Бедный Павел. Часть 2 (СИ) - Голубев Владимир Евгеньевич - Страница 36

А кроме этого случая, он дальше Андреевки и не выезжал. И вот теперь, наконец, он должен был найти себе жену. Без женщины было уже очень трудно. А вот ошибиться Иван боялся и думал попросить совета. Но совета-то он не получил! Что батюшка, что матушка лишь улыбались. Они-то как увидели друг друга — молодой семинарист и дочка дьячка московской церкви Николая Чудотворца — у решётки ворот церкви, так всё сразу поняли. А как здесь посоветуешь человеку?

Так что Иван приехал в Борисову горку совсем растерянный. Хорошо, что встретил там Пантелея, который по привычке смотрел на Ивана как на отца родного. Теперь уже лицом в грязь упасть было нельзя, и Никитин вступил на Соборную площадь с таким решительным видом, будто шел в бой.

На площади были расставлены войлочные кибитки, в которых и сидели девушки, а мужчины ходили по кругу и заглядывали внутрь. Иногда из кибиток выходи́ли пары и направлялись в Успенскую церковь, где благословляли будущий брак и выписывали невесте паспорт, а венчание должно́ было состояться уже в селе новобрачных.

Иван уверенно заглянул в ближайшую кибитку, осмотрел девиц и вышел — не приглянулись, потом во вторую, в третью. Так он проходил больше часа. В невесты в основном шли женщины из турецких гаремов, просто рабыни, освобождённые нашей армией, а также вдовы и дочери кочевников, которые погибли в войне или калмыцкой междоусобице. Женщине одной без поддержки семьи было не выжить, и судьба крестьянской жены для многих была желанной. Но даже при таком богатом выборе подобрать себе невесту по вкусу Иван пока не мог.

Гагарин меж тем уже сговорился со смешливой гречанкой по имени Ираида и, попрощавшись со старшим товарищем, убыл в Андреевку венчаться. Никитин же всё ходил и ходил. Он уже обошёл все шатры и думал, как будет лучше — попробовать столковаться хоть с какой-нибудь потенциальной невестой, или же снова приехать на смотрины через две недели. Но всё-таки Иван решил ещё раз заглянуть хотя бы в несколько кибиток. И он нашёл её.

Сначала взгляд его проскользнул мимо, но потом что-то заставило его снова взглянуть на лицо, которое было едва заметно в полумраке. Стало понятно, почему её до сих пор никто не выбрал, и почему он не заметил её сначала — девушка была с тёмной, коричневой кожей. Но глаза у неё были очень красивые и очень грустные. Видимо, именно глаза он и заметил. Иван глядел на неё и понимал, что она ему нравится и даже очень. Если не обращать внимания на цвет кожи, то она была молодой, красивой и статной девушкой.

Отставной сержант вздохнул и подошёл к ней.

— Иван Никитин я! — хрипло представился он.

— To ónomá mou eínai Tatta[48]! — голос у девушки был мелодичный, но слов Иван не понял.

— Иван я! — он ткнул себя в грудь пальцем.

— Tatta! — девушка заразительно засмеялась и повторила жест жениха.

— Это… Со мной пойдёшь? Я человек хороший! Обижать тебя не буду! — он робко протянул к ней руку.

— Den katalavaíno Rósika[49]! — она вложила свою ладонь в его, и показала на выход из кибитки. Они вдвоём пошли к церкви, где священник уже смог помочь им поговорить. Девушку звали Татта, она была наложницей сераскира Эмир-Махмета, эфиопкой, воспитанной в гареме. Татта была крещёной и знала греческий и турецкий языки, а вот русским она пока не владела. Самое главное, что она была согласна стать женой Никитина — он ей показался очень добрым и красивым.

Иван больше не сомневался. Священник с улыбкой благословил их, и они помчались в Андреевку. Иван не хотел ждать и рвался добраться до отца Лаврентия засветло.

Мама сидела в Петергофе — моя единоутробная сестра была очень слаба. У Императрицы это был первый ребёнок, которого она могла держать в руках без ограничений. Уже никто не мог отнять у неё дитя, руководствуясь династическими соображениями как это было со мной, когда тётушка Елизавета решила воспитывать Наследника престола сама, или понятиями чести, когда обществу не следовало демонстрировать Алёшу. И, вот, материнский инстинкт взял Екатерину под контроль. К тому же Машенька болела, и мама боялась, что если её перевозить, то девочка может и умереть, а оставить её на попечение нянек она не хотела. Врачи пеняли на возраст матери и не делали прогнозов.

Я старался как можно чаще приезжать в Петергоф и поддерживать маму. Машенька действительно была очень хорошеньким ребёнком, и я любил держать её на руках. Алёша также носился с сестрой, и эта семейная идиллия успокаивала всех.

Я надеялся, что забота и любовь помогут девочке выжить, а весна и солнце придаст ей силы. Я старался максимально освободить маму ото всех забот, чтобы она спокойно занималась Машей. Однако я замечал мрачность Потёмкина, которую сначала списал на беспокойство о дочери. Но как выяснилось, я был не совсем прав.

— Павел, можно с тобой поговорить?

— Конечно, Григорий. Что случилось?

— Посоветуй мне, что делать, места себе не нахожу! Вот сколько мы в Петергофе сидим, всё волнуюсь — то за Катю, то за Машу и за Катю! Извёлся весь. Пью постоянно, хоть как-то успокаивает. Ты вот справился, а я, боюсь, потеряюсь… — вот как выходит — я всё о маме пёкся, хотел ей помочь, а здесь и друга могу потерять. Забыл я, что Гриша тоже человек. Просто забыл. А он ведь обо мне всегда думал, даже когда у самого что-то не так.

— Гриша, чем ты сейчас занят?

— Да вот, в комиссии армейской работал, с Платоном по изменениям в церковной жизни…

— А сейчас что делаешь?

— Маша тут…

— Да, душа моя… Делом тебе заняться надо. Чтобы плохие мысли отогнать!

— Катя просит, чтобы я рядом был…

— Знаю! Это сейчас не обсуждается — ты нужен ей рядом. Вот что… Как тебе идея возглавить работу по устройству городов и сел? Вот Москву-то мы перестраиваем, принципы градостроения заявили, деньги в губерниях появились, а дальше не идём. Никак времени не найдём. А вот ты можешь этим и заняться — планы застройки городов составлять и утверждать! И императрице забава — когда со Старовым новый застройку Москвы обсуждали, очень она увлекалась. Ей тоже отвлечься следует, а то сгорите, как свечки от волнений!

— Да я не против, Павел Петрович! — глаза у Потёмкина загорелись. А я вспомнил ещё одну проблему, которой занималась моя канцелярия, но требовался влиятельный человек для скорейшего решения.

— И ещё, Гриша! Я прошу тебя заняться составлением Уставов для казаков, башкир и калмыков. Хотя калмыков после степной войны, которую допустил Кречетников, уже совсем мало осталось… Вот и этим тоже заняться следует! Сможешь?

— Паша! Да я с удовольствием!

— И ездить никуда не надо — работа пока кабинетная, а там видно будет! — вот так и маму с Гришкой от тяжких дум отвлёк и дело решил. А то уже муки совести начал испытывать оттого, что никак не выполню обещанное казакам и башкирам! Всё у самого́ руки не дойдут, и поручить никому не могу. Теплов как начал проекты писать, я чуть не заплакал — не понимает он ничего, снова дров наломаем. А вот Гриша точно в курсе — он тогда мою канцелярию возглавлял. Сможет.

— Профессор Карпов! Емельян Кузьмич! — Карпов выходи́л из своего кабинета в Академии, погруженный в размышления, и даже вздрогнул от неожиданности. Завертев головой, новоиспечённый академик обнаружил источник раздражения. Молодой инженерный офицер с горжетом поручика, подходил к нему и радостно улыбался.

— Господин поручик! Что-то знакомое…

— Иван Шульцев…

— А! Помню-помню! Я читал вам в корпусе математику!

— И у Зимнего…

— Конечно-конечно! Иван?

— Иван Иванович, но для Вас, дорого́й учитель, просто Иван!

— Ну, хорошо, Иван! Чем обязан Вашему визиту? Приношу извинения, я спешу — у меня званый ужин. Моя супруга…

— Я хотел посоветоваться с Вами. Может, по дороге?

Карпов не смог отказать настойчивому молодому человеку.