Месть прошлого (СИ) - Гичко Екатерина - Страница 9

Он ведь ещё не проиграл и у него есть все шансы всё же добыть для себя немного счастья.

На привал остановились только поздней ночью, и то потому, что драконы от усталости уже начали проваливаться вниз, а потом рывками подниматься. И то Ранхаш некоторое время ещё упрямился и согласился прервать погоню только после того, как Шидай пригрозил запустить в него чем-нибудь усыпляющим. Например, мешочком с обморочным порошком. Услышавший угрозу Ирриван даже подлетел ближе на случай, если придётся ловить брата.

На земле Шидай лично сковал крылья всех драконов – чтоб не улетели – и спрятал ключи от цепей на груди. После чего улёгся у костра и почти сразу же провалился в сон. Ирриван, не оборачиваясь, забрался к нему под одеяло и вроде бы тоже задремал. Бодрствовать остались только Ранхаш и Викан. Первый вообще спать не собирался и почти не мигая смотрел на пламя, а второй позёвывал, но по какой-то причине спать не торопился.

– Лёг бы, – посоветовал Викан брату. – Поберёгся бы после болезни. Дядя чуть с ума не сошёл, пока ты в бреду метался. Глаз за трое суток ни разу не сомкнул.

Глубоко внутри что-то отозвалось жалостью к Шидаю, но это жалящее чувство быстро утихло. Всё же Шидай был рядом, а Майяри – невесть где.

Склонив голову набок, Викан с лёгкой усталой улыбкой – тенью его обычной усмешки – осмотрел брата. Ранхаш невольно отметил, что отблески костра окрасили серебристые локоны Викана в рыжий цвет. Он ему удивительно шёл: огненный, непредсказуемый, то греющий, то обжигающий… Вот Викан бы Майяри, наверное, понравился. Не сразу, но со временем она привыкла бы к нему и полюбила. Ранхаш легко мог это представить. Может, оттого, что Виидаш – прежний Виидаш – бы чем-то похож на Викана. Вероятно, их роднило безрассудство.

– Знаешь, я завидую тебе, – неожиданно признался Викан.

– Мне? – голос харена прозвучал тускло.

– Вот скажи, каково это – любить?

Вопрос брата был столь странен, что Ранхаш даже смог отвлечься от своих мрачных мыслей.

– Больно, да? – в голосе Викана словно бы мелькнули нотки зависти. – Всё тело, все мысли… всё рвёт от боли на части… Плохо?

Ранхаш непонимающе посмотрел на него.

– А чувства настолько яркие и ошеломляющие, что внешний мир исчезает? Расскажи мне, каково это – любить? Любить и терзаться, любить и надеяться на взаимность?

– Мне… сложно рассказать об этом.

– Вот как? – Викан откинул голову назад, возведя взор на звёздное небо, и выдохнул облачко пара. – Завидую. Я никогда не любил. А ведь хотел.

Тряхнув головой, Викан опять уставился на настороженно взирающего на него брата и усмехнулся.

– Ты меня всегда раздражал, – вдруг признался он. – Если честно, бесил неимоверно. И до сих пор бесишь. Взял, сам все свои чувства похоронил и сделал свою жизнь скучной и безрадостной. Сам. Осознанно. Вот этим и бесишь, – взгляд Викана неприязненно потяжелел. – А я не хотел, но так получилось.

Повисло молчание. Викан, видимо, не желал больше откровенничать перед братом, но тяжесть, которую он таскал в груди уже несколько лет, требовала, чтобы он хоть с кем-то поделился. Рассказал.

– У меня было так много женщин, сколько не было у тебя за твои почти два века жизни. Я купался в удовольствии, подчас в запретном удовольствии, и познал, наверное, все его грани. Но лет десять назад оно мне приелось. То, что раньше заставляло мою жизнь искриться, померкло и стало… чем-то обыденным. Как походы по балам. Они вроде не каждый день, но со временем становятся скучны. А все вокруг, представляешь, влюбляются, – Викан хмыкнул, – страдают, плачут от неразделённой любви, сходят с ума, совершают странные, а иногда и страшные поступки, глупеют, чуть ли не горло себе режут, ревнуют, боятся, радуются… Столько всего с ними происходит! Смотришь, а жизнь у них просто искрится. Пусть от безнадёги они порой в петлю лезут, но, твою мать, их чувства раздирают! Их трясёт от эмоций!

Викан фыркнул и раздражённо добавил:

– А меня нет. Хотел в кого-нибудь влюбиться, но вот не получается. Думал, с Майяри выйдет… – он умолк и опять вскинул голову, выискивая глазами луну.

Её половинчатый диск почему-то был красно-жёлтого оттенка, словно бы языки костра отразились и в нём.

– Я тогда позабавиться решил. Ну, после того, как ты велел мне разгребать последствия с теми хаггаресскими браслетами. Думал, подшучу над малышкой-невестой, немного скуку развею. А она меня в окно вышвырнула, – глаза Викана взволнованно сверкнули, и Ранхаш впервые почувствовал, что брат может быть серьёзным соперником. Даже жуть обеспокоенно завозилась. – Такая яркая, сильная, упрямая, я бы сказал, несгибаемая. А во время боя, когда ты ещё вмешался, она почти пронзила моё сердце копьём. Ну, не в прямом смысле. Я был так взволнован, что даже понадеялся: вот она – девушка, которая возьмёт моё сердце. Просто посмотрит на него и хозяйственно приберёт к рукам. И ты знаешь, если бы у меня было чуть больше времени, то я бы, наверное, влюбился в неё. Но вот не успел, – брат неприязненно посмотрел на харена. – Хотя на какое-то мгновение я почувствовал, что она всё же моя. И если бы я влюбился, то ты бы уже сделать ничего не смог. Я бы не отступил, убил бы, если бы потребовалось, но не отдал бы. Да я уже почти ликовал, веря, что обязательно попаду под её чары. Я и так рядом с ней всегда ощущал искренние и сильные эмоции. Это ли не предвестники того, что моя мечта близка к исполнению? И сейчас я очень разочарован.

Ранхаш слушал и вспоминал, каким он был в возрасте Викана. Собственные чувства заставляли его страдать. Он устал от этой боли и сознательно от неё отказался. Видимо, был слишком юн, чтобы осознать: внутренние переживания приносят не только боль. У Викана же было наоборот: чувства приносили ему наслаждение, и, утратив способность воспринимать их с прежней яркостью, он стал несчастен и начал гоняться просто за острыми ощущениями, по своей молодости не понимая, что некоторая боль способна убить.

Оказывается, они одинаковые. Открытие было подобно потрясению. Они с Виканом одинаково хладнокровны. Только Ранхаш осознанно дошёл до этого, а Викан всё ещё цепляется за маску весельчака и балагура, хотя собственный смех уже не отзывается внутри весельем.

– Поэтому я желаю тебе, Ранхаш, немного помучиться, – Викан тяжело посмотрел на брата. – В наказание, что ты бездумно отпирался от того, что не досталось мне, хотя я очень хотел. Даже сообразив, что влюбился, ты ведь хотел отказаться от неё. Я так завидую, что не могу тебя простить.

Прошептав что-то ещё раздражённо себе под нос, Викан всё же забрался под одеяло и закрыл глаза.

– Ранхаш, если посмеешь смыться до нашего пробуждения, то всеми богами клянусь, что отобью у тебя Майяри, – пригрозил он напоследок. – Мы за эти трое суток ни разу не поспали. Майяри никуда не денется, мы обложили её со всех сторон. Она теперь на всю Салею знаменита, – и, душераздирающе зевнув, добавил: – Деды уже ждут её родственничков в гости, хотя ещё даже не знают, кто они. Всё образуется, так что тебе, наша снежная хайрени, печалиться не о чем.

Поворочавшись ещё немного, Викан затих и через несколько секунд засопел.

Странно, но после исповеди брата Ранхаш почувствовал себя спокойнее и с удивлением обнаружил, что всё это время стискивал кулаки. Подняв взгляд на небо, мужчина уставился на волчий месяц и на фоне его серебристо-белого диска представил обеспокоенное лицо Майяри: девушка напряжённо осматривалась, словно бы не зная, куда направиться. В груди всё ещё набухала и пульсировала боль, и Ранхаш, склонив голову набок, чуть удивлённо протянул:

– Мне… повезло?

До Санариша отряд всадников добрался только к середине пятого дня. На ближайших заставах сменных драконов не оказалось – округу прочёсывали другие всадники в поисках той же Майяри, – и приходилось останавливаться, чтобы дать ящерам отдохнуть и поохотиться. Ранхаша выводила из себя каждая секунда промедления. У Майяри и так было три дня форы. То, что её начали искать уже через полчаса после побега, харен не учитывал: он-то её начал искать позже. Немного успокаивало только то, что девушка тоже не могла сменить дракона, значит, должна была опускаться на землю и ждать. Но успокаивало лишь немного.