Поцелуй бабочки - Тигай Аркадий Григорьевич - Страница 4

После душа меня обрядили в кимоно и запустили в полутемную комнату, устланную матами. Из динамиков тихо звучало мелодичное изотерическое бульканье. Через минуту в комнату вошла Ли. Увидев меня, на мгновение замерла, потом заулыбалась, уселась передо мной на колени, сказала: «Ложись» — и приступила к работе.

Шияцу, как оказалось, — обработка одного тела методом тесного взаимодействия с другим. Ли захватывала одну из моих конечностей, обвивала вокруг себя, совершая при этом сложные мягкие движения. И все это под мерцание масляных лампад…

Благодаря тому, как миниатюрная Ли ворочала мою восьмидесятикилограммовую тушу, из головы вылетели все приготовленные слова про то, что я знаю о ее непростой жизни, что хочу ей помочь… Несколько раз я пытался начать разговор, но Ли обрывала меня.

— Молчи, расслабься, — деловито говорила она и продолжала двигаться, то подо мной, то сверху…

Потом она сидела на мне верхом так, что я видел ее подмышки и азиатское лицо с выражением сосредоточенной отрешенности… Музыка и полумрак довершили дело, я взял ее за руку.

— Подожди, — сказала Ли, освобождаясь.

Но я не мог ни ждать, ни терпеть. Я, большой, сильный мужчина, навалился на нее…

Ли даже не сопротивлялась, а только выскальзывала из-под меня, испуганно шепча: «Не надо!.. Тут нельзя!.. Не надо тут!.. Нельзя!..»

Резко стукнула дверь, вошел амбал. Он прокричал несколько гортанных слов…

Потом меня приводили в чувство несколько охранников, досталось и мне, и им, и «Бомбею».

Вечером Ли была не одна, а я напился, приволок домой улыбчивую китаянку, которая впоследствии оказалась киргизкой, и потребовал провести урок китайского языка. Девушка с халдейской старательностью пыталась развлечь меня, видимо чувствуя, что попала к хорошему клиенту, но кончилось все печально: набравшись к утру до потери памяти, я устроил костер из ее одежды и заснул. Так что, когда на работу явилась Настя, она обнаружила меня в отключке и мнимую китаянку, посиневшую от холода, — несчастная девушка не смогла справиться с дверным замком.

А потом из тумана моего небытия выплыло лицо Бобки, сообщившее, что «маршал» мечет молнии, обещая посадить меня на кол за сорванные по моей вине договора. После чего я окончательно вырубился, надолго провалившись в тяжелую русскую пьянку.

Когда же случались проблески и я вновь обретал способность реагировать на окружающий мир, всплывали странные подробности. Во-первых, мнимый водопроводчик поселился у Ли, эту печальную новость мне Поведала прослушка, которую я ненавидел всей душой, но, как наркоман под ломкой, включал и слушал, сотрясаясь в мазохистских судорогах.

«Водопроводчик» из дома практически не выходил. Сидел в квартире, часами разговаривая с кем-то по телефону на своем тарабарском языке. С Ли общался по-русски, но на удивление редко.

Вскоре в квартире появился третий голос — слабая стариковская дребезга. Разговоры крутились преимущественно вокруг здоровья и прочей бытовухи. Моцарт умолк навсегда, но появилась еще одна странность — несколько раз Ли набирала мой номер и выключала телефон, как только я снимал трубку.

«Что-то тут не так! что-то не так! что-то не так!..» — долбила меня тревожная мысль. Собрал остатки здравого смысла, час простоял под холодным душем, соскреб с лица пятидневную щетину и снова пошел к Горшенину.

Горшенин покачал головой, глядя на мою мятую физиономию, и сказал:

— Только не морочь голову липовым клиентом, скажи определенно, что тебе надо от этой телки?

Я рассказал всю правду, рискуя быть осмеянным циником Горшениным, но тот лишь задумчиво покачал головой.

— Хорошо, — сказал он. — Ну а если ты просто ей не нравишься, ты такого не допускаешь? Тем более что баба при мужике?

— Допускаю. Тогда зачем она звонит? Зачем слушает мои идиотские послания?..

— Может, хочет просто потрепаться?

— Тогда зачем бросает трубку? И потом, что за «водопроводчик»? Откуда старик? И вообще, какого черта она поехала ко мне при живом любовнике, если я ей по барабану?..

— Ладно, — вздохнул Горшенин. — Иди подлизывайся к «маршалу», может, он тебе спишет твои закидоны, а я управлюсь с этой телкой, но… — поднял палец вверх, — только потому, что въезжаю в твое положение.

«Маршалу», допустим, не дождаться моего покаяния… Вместо него под настроение окончательно разругался с Анжелой, которая в очередной раз пыталась устроить «романтическую встречу» — последнюю, надо полагать, после всего, что я ей наговорил.

Звонок Горшенина разбудил меня несколько дней спустя среди ночи.

— Выходи, — сказал он. — Уже еду.

— В чем дело?

— Сейчас я тебя развлеку, — пообещал Горшенин.

Подробности рассказал в машине.

— Мужик-то этот — нелегал, — объяснил Горшенин.

— Кто?

— Хахаль ее, «водопроводчик», догоняешь? Вообще нулевой — из всех документов только татуировка над задницей — иероглиф. А деда они из больницы забрали.

— Какого деда?

— Вьетнамца Шамешева. Того самого, о котором телка твоя в справочном бюро интересовалась, помнишь, в больнице Святой Екатерины?

— Ну…

— Вот тебе и ну… Где ты видел, чтобы тяжелого онкологического больного за неделю до ящика добровольно из больницы забирали? Да еще и чужие люди…

— Кто чужой?

— Ну ты тупой! — удивился Горшенин. — Ладно, сиди тихо и созерцай, мы уже на объекте. — И остановил машину неподалеку от дома Ли.

В машину тут же залез горшенинский оперативник Сева.

— Старик умер два часа назад, — доложил Сева.

— Царствие небесное… — перекрестился Горшенин. — Значит, скоро повезут, им до утра надо управиться. — И приложил палец ко рту, показывая глазами на входную дверь дома.

Дальнейшее происходило как во сне — из подъезда показалась подростковая фигура Ли. Осмотревшись на темной улице и, видимо, убедившись, что никого нет, Ли открыла дверь и выпустила «водопроводчика», груженного длинным тюком, по форме которого легко угадывался завернутый в тряпье человек. Закинув ношу в «опель», оба уселись в машину и укатили.

— Куда они? — спросил я севшим от волнения голосом.

— Вопрос по существу, — спокойно заметил Горшенин, заводя машину. — Ответ на него мы скоро узнаем. — И мы покатили за «опелем».

Вскоре за окном замелькали спящие пригороды, и наконец машина остановилась неподалеку от мерцающей в темноте водной глади.

— Узнаешь местечко? — поинтересовался Горшенин.

Приглядевшись, я понял, что мы возле «Манчжурии».

Словно персонажи из дурного детектива, мы из-за прибрежных кустов наблюдали за тайной ночной жизнью ресторана.

Неизвестно откуда появился Алекс, и тело Шамешева понесли в фанерную пагоду…

— Ну как тебе этот ресторанчик? — прошептал в темноте голос Горшенина. — Нравится?

— Ничего не понимаю.

— А что тут понимать — обыкновенное кладбище. Сюда они привозят своих жмуриков и хоронят прямо под сараем, а документы переходят к следующему нелегалу. — Горшенин тихо засмеялся. — Для нас-то они все на одно лицо, так что не сомневайся, твой «водопроводчик» завтра же побежит с документами Шамешева оформлять иностранный паспорт — и айда в Европу… Теперь тебе все понятно?

— Нет.

— Что еще?

— При чем тут девчонка?

— При том, что это одна компания…

Словно в ответ на его слова послышался резкий голос Алекса, что-то выговаривающего Ли, которая стояла перед ним в позе провинившегося ребенка. В чем заключалась претензия Алекса, из нашего укрытия разобрать было невозможно. Ли молча принимала упреки. «Водопроводчик» тем временем вышел из сарая и направился к машине. Алекс что-то сказал ему, тот ответил, и тут… шлепок — «водопроводчик» ударил Ли. Она только еще ниже опустила голову…

Я дернулся в неосознанном желании вмешаться — Горшенин и Сева дружно навалились на меня.

— Соображай, что делаешь, — прошипел Горшенин. — У них свои разборки!..

— Пойми, дурик, она в системе, — объяснял Горшенин, когда мы возвращались. — Он ей хоть всю рожу раскроит, а все равно свой. А ты для нее чужак.