Контракт на гордость (СИ) - Гранд Алекса - Страница 3

Я зажмуриваюсь, с силой вцепившись в металлическую ручку двери, но так и не могу ее опустить. Я считаю до десяти, пытаясь привести в норму сбившееся дыхание, чертыхаюсь и все-таки миную преграду. Приклеившись к месту, я натыкаюсь на широко распахнутые темно-карие глаза мужчины, с которым мы не виделись семь лет.

Сердце взволнованно пропускает удар, ладони потеют, а я впиваюсь в Волкова взглядом, оценивая, изучая, сравнивая. И делаю вывод, что расположившийся за дорогим письменным столом мужчина не сильно изменился за это время: лишь отчетливее стала видна складка посередине лба, когда он хмурится, да черные, будто смоль, волосы средней длины Саша теперь зачесывает немного набок.

– Лиза? – бархатная хрипотца его голоса окутывает привычным теплом, отчего мурашки маршируют строем вдоль позвоночника. Мне остается надеяться, что в простом костюме я не сильно проигрываю разодетым в пух и прах офисным служащим. Демонстрирующим глубокое декольте, чулки с модной полоской посередине и отточенные до идеала навыки хождения на высоченных неудобных каблуках.

 – Александр, – я коротко киваю и поспешно оседаю в кресло, старательно скрывая, что ноги слушаются меня плохо, а колени, того и гляди, подогнутся.

– Ты…? – вопрос виснет в воздухе вместе с появлением в кабинете секретарши, чье любопытство взяло-таки верх над инстинктом самосохранения. Слегка нахмурившись, Волков выдает ледяным тоном, от которого скручивает даже мои внутренности: – Ольга, если подобное повторится, заявление об увольнении положишь сразу на стол.

– Но, Александр Владимирович, – судя по неравномерному румянцу, пробившемуся сквозь плотный слой тонального крема, девушка уже успела пожалеть об опрометчивом решении и сосредоточенно давит из себя извинения, которые Волкову что слону дробина.

– Митина, я предупредил, – Сашка резко подбрасывает руку вверх, обрывая тираду провинившейся подчиненной, и отдает распоряжение: – принеси Елизавете Андреевне воду без газа с лимоном.

Лиза

Говорят, что женщины одеваются ради женщин,

что их вдохновляет дух соперничества. Это правда.

Но если бы на свете больше не осталось мужчин,

они перестали бы одеваться.

(с) Коко Шанель.

– Не забыл? – дверь захлопывается с глухим стуком, ну а я машинально провожу ладонью по волосам, все еще привыкая к новой короткой стрижке.

– Ничего не забыл, Лиза, – медленно говорит Волков, отчего волнение снова жжет огнем грудь.

И я бы скорее предпочла слиться с окружающей обстановкой, чем исполнять роль музейного экспоната, но вряд ли сейчас это представляется возможным. Чужого внимания слишком много, оно забирается в легкие, въедается под кожу и мешает связно думать. Я незаметно сую правую руку в карман и стискиваю шелковую подкладку пиджака, борясь с тяжелым тягучим взглядом ставших медово-карими глаз.

Отчаянно надеясь, что Сашка не заметит охватившей меня дрожи, я выуживаю из сумки договор и проталкиваю его по гладкому дубовому столу. Листы скользят по ровной поверхности аккурат к пальцам замолчавшего мужчины, ну а я судорожно сглатываю в ожидании его подписи. Еще полчаса назад я не отдавала себе отчета, насколько сильно хочу сотрудничать с Волковым, тратить часы на горячие споры и слушать его едкие комментарии и ценные советы.

– Ты не читал проект, да? – Саша пролистывает многочисленные страницы, как будто видит их впервые, а я планомерно поддаюсь панике, боясь услышать равнодушное «не заинтересован». Что вряд ли будет далеко от истины, учитывая, что его фирма достаточно известна в городе и не страдает от недостатка заказов.

– Зачем мне тогда юрист и два зама? – с легкой улыбкой спрашивает Волков, откладывая бумаги в сторону и этим только вскармливая мои растущие сомнения. Помолчав пару минут, он помечает что-то в пухлом планере и вальяжно откидывается на спинку кресла: – ну, рассказывай.

–  Не знаю, не была, не привлекалась, – бодро рапортую я, продолжая терзать несчастную подкладку, и делаю вид, что ни капельки не нервничаю от того, что друг детства и моя первая любовь по совместительству впервые за длинных семь лет находится так близко.

– Надолго к нам? – Александр на пару секунд отвлекается на несуществующую царапину на идеальном столе, а потом снова сосредоточивает все внимание на мне, будя сдохших когда-то бабочек, зашедшихся в какой-то истерической пляске внизу живота. – Или исчезнешь через пару недель?

– Может быть, насовсем, – и нет, я вовсе не собираюсь провоцировать собеседника, но кротость характера и молчаливость никогда не относились к числу моих добродетелей. Нередко я страдала от собственного длинного языка, вот и сейчас приходится, заливаясь краской, пояснять: – Москва все же не мой город.

– Занятно. Стоило уезжать, чтобы это понять? – Сашка ухмыляется при виде моей закушенной губы и наполняет стакан водой, недвусмысленно намекая, что за время нашей разлуки Лиза Истомина так и не научилась держать лицо. По крайней мере, не перед ним. – Чем занималась в столице?

– Училась. Работала. Отец помог со стартовым капиталом, так что даже бизнес небольшой наладили, – вот так две тысячи пятьсот пятьдесят пять дней моего существования в белокаменной умещаются в несколько коротких отрывистых фраз. И отдаленно не намекающих, как сложно мне было там без Волкова и как часто я о нем вспоминала.

И я уже успеваю пожалеть, что не умею проваливаться сквозь пол и что за окном не припаркован ковер-самолет. Потому что воздух в кабинете сгущается и нещадно искрит, а пространство между нами готово вспыхнуть огнем от одного неосторожного слова. Саша подается вперед, я же наоборот вжимаюсь в кресло, думая, что еще чуть-чуть и из-под моих пальцев послышится треск ткани. Возможно, еще минута, и мы наломаем таких дров, что придется разгребать не один месяц, но за секунду до точки невозврата раздается звонкий стук в дверь, на который мы синхронно оборачиваемся.

В кабинет вихрем врывается эдакая «Мисс совершенство», претендующая то ли на титул «Мисс мира», то ли на звание подружки Волкова, если судить по манере ее поведения. Затянутая в облегающее белое платье блондинка на крейсерской скорости дефилирует мимо меня и, демонстрируя прекрасную осанку и отменную наглость, перегибается через стол, пытаясь искупать Александра в тонне обаяния и неестественной голубизне линз. Платиновый цвет ее волос так же далек от натурального, как, впрочем, и сделанная грудь, и чересчур пухлые губы. 

– Здравствуйте, Александр Владимирович, – кокетливо щебечет переборщившая с косметикой жертва инстаграма, а я едва сдерживаю смешок, наблюдая, как морщится Сашка, откатываясь от стола к стене.

– Здравствуй, Анжелика, – Волков кривится как от застарелой зубной боли и, вскинув бровь, интересуется: – ты же не хочешь сказать, что твой рабочий день только что начался?

– Нет, что вы, – юное дарование ослепительно улыбается, обнажая ровные отбеленные зубы, и томно произносит: – я в офисе с самого утра, проголодалась очень. Хотела позвать вас на обед.

И хоть Сашка и не подает никаких признаков симпатии к белокурой нимфе, ревность во мне расцветает буйным цветом. Просыпаются старые собственнические замашки в отношении друга детства, и возможное наличие у него молодой (а яркий макияж Анжелики может обмануть только издалека, потому что вблизи ясно: девушке вряд ли больше двадцати лет) любовницы не радует.

– Мы с Елизаветой Андреевной заняты, – холодно бросает Волков и выразительно на меня зыркает, призывая подтвердить его слова. Подавив вздох облегчения, я согласно киваю и вальяжно закидываю нога на ногу.

– И не скоро освободимся, – я зарабатываю еще пару очков в копилку ненависти к себе, все же не удержавшись и доверительным шепотом посоветовав блондинке: – не ждите нас, голодать вредно. Как, впрочем, и хмуриться. Морщинки преждевременно появятся.

– Все, Лика, иди, – Александр поднимает ладонь в предупреждающем жесте, отрубая возможные споры. Пигалица шумно сопит, кусая пухлые, капризно надутые губы. Ну а я испытываю неприкрытое удовлетворение от того, что Анжелику откровенно выпроваживают: – нам еще договор подписать надо, смету согласовать.