгий ящик.

Возвращаться пришлось своим ходом — на корабли погрузили погибших, раненых и пленных, для «котов» места не оставалось. Не в проходах же стоять. Конечно, ребята и не к такому должны быть привычны, но корабли могут просто не взлететь с такой перегрузкой. Ничего. К этому тоже было не привыкать. Тем более что обратно шли спокойнее, почти уже не таясь.

Разбили лагерь на новом месте, не там, где останавливались в первый раз. Тут было свободнее, растительность реже — и их видно далеко, и аборигенам подобраться труднее. Поставили часовых, устроили навесы, разложили спальники, перекусили. Рой обошел посты и, словно невзначай, свернул к курсанту Гору.

Айвен сидел на своем спальнике, вяло ковыряя остатки рациона — тушенку, галеты.

— Привет, — Рой присел рядом.

— Здравия желаю, — угрюмо отозвался тот.

— Аппетита нет? — Рой кивнул на недоеденный ужин.

— Никак нет, командир.

— Оставь официоз, — отмахнулся Рой. — Что происходит? С чего такое настроение? Задание выполнено, потерь больших нет, у тебя лишь пара царапин… А ты киснешь.

Айвен скривился и посмотрел на банку тушенки так, словно она вдруг превратилась в комок чего-то неудобоваримого.

— Вы не поймете, — промолвил он.

— Где уж мне. Я ведь всего-навсего третий год воюю, — скривился Рой. — Как три года назад из академии выпустился, так без отдыха и мотаюсь по горячим точкам. Ничего-то я не видел, ничего-то я не знаю, никогда ничего со мной не происходило… Дай угадаю, — он искоса заглянул в лицо собеседника, — тебе та убитая тетка покоя не дает. И главное, что это ты ведь ее снял, да? — догадался он.

— Да, — Айвен стиснул жестянку в кулаке так, что металл погнулся. — Я стрелял в женщину…

— Тю. И только-то. Нашел, о чем переживать. Она бы в тебя выстрелила, будь уверен. И вообще, у мужчин и женщин в нашем мире равные права. Если женщина пошла в армию, надела форму, взяла в руки оружие, она перестает быть женщиной. Ты знаешь, что «кошки» служат в отдельных частях? Что их чаще всего бросают на прорыв, туда, куда мужики опасаются соваться? А женщины идут. Да, они рискуют. Да, их тоже могут убить. Но могут убить и они… Другой вопрос, что не каждому приятно и удобно прятаться за женскую спину. Да и неправильно это, — добавил он тоном ниже. — И, поверь, не все ли равно, от чьей пули умереть? Ты, между прочим, этим выстрелом операцию спас. Если бы не снял ты эту тетку, она бы собрала всех вокруг себя. Их там было пятеро на одного нашего, не считая шеллакцев, этих замшевых мартышек. А ты победу обеспечил. Да, цена высока. Но…

— Да я не о том, — Айвен посмотрел на искореженную банку и внезапно зашвырнул ее подальше в темноту. — Просто, если бы я знал заранее, что это женщина, я бы…

— Что?

— Все равно выстрелил. Только…

Он замолчал, но выражение его лица было достаточно красноречиво. Даже в ночной темноте.

— Ну и ну. — присвистнул Рой. — Чем же тебе женщины так насолили? Не любишь их?

— Нет.

— А малышка Смон-младшая как тебе? Она тоже женщина.

— Рядовая Смон — это другое. Она… как бы своя. Своих нельзя…

— Но очень хочется, да?

— Нет. — голос Айвена дрогнул. — Вы ничего не понимаете, командир. И не надо меня больше расспрашивать. Кого я люблю, а кого и почему ненавижу — это мое дело, личное. И ко всему этому, — он обвел рукой лагерь, — отношения не имеет.

— Ну, не имеет так не имеет, — кивнул Рой. — Но я должен знать, кому могу доверять, а кто…

— За это, — Айвен не смотрел в его сторону, — можете не беспокоиться. Я не подведу.

Столица — или, вернее, то, что от нее осталось, — встретила их спокойно. Шеллакцы не показывались, люди — тоже, хотя на окраинах патрули замечали какие-то тени. Судя по тепловизорам, это были шеллакцы — их невысокие сутулые силуэты перепутать с людьми было трудно. Они пробирались по улицам, иногда ныряя в развалины домов и при малейшем намеке на встречу с людьми спешили удрать. В бой ввязывались редко, в основном при отступлении. И, как стало заметно, стали чаще использовать привычное каменное и костяное оружие. Ответные рейды десанта сеяли в их рядах панику. Но срываться по тревоге и отправляться на зачистку приходилось все реже и реже.

Наконец, настал тот день, когда, вернувшись из штаба, Рой собрал свой отряд. Тот за последнее время пополнился новыми людьми — вернее, старыми, вернувшимися в строй после ранений и контузии. Парни были довольны — и тем, что опять служат под началом Линка, и тем, что напоследок удалось еще немного пострелять.

Все же новичков в отряде оказалось большинство, и как-то так вышло, что в группе впервые наметился раскол — старики держались отдельно, новички — отдельно. Даже в казарме новички и старики заняли разные углы. Пожалуй, только малышка Смон держалась наособицу. Она переселилась в комнату к женщинам-штабисткам — их было четверо при штабе, выполнявших обязанности связисток и наладчиц. Лейа Смон стала у них пятой, но все равно то и дело забегала в казарму к ребятам. И, помня о том, как ловко она управлялась с рацией, Рой был бы не против, если бы девушка так и осталась при штабе. В бою это не было так заметно, тем более что новички успели пройти боевое крещение, и никто не стал бы в здравом уме и твердой памяти обзывать их «котятами». Но все равно обе группировки держались наособицу.