Поцелуй бабочки - Тигай Аркадий Григорьевич - Страница 41

Писатель вздохнул каким-то своим мыслям и продолжил работу.

Пение оборвалось внезапно, и тотчас завертелись винты вертолета. Церемония окончилась, площадь заполнилась народом. Затарахтели двигатели машин, послышались команды военных и распоряжения милицейского полковника… Затем все звуки утонули в грохоте вертолета, и патриарха не стало. Ни храм, ни туалет, ни магазин с китайской вермишелью не посетил — улетел с генералами. Начальство тоже укатило на «мерседесах». Следом уехали солдаты и семинаристы. Народ разошелся по домам. Диссидента Веню выпустили из заточения, и он на несколько дней впал в беспробудное пьянство. Туалет-шале с душой вулкана остался стоять на вечные времена как немой свидетель славных дней в истории Волговерховья.

Стоит он и поныне.

«ЧУДЕН ДНЕПР ПРИ ТИХОЙ ПОГОДЕ»

Мне пятнадцать лет. За лень и неспособность выгнан из школы и теперь копаю траншеи на ударной стройке химического гиганта. Только что научился бренчать на гитаре и насвистывать с переливом. Вечером свиданка с такой же двоечницей, как и я, — «танцы, шманцы, обжиманцы…» Легкость в мыслях необыкновенная, настроение отличное!

В грязной своей спецухе тороплюсь с обеденного перерыва. Разумеется, опаздываю. За триста метров до проходной пробегаю мимо нищей старухи, тихо стонущей на крыльце магазина. Старуху бьет трясучка. Память запечатлевает дрожащую руку, протянутую за подаянием. Бегу, не сбавляя скорость. Между тем образ трясущейся старухи не выходит из головы.

— Пижон! — говорю сам себе. — В кармане бренчит куча бесполезных медяков… И что не отдать несчастной женщине? Жлоб!

— Нет, не жлоб! — отвечаю себе же. — Просто не сообразил, реакции не хватило.

Ноги тем временем продолжают работать.

— А слабо́ вернуться? — не умолкает совестливая половина души.

— Так ведь опаздываю!.. Опять начальство вонять будет…

— Будет, — соглашается совесть, — вот ты и пострадай за доброту.

Замедляю бег, начинаю договариваться. Аргументы, как обычно в подобных дискуссиях, антиханжеские:

— Подумаешь «подвиг»!..

— Тем более вернись.

— Да ведь опаздываю, мать твою!..

— А еще Достоевского читал!.. — вздыхает совесть.

— В школе проходил.

— Вот именно: «Чуден Днепр при тихой погоде…» небось помнишь?

— Помню.

— А как бедному человеку подать — так сразу тысячи отговорок. Не стыдно? Здоровый такой кобелина!..

— Ну и что? Ну «чуден Днепр…», что ж я, теперь из-за этого на работу должен опаздывать и втык получать?

При этом так распаляюсь, что сам себе объявляю ультиматум:

— В общем, вот тебе мое последнее слово, — говорю. — Если ты человек, а не жлоб — вернись!

А я уже у проходной…

И никто не видел и не оценил… Вернулся. Протягиваю в трясущуюся руку мелочь, и что же я вижу? Получив медяки, старушенция перестает трястись и стонать. Она деловито высыпает мелочь куда-то себе в лохмотья, не сказав даже «спасибо», так что каждому идиоту ясно — никакая это не несчастная старушка, а совсем наоборот — опухшая от пьянства здоровая баба… Мой же порыв оказывается не благородным, а глупее глупого.

— Вот на таких лохов они и рассчитывают, — говорю себе и уже никуда не тороплюсь.

Разумеется, опоздал и получил причитающийся по такому случаю пистон.

— Ну что, придурок? — спрашиваю своего совестливого оппонента. — Ты этого хотел?

И что же отвечает мне этот ханжа?

— Да, — говорит. — Такая у тебя планида, таков твой крест.

— Что-о-о?!

— А ты как думал? Ты, — говорит, — на работу опоздай, а может, и вовсе наплюй на нее, к чертовой матери, а копеечку нищему подай. Такое у тебя, — говорит, — историческое предназначение, иначе какой же ты после этого великий народ?

— Так ведь обман сплошной! — кричу.

— А что не обман? — злорадствует душа. — Посмотри вокруг, олух!

Обернулся я и увидел, что нет в жизни правды, а, наоборот, сплошное кидалово, где каждый норовит ободрать да объегорить! И такая тоска меня взяла!.. Наливай!

ДЕЛО БЫЛО ВО ФЛОРЕНЦИИ

На ужин подали по литру «кьянти» на четверых. Вполглотка прикончив бутылку, Геннадий Иванович и примкнувший к нему «молодой Володя» вышли из отеля, но, кроме густого тумана, не увидели вокруг себя ничего.

— Эх ма… — вздохнул Геннадий Иванович, — чего-то мне хочется, а чего, не пойму.

Хотелось выпить. За две недели иностранного туризма припасы спиртного, вывезенные из Союза, были уничтожены до капли. Матрешки, икра и занесенные в декларацию часы проданы и пропиты. Тридцать шесть долларов, выданных на две недели туризма, потрачены до последнего цента.

Между тем «трубы горят», а итальянский туман лишь усугубляет грусть. Перебрав возможные варианты, друзья пришли к выводу, что последний шанс — это чекушка «Столичной», которая, они точно знали, имеется у Лидии Теодоровны — пожилой молчаливой женщины в толстых, как иллюминаторы, очках.

Сутулая и бесформенная, Лидия Теодоровна была настолько блеклым, тусклым и серым существом, что ни одна компания из тех, на которые разбилась советская туристическая группа, путешествующая по Италии, не приняла ее к себе. Так она и высвечивала «одна всю дорогу» в неизменных босоножках и драповом пальто с облезлыми чернобурками и на теплоходе, и на экскурсиях, привлекая внимание земляков лишь безобразностью и скупостью.

— Этого «малыша» она хочет в Пизе выменять на дубленку, — сообщил Володя, — ни за что не отдаст.

— Будем посмотреть, — возразил Геннадий Иванович, как работник райкома принявший на себя руководство операцией. — Не строилось еще крепостей, которых не брали большевики. Главное в нашем деле — установить приоритеты.

План действий по захвату чекушки отрабатывался до мельчайших деталей. В «дело» была приглашена напарница Теодоровны по комнате Наташа — толстая, добродушная женщина.

— Ты ей скажи, так, мол, и так… ребята приглашают посидеть… может, в картишки сгоняем, — поучал Наташу Геннадий Иванович.

— Приведу, — пообещала Наташа.

Итак, туманным декабрьским вечером в столице Тосканы, во флорентийском отеле «Конкорд», что на Виа Генуя, в номере 314, за карточный стол уселись четверо.

— На что играть будем, девочки? — сдавая карты, спросил Геннадий Иванович. — За «так» играть — даром пальцы стирать.

Лидия Теодоровна с подозрением посмотрела на партнеров.

— Я имею в виду что? На щелбаны или еще на что-нибудь в этом духе, — строго по сценарию отыграл Геннадий Иванович (учитывая скупость и подозрительность Теодоровны, втягивать в сделку ее следовало осторожно, не путая).

— А можно на раздевание, — предложил Володя.

— Отличная мысль, молодец Владимир! — весьма натурально оживился Геннадий Иванович, — не на валюту же, действительно, играть…

Удостоверившись, что на ее кровные лиры никто не покушается, Теодоровна успокоилась, но играть на раздевание тоже не соглашалась.

— Мы же не до конца, — уговаривал ее Геннадий Иванович, — до трусов, не больше… ну что тут такого, Лидочка… Лидуня… — Он ласково погладил ее по сутулой спине.

Геннадий Иванович представлял собой тип мужчины в высшей степени привлекательный — Теодоровна подумала и согласилась.

Первым, как и договаривались, проиграл Геннадий Иванович. Лидия Теодоровна удовлетворенно хихикала, глядя на раздетого мужчину, не подозревая, какая западня втягивает ее в свои сети.

Вторым продул молодой Володя.

— Давай, молодой, сымай штаны… живо! — громко кричал Геннадий Иванович.

Смех и веселье из 314 номера разносились далеко по всему этажу отеля. В третьей партии везение изменило Лидии Теодоровне. Дважды она прикупала мелочь, а отдавала козырей. Под конец партии, с королем и двумя девятками на руках, она потянула от Геннадия Ивановича двух валетов, Володя зашел с дамы, она покрыла тузом. Володя сбросил двух тузов и вышел из игры. Оставшись с Геннадием Ивановичем, женщина подумала и пошла с валетов. Противник спокойно покрыл козырными восмеркой и дамой и поднял руки.