Девушка лучшего друга (СИ) - Гранд Алекса - Страница 39

Поэтому я прикладываю титанические усилия и все-таки отступаю. Надо поскорее убраться отсюда, чтобы не видеть перекошенную физиономию Кирилла. Славу я ему все равно не отдам, а вот закатать бывшего приятеля, если он еще что-нибудь вякнет, в асфальт вполне могу.

Слава

– Я даю тебе два дня, чтобы отменить свадьбу.

А потом что? Взорвешь ЗАГС? Засунешь меня в багажник своей новой тачки и увезешь?

Хочу озвучить все эти вопросы стоящему напротив Громову, только вот онемевшие губы беззвучно шевелятся и не могут сложить ни единого слова. В голове сумбур, сердце колотится, как бешеное, и мне бы по-хорошему наорать на Тимура, припомнив ему месяцы убивавшего меня молчания. Но не получается…

Я рассеянно растираю озябшие плечи, жалея о забытой в салоне куртке, и с какой-то голодной жадностью рассматриваю царапинки на Громовских костяшках, к которым мне отчаянно хочется прикоснуться и стереть с них капли чужой крови.

Хорошая невеста сейчас должна на всех порах лететь к валяющемуся на тротуаре жениху, спотыкаться на ступеньках и переживать, что у него сломана челюсть. Любящая невеста должна искать в сумочке влажные салфетки, выуживать их с самого дна дрожащими руками и вызывать полицию, чтобы сотрудники приехали и зафиксировали нанесенные побои.

Только вот у меня при виде ошарашенного Шилова с разбитой скулой в груди ничего не екает и не колыхается. И я эгоистично возвращаю все свое внимание Тимуру, наблюдая, как расширившиеся зрачки его умопомрачительных глаз постепенно приходят в норму.

– Тебя отвезти?

Он стягивает с себя толстовку и укутывает меня в нее, как будто ему глубоко и с высокой колокольни плевать, что по этому поводу думает поднимающийся с колен Кирилл. Громов улыбается мне своей фирменной ухмылкой, заставляя судорожно глотать воздух, и сбрасывает вот уже четвертый вызов от неугомонной Лерки, вознамерившейся воспламенить его телефона. А я до тремора в конечностях не желаю быть причиной его разлада с семьей, поэтому впиваюсь ногтями в ладони и вдохновенно вру.

– Не нужно, спасибо. Меня Панина заберет.

Тушуюсь под пронзительным взглядом видящего меня насквозь Тимура и покрываюсь неровным румянцем, когда Полька в очередной раз меня спасает. С визгом шин она выруливает из-за угла и паркуется в неположенном месте, отрезая нас с Громовым от Кирилла.

– Аверина! Давай бегом, мы опаздываем!

– До свидания, Стася.

Громовское прощание впечатывается мне между лопаток и провоцирует фестиваль бабочек в животе, пока я цокаю своими неудобными каблуками по ступенькам и запрыгиваю на переднее сиденье сверкающего после мойки авто. Устало откидываюсь на спинку мягкого кресла, с силой тру виски и до сих пор переживаю жесточайшие эмоциональные качели.

– Аверина, тебе определенно надо напиться! К счастью, у меня в багажнике завалялся пакет с вином, Бри и шоколадка!

Совсем уж неприлично хохочет Панина и ракетой срывается с места, вынуждая гадать, чего еще я о ней не знаю, кроме маниакальной тяги к гонкам и тотального игнора поджидавшего ее вчера у университета мальчика на стареньком байке.

Так что уже через каких-то полчаса мы забуриваемся ко мне, переодеваемся в пижамы и по негласной традиции складываем мобильники в коробку в прихожей, чтобы посвятить вечер друг другу и ни на что больше не отвлекаться.

Варим осенний суп, именуемый в народе глинтвейном, разливаем получившийся напиток насыщенного бордового цвета в подаренные родителями на прошлое Рождество бокалы и с ногами забираемся на уютный светло-бежевый диван, купленный на распродаже.

– Ты не поверишь, но мы с Тимуром… опять…

Допиваю третью по счету порцию горячительного и, затаив дыхание, вываливаю на осоловевшую Полинку сенсационную новость. Поджимаю пальцы ног и готовлюсь к ставшему привычным спутником подобных бесед неодобрению, только вот прокурорская дочка оказывается лучшей из всех моих приятельниц. Она радостно смеется и заключает меня в теплые тесные объятья, прижимаясь лбом к предплечью.

– Пусть хоть у кого-то из нас двоих будет все хорошо.

Панина провозглашает короткий, но емкий тост и старается спрятать горькую ироничную ухмылку. А я снова не лезу ей в душу, боясь разбередить то, что прокурорская дочка так старательно пытается оставить в прошлом.

– До сих пор не могу привыкнуть, что ты меня не осуждаешь.

– Я же тебе не Летова!

Фыркает моя вредная, но такая сильная блондинка и тянется к стоящей на барной стойке кастрюле, чтобы снова наполнить бокал. А я возвращаюсь мыслями к Лидке, с которой мы совсем не общаемся, и по сотому кругу прокручиваю причины нашего разлада.

– Знаешь, Поль, сколько б ни вспоминала нашу с ней ссору, так и не смогла понять, что я сделала неправильно…

– Стася, солнце, перестань копаться в себе! – впервые за весь вечер хмурится Панина и щелкает меня по носу. – Открой глаза, наконец. Летова дружила с тобой только потому, что ты была ее пропуском в мир красивых мальчиков из сборной по плаванию. К тебе все тянулись, а ее никто никогда не замечал. Конечно, она давилась черной завистью и тихо тебя ненавидела. С самого первого курса.

А чего еще я не замечала у себя под носом?

Хмыкаю едко и иду стелить нам с Полинкой постель. Сворачиваюсь клубком на краю, прячу лицо в подушку и проваливаюсь в липкую паутину сна без картинок. Чтобы продрать глаза ближе к полудню и жмуриться от яркого дневного света, заливающего комнату. Шлепать босыми ногами в ванную и долго плескаться в холодной воде, возвращая безвременно почившую бодрость.

А потом проверять стоявший на беззвучном режиме телефон и залипать на греющем душу «Доброе утро, принцесса». Смахивать непрочитанное «Оставь в покое моего брата, Слава» и медленно, но верно выходить из себя при виде требовательного «Ты пригласительные подписала, дочь?!».

Гулко сглотнув, я отбиваю лживое «да» и иду ставить сомнительный эксперимент. Раскладываю на столе в кухне кремовые прямоугольнички с пошлыми голубями в правом углу и бездумно рассматриваю перекрещенные кольца, пока рука по наитию выводит «Славы и Тимура».

Давлюсь едким смешком и, убрав испорченную картонку в сторону, беру новую, снова впечатывая в бумагу неизбежное «Славы и Тимура». И так еще пять раз, чтобы окончательно убедиться в том, что другого имени на приглашении не будет.

Так что вскоре вся пачка нарядных картинок летит в мусорный бак, за ней отправляется ручка, а я иду заваривать две чашки кофе и жарить нам с Паниной гренки. Глотаю подрумяненный белый хлеб, не ощущая вкуса, обжигаюсь горячей жидкостью и застываю с кусочком сыра на полпути, когда в меня врезается Полинкин вопрос.

– Что делать собираешься?

Медленно вдыхаю полной грудью, так же медленно выдыхаю и замираю, прислушиваясь к себе. Отчетливо представляю простое платье в пол, подчеркивающее изгибы фигуры, безо всяких страз, рюш и длинного шлейфа. В мельчайших деталях могу нарисовать скромное бракосочетание без родителей и друзей. Прихожу в восторг, мысленно собирая чемодан и отправляясь в свадебное путешествие в тихое затерянное местечко где-то в горах. И ни при каком раскладе не вижу рядом с собой Шилова.

– Пойду на встречу с родителями.

– Зачем?

– Чтобы отменить свадьбу.

Панина с подозрением косится на меня и разве что не крутит пальцем у виска, но ничего не говорит. Молчаливо ждет, пока я облачусь в черно-фиолетовые леггинсы, высокие кеды и пристально изучает толстовку Тимура, в которую я ныряю и зарываюсь носом в воротник, втягивая любимый аромат ветра и моря.

– В таком виде в ресторан заявишься?

– А что мне терять? – невозмутимо парирую я и за долгое время ощущаю себя свободной.

Необъяснимая легкость струится по венам, скручивается возле сердца и наполняет каждую клеточку. И я буквальным образом ощущаю, как за спиной начинают расправляться слегка потрепанные, но все же не сломанные крылья. Позволяющие зайти внутрь овального помещения с витражными окнами с высоко поднятой головой и даже не дернуться, наткнувшись на осуждение в глазах собственной матери.