Вызов - Кеннеди Эль - Страница 13

– Мне кажется, ты немного перегибаешь, – отвечает он Фостеру.

– Все, о чем я прошу, – это немного достоверности в работе, ясно? Как можно снимать фильм про подводную базу и решить, что правила тут ни к чему? Вы вот стали бы снимать фильм про космос, где нет вакуума и все могут дышать снаружи без скафандра? Нет, потому что это охренеть как тупо.

– Сделай еще одну затяжку, – советует Гэвин с дивана и сует полную вилку еды в свой рот. – Ты ворчливый, когда трезвый.

– Да, я так и сделаю. – Фостер затягивается кальяном, выдыхает струю дыма и снова начинает дуться, гневно поедая киноа.

Он странный. Но горячий. И явно очень умный: до того, как начался фильм, мне сообщили, что Фостер учится на факультете молекулярной биофизики. Получается, он одновременно и задрот, и хоккеист, и наркоша – страннее комбинации не придумаешь.

– Вас разве не проверяют на наркотики? – спрашиваю я Конора.

– Да, но если принимать по минимуму и не часто, в анализе мочи этого видно не будет, – говорит он.

– Поверь мне, – мямлит Алек, навалившийся на подлокотник почти в бессознательном состоянии. Он заснул на диване рядом с Гэвином почти сразу после начала фильма. – Лучше не общаться с Фостером, если он не обдолбанный.

– Пошел в жопу, – рявкает Фостер в ответ.

– Может, вы, засранцы, хотя бы попытаетесь не позориться перед гостьей? – пристыжает их Конор. – Прости, с воспитанием у них не ахти.

Я ухмыляюсь.

– Мне они нравятся.

– Видишь, Кон, – отвечает Мэтт. – Мы ей нравимся.

– Да, поэтому иди на хрен, – весело говорит Гэвин.

Жаль, что жизнь в особняке Каппы не такая. Я надеялась на настоящее сестринство, а получила первый сезон «Королев крика» с собственной Шанель номер один. Не то чтобы все девочки были такими же невыносимыми, как Абигейл, но все равно с ними было сложно. Шум, постоянная суматоха. Да еще любая деталь твоей жизни тут же становится достоянием общественности.

Я единственный ребенок в семье, и какое-то время я тешила себя мыслью о том, что наличие братьев или сестер заполнило бы какие-то пробелы в моей жизни, о существовании которых я даже не знала. Но я быстро поняла, что одни люди созданы для того, чтобы делить с тобой ванную, а другие скорее бы справили нужду в лесу, чем провели еще одно утро, ожидая, пока десять других телок расчешут свои волосы.

Когда фильм заканчивается, парни собираются включить ужастик, но Конор говорит, что больше не хочет ничего смотреть, и поднимает меня с дивана.

– Пошли, – тянет он, и мое сердце делает еще пару сальто. – Поднимемся наверх.

Мы с Конором уходим к нему в комнату под свист и непристойное улюлюканье от парней. На эволюционной шкале они только в паре шагов от диких кур, но точно не скучные. Я знаю, им кажется, что мы идем наверх, чтобы заняться сексом, но у меня на уме другое.

– Раз уж мы наконец-то одни… – говорю я, когда Конор закрывает за нами дверь.

У него самая большая спальня, в которой хватает места для двуспальной кровати с каркасом из темного дерева, диванчика на другом конце комнаты и домашнего кинотеатра с еще одним огромным телевизором. Плюс у него отдельная ванная и большое окно, занимающее полстены и выходящее на небольшой задний двор, где наконец-то почти растаял снег.

– Да, детка, я в деле. – Конор стягивает галстук с воротника рубашки и бросает его через комнату.

Я закатываю глаза.

– Я не об этом.

– А ты любишь подразнить.

Я сажусь на его кровать у изголовья и выставляю одну из его подушек между нами, как сделал это он в последний раз, когда мы оказались в комнате одни. Голубое постельное белье в клетку – наверняка это матушка выбирала ему что-то «помужественнее» в «Нейман Маркус». Оно очень мягкое и пахнет, как он сам: сандаловым деревом с солоноватой ноткой океана.

– Я хочу знать: к чему на самом деле был тот цирк на банкете?

– Я тебе уже говорил.

– Да, и мне кажется, что это не все. Поэтому колись.

– Может, лучше посидим тут и поцелуемся? – Он забирается на матрас рядом со мной, и внезапно кровать начинает казаться очень-очень крошечной. Она точно двуспальная? Потому что он прямо тут, и одна жалкая подушка не защитит меня от жара его спортивного тела и аромата лосьона после бритья.

Я старательно игнорирую его сексуальную ухмылку.

– Конор, – говорю я тем тоном, которым разговариваю с первоклассниками, когда кто-то из них не хочет делиться мелками.

Его кокетливая улыбка испаряется.

– Если я скажу, что тебе этого знать не стоит, ты поверишь мне и отстанешь?

– Нет. – Я решительно смотрю ему в глаза. – Скажи, зачем ты все это устроил тогда на банкете?

Глубоко вздыхая, он трет ладонями лицо и убирает волосы с глаз.

– Я не хочу тебя ранить, – едва слышно признается он. – Я взрослая девочка. Если ты меня уважаешь, то скажи правду.

– Черт, Ти. Прямо по больному, мать твою.

Он смотрит на меня такими мученическими глазами, что я невольно готовлюсь к худшему. Что, может быть, Абигейл его на все это подговорила, что они вместе это спланировали. Что тот первый вызов, любовная бомбардировка в Вулси-Холле… это все было лишь хитроумным планом, придуманным ради того, чтобы заставить меня на него запасть. И теперь он об этом сожалеет. Это унизительно, но Абигейл вытворяла и не такое.

– Ладно. Но не забывай: это их слова, а не мои.

Он рассказывает, как подслушал Абигейл и Джулс, говорящих со своими парнями о моем «перепихе» с Конором. Я вздрагиваю, когда он недовольным тоном объясняет, что в их беседу входило обсуждение моего потенциала как порноактрисы и другие вещи. Мило. Он прав. Я могла прожить без этих жестоких подробностей.

Еще до того, как он заканчивает говорить, меня начинает подташнивать. Желудок скручивает при мысли о том, что Конор слышал всю ту хрень, которую они обо мне говорили.

– До идеального веса порнозвезды мне еще десять килограммов, – шучу я сама над собой.

Чаще всего, если ты смеешься над собой первая, то это выбивает почву из-под ног у тех, кто хочет поиздеваться над твоей полнотой. Когда ты показываешь людям, что сама про себя все знаешь, они начинают относиться к тебе дружелюбнее. Потому что всем важно, чтобы мы – «пухляши» – знали свое место.

– Не надо так. – Конор садится, чтобы наши глаза были вровень. – В твоей внешности нет ничего постыдного.

– Все в порядке. Не обязательно меня утешать. У меня нет никаких иллюзий по поводу того, какой меня видят люди. – На меня постоянно сыплются насмешки, но я уже почти ничего не чувствую. По крайней мере, так я себе твержу. – Я была пухлым ребенком. Я была пухлым подростком. – Я пожимаю плечами. – Я боролась со своим весом всю жизнь. Но я такая, какая есть – и я это приняла.

– Нет, ты не понимаешь, Тейлор. – По его лицу пробегает тень негодования. – Тебе не надо оправдываться за свое тело. Я знаю, что уже это говорил, и, наверное, так и буду повторяться, пока ты мне не поверишь, но ты просто сногсшибательная. Я бы отымел тебя прямо сейчас, ни секунды не теряя, шестью разными способами, если бы ты мне позволила.

– Захлопни варежку. – Я смеюсь.

Он не смеется со мной, а встает с кровати и поворачивается ко мне спиной.

Вот блин. Он обиделся из-за того, что я велела ему заткнуться? Я думала, мы просто дурачились. Это же наша фишка, да? Стоп. Разве мы настолько хорошо друг друга знаем, что у нас есть фишки? Черт.

– Кон…

До того как я успеваю все исправить, Конор начинает расстегивать свою рубашку, а потом сбрасывает ее с плеч.

Я ошеломленно сижу и любуюсь его спиной. Рельефные, накачанные мускулы под загорелой кожей. Боже, как же хочется приникнуть губами к полоске кожи меж лопаток и исследовать ее языком. От мысли об этом по мне пробегает дрожь. Я закусываю губу, чтобы не начать издавать совершенно непристойные звуки.

Он бросает рубашку на пол и расстегивает брюки. Они падают на паркет, и он остается в одних черных носках и боксерах, обтягивающих самую тугую задницу, какую я только видела в жизни.