Бедный Павел. Часть 2 (СИ) - Голубев Владимир Евгеньевич - Страница 14

Заговоры должны были показать слабость Престола и рост влияния консервативных сил, причём замысел одних был в требования возврата к старым порядкам и демонстрации их сил. А вторые, воспользовавшись стремлением первых, хотели показать вред и опасность консерватизма и подтолкнуть страну к ещё большему движению в сторону Европы. Эту сложную схему усилила чума, которая резко ослабила контроль заговорщиков за ситуацией.

Потом всё усугубила трусость Салтыкова, который бежал из города при первой опасности, и уход части городского гарнизона вместе со мной в Петербург. Сверху ещё наложилось желание нескольких групп церковного руководства ослабить позиции Платона. И мы это всё проглядели, точнее, мы что-то видели, но тогда не обратили на эти мелочи внимания — всегда же все и всем недовольны… В результате получилась такая бомба, что взрыв её потряс основание государства.

Стечение обстоятельств, невнимательность, глупость и трусость. А Москва в руинах, Маши больше нет. Я-то что — я должен всё пережить… Крупнейший город страны разорён, да ещё и второй по размеру город — столица — тоже сильно пострадала. Сколько же денег понадобится на восстановление, охохонюшки!

А чума… Что чума… Она не могла не прийти тогда, или позже, или раньше. Судя по всему, карантины справились, всех подозрительных отсеивали по нескольку раз. В Москву зараза пришла, похоже, с награбленными на охваченных чумой территориях вещами — ткани, либо шерсть, либо хлопок. Очаг заражения — Хамовники, вымер почти полностью, понять, что именно принесло болезнь, уже не получилось. Похоже, первых заболевших просто скрывали, долго скрывали, не доверяя врачам. Жадность людская, да глупость.

Здесь нужны были специальные меры — Щепин уже готовил проект по созданию системы медицинского контроля. Коли лечить всех мы пока не могли, то хотя бы следить за возможными эпидемиями, предотвращать их по возможности и не давать им распространяться — наша прямая забота и обязанность.

Я отписался императрице в Петергоф, где она с Потёмкиным приходила в себя от зимних потрясений, и предложил наказание для виновных. Казнить даже отпетых негодяев уже не хотелось, все и так достаточно напуганы, а на Нерчинских рудниках всегда не хватало рабочих рук. Пусть тати отправятся туда, всяких агитаторов путь пока в оборот возьмёт Церковь. А вот виновных в бунте и заговоре следовало наказать так же, как и их Петербургских коллег — на Камчатку.

Мама согласилась, решение довели до членов Имперского кабинета, и на полуостров из Москвы отправилось несколько тысяч человек. Среди наказанных не было имени фельдмаршала Салтыкова, он был стар, болен и наверняка не перенёс бы долгий путь. Но осознание им ошибок и преступлений своих привело к тому, что в Псково-Печерском монастыре появился инок Иннокентий. Бывший фельдмаршал сам захотел этого для искупления грехов и очищения рода своего от печати изменника. Я его не то что не принуждал, это была исключительно его собственная идея и нижайшая мольба, и мы не соизволили ему в этом отказать.

В мае в Петергофе было хорошо. Уже тепло, море, дом, который снял Лобов-старший, был просторен и удобен. Фрау Ингрид, которую приставила к пасынку бывшая вдова фон Гольтей, а теперь супруга заместителя главы канцелярии Правящих Особ Артемия Лобова, была женщиной очень заботливой. Алексей же, несмотря на всю благость обстановки, сидел в кресле около моря и мрачно глядел на волны.

Так он сидел уже почти месяц, фрау Ингрид кормила его как на убой, и он поправился. Худоба и бледность уже покинули его, но вот силы ещё не вернулись. Алексей долго валялся в переоборудованном под госпиталь здании Сухопутного корпуса в Петербурге, пока организм перебарывал его ранение в плечо. Рана была сквозной, и, по счастью, кости не были повреждены, но она воспалилась, и доктора серьёзно опасались, что состояние пациента может ухудшиться.

Потом он переехал в отцовский дом, но Наследник, узнав о матримониальных затруднениях Лобова-старшего, занялся его женитьбой. И, естественно, всё прошло вполне удачно, перечить ему никто не посмел. К тому же Теплов, которого назначили главой канцелярии Правящих Особ, решил переложить часть собственно канцелярских забот на нового заместителя, а им и стал Лобов-старший. Так что столь замечательное карьерное и семейное продвижение подвигло Артемия Ивановича на смену места жительства — старый дом уже не подходил для ещё нестарой супруги коллежского советника.

А на время поиска нового жилья, для всё ещё не выздоровевшего Алексея сняли дом недалеко от Большого Императорского дворца. Здесь отставной офицер и грустил — рука побаливала и плохо двигалась, слабость одолевала, и размышления о будущей судьбе бездельного инвалида просто сводили с ума.

— Алексей! Господин майор! — Лобов привстал в кресле, разглядывая, кто это его окликнул. Новый чин секунд-майора он получил за участие в подавление мятежа и спасение генерала Вейсмана, но так молодого человека ещё никто не называл, всё-таки он в отставке и вдали от общества.

— Ваше Императорское Высочество! — обомлел он.

— Не ожидали увидеть? Странно, душа моя, Петергофский Дворец недалеко, Императрица там, я её навещаю! — улыбался Наследник. В действительности Павел практически не выезжал из Петербурга, погрязнув в делах управления государством, и появился за городом в первый раз за много месяцев. — Как Вы себя чувствуете? Как рука?

— Пальцы не шевелятся, Павел Петрович! Я теперь, похоже, калека! — с горечью ответил не успевший отвлечься от своих грустных размышлений молодой человек.

— Калека! Громкое слово! Руку-то Вашу спасли, да и пальцы на месте! Ну-ка попробуйте пошевелить пальцами! Ха! Да они у Вас шевелятся!

— Я не вижу…

— Но я-то вижу, Алексей Артемьевич! Они двигаются, хоть и немного! В этом случая я могу Вам порекомендовать пытаться их разработать.

— Что? — не понял его Алексей.

— Возьмите глину. Обычную гончарную глину и мните её, для начала! Если Вы не найдёте в себе силы на такой пустяк, как восстановить подвижность руки, как же Вы сможете достичь высот, на которых я Вас вижу? — вот теперь Алексей совсем растерялся.

— Не желаете ли чаю, Алексей Артемьевич? Или, может, лучше узвар?

Кофешенк Наследника подошёл к беседующим и внимательно смотрел, ожидая команды.

— Знаете, Алексей Артемьевич, как сложно было найти кофешенка, который был бы настоящим мастером? Абрам, безусловно, гений в приготовлении питья! — чернокожий молодой слуга очень степенным поклоном поблагодарил за комплимент, но в глазах его Алексей заметил предательский радостный блеск.

— Обресков, Алексей Михайлович, по приятельству нашему прислал мне Абрама из Стамбула. Поверите ли, Алексей Артемьевич, Абрам сохранил верность, даже пока посол наш сидел в заточении. Так что человек он верный, а за время служения при Обрескове научился готовить не только кофий и чай, но и даже квас, причём очень неплохой. Вроде бы тоже из Абиссинии, как и наш Абрам Петрович Ганнибал.

Вот поэтому, тоже крестили его Абрамом. Как и предок мой, Пётр Алексеевич, я самолично крёстным отцом ему выступил. И вот, Абрам Павлович он! А уж фамилию ему предлагали тоже Ганнибал дать и даже Гасдрубал советовали. Только вот я полагаю, что человеку с фамилией жить, и теперь Чернов он! — весело балагурил Наследник, пока кофешенк сервировал столик и заваривал чай, — Вот научит замену себе и пойдёт в Горный корпус учиться! Тягу к чудесам природы имеет, шельмец! Даже Тасимова уболтал его поучить! Молодчик растёт!

Между тем Чернов закончил разливать чай, к которому имел пристрастие Павел Петрович, и беседа продолжилась. Лобов, за это время успел прийти в себя. Наследник с мечтательной улыбкой рисовал перед Лобовым-младшим перспективы, о которых он, оказывается, мечтал и видел в молодом артиллеристе своего единомышленника. Павел очень хотел, чтобы Алексей ещё в этом году отправился в Европу, вместе с ещё несколькими молодыми людьми для дальнейшего образования.