Проклятые (СИ) - Сербинова Марина - Страница 22

Лицо ее мгновенно осунулось, а добрые глаза наполнились болью.

— Вы знаете Мэтта? Откуда?

— Мы познакомились с ним случайно и очень давно. Я тогда была еще девочкой. А теперь у меня появилась возможность найти его, и я узнала… узнала, что он в тюрьме.

— Я не совсем понимаю. Зачем он вам понадобился?

— Ваш сын был самым прекрасным, самым добрым человеком, которого я когда-либо встречала. Он… необыкновенный, удивительный! Я не смогла его забыть. Я полюбила его тогда, будучи маленькой девочкой, как отца, которого у меня не было. Он был так добр ко мне. Все эти годы я мечтала его найти, чтобы сказать, что он — самый лучший!

Глаза Моники Ландж наполнились слезами.

— Когда я узнала, в чем его обвинили, я… я была поражена! Я не могу поверить в то, что он это сделал. Поэтому я приехала к вам. Мне нужно знать правду.

— Расскажите мне все о том, как вы познакомились. Чем он вас так зацепил, чем заслужил такого доверия и любви?

И, неожиданно для себя, Кэрол рассказала ей все. О своей жизни в мотеле, о матери. Рассказала всю свою жизнь, от рождения до сегодняшнего дня. Все, что она хранила в душе, в памяти, вдруг полилось из нее неудержимым потоком откровенности, остановить который было невозможно. Никогда с ней такого не было — вот так взять и выложить перед кем-то все свое прошлое, открыв избитую больную душу.

А эта совершенно чужая женщина молча ее слушала, согревая нежным добрым взглядом печальных, все понимающих глаз. Почему-то ей хотелось рассказать обо всем. Кэрол не ощущала стыда перед этой женщиной, который вызывала всегда у нее та жизнь. Даже то, что мать ее продала в тринадцать лет, она не смогла скрыть.

Когда она замолчала, Моника Ландж прикрыла лицо ладонями и горестно вздохнула. Кэрол достала из сумки статуэтку и поставила на стол перед ней.

— Посмотрите. Это он мне подарил. И сказал, что когда-нибудь я буду выглядеть такой же красивой и счастливой, как эта девушка.

— А ты счастлива… теперь?

— Не то, чтобы счастлива… Сбылось то, о чем я мечтала. Но моя мать — душевнобольная, убийца, запертая в психушке, куда все время грозилась отправить меня, когда я была маленькой. Она ненавидит меня, и я очень ее боюсь. Меня разъедает ненависть к той, которая погубила мою Эмми. Я тоскую по Эмми. А теперь еще и Мэтт… Все это омрачает мое счастье.

Слушая ее, миссис Ландж разглядывала статуэтку, и лицо ее медленно озарилось улыбкой.

— Я вспомнила эту вещицу! Он сделал ее для своей девушки, которая жила в Бостоне. Да, точно! Значит, не довез, тебе подарил. Узнаю своего мальчика, он всегда таким был. Минуточку, — встав, она вышла из кухни и вернулась через минуту с фотоальбомом.

— Вот, смотрите, это он маленький. Хорошенький, правда? А вот здесь уже постарше, — самозабвенно рассказывала она, показывая фотографии, которые Кэрол с интересом разглядывала.

— А это его отец, — женщина сразу как-то погрустнела, увидев на фотографии того, кого называла отцом Мэтта.

— А где он сейчас? — поинтересовалась ненавязчиво девушка.

— Он умер, в прошлом году.

— О, простите, — растерялась Кэрол.

— Мэтт всегда был очень добрым, ласковым мальчиком, и остался таким же, когда вырос. Мягкий, безотказный. И сердце у него чувствительное, всем открытое, а потому легко ранимое. Никогда я слова грубого от него не услышала. Его не возможно было не любить. Его любили в школе, и преподаватели, и одноклассники. И девчонки за ним всегда бегали. Но невезучий он по жизни, все время в неприятности попадал, все беды и проблемы к нему цеплялись. И ничего у него не получалось, за что бы ни взялся. Безответный такой — ему гадость сделают, подставят, обидят, а он слова не скажет. Все шутил да улыбался. Юморной был. Шутил, что, если на Землю упадет комета, то на его голову и ничью больше. Не унывал никогда.

— Значит, не убивал он этих детей?

— Ну, что вы! Он за всю жизнь мухи не обидел. А детей очень любил, просто души не чаял, и дети его любили.

— Тогда как же так получилось, что его обвинили в таких страшных преступлениях?

— Да я даже не знаю толком. Ворвались однажды прямо сюда, скрутили его, наручники надели и увели. В суде его потом только увидела. Но я так ничего и не поняла — там несли какую-то нелепицу, улики, доказательства всякие предъявляли. Я в шоке была, не понимала, что происходит. Моего сына называли извращенцем, убийцей детей! Моего мальчика, вы представляете? Этого ангела! Как они могли так с ним поступить, за что? Неужели никто не видел, что он просто не способен на жестокость и насилие?

Спрятав лицо в ладони, Моника Ландж горько расплакалась.

— Мой бедный мальчик, ну почему именно он? Почему именно его заставили расплачиваться за чужие преступления? Он не заслужил такой несправедливости, такой жестокости! За что его погубили? Они даже не позволяют мне увидеть его. Мне кажется, что прошла уже целая вечность с тех пор, как я видела его в последний раз. Ему плохо там, очень плохо, он страдает, я чувствую это. Он же такой безобидный, безответный, а там столько негодяев и подонков. Они его обижают.

— Я намерена добиться разрешения на свидание с ним. Я спрошу у своего адвоката, нельзя ли что-нибудь сделать, чтобы вам позволили видеться. Я хочу разобраться во всем. И я сделаю все, чтобы помочь ему. Я вам обещаю.

— О, — только и смогла вымолвить миссис Ландж и, крепко обняв девушку, разрыдалась.

— Помогите ему, умоляю вас! Он не виновен, жизнью своей клянусь! Спасите его, спасите! Никто и никогда ему не поможет, никто не верит в его невиновность. Все отвернулись от него. Жена с ним развелась сразу, как только его посадили. Не потому, что поверила всем этим обвинениям, а просто не желая быть женой того, кто никогда не выйдет на волю. Она даже фамилию поменяла, и уехала, потому что боялась, что люди будут называть ее женой убийцы детей. Знаете, что она сказала мне перед тем, как уехать? «Я знаю, что он не виновен, но никому этого уже не докажешь. Он проведет остаток жизни в тюрьме, и ему уже ничем не поможешь. А я молода, и у меня вся жизнь впереди!». Она предала его, а он любил ее. Представляете, как ему тяжело? В один миг кто-то взял и сломал всю его жизнь, заживо похоронив.

Кэрол успокаивающе гладила ее по хрупкому согнутому плечу, и такая горечь переполняла ее сердце, что она с трудом сдержалась, чтобы не заплакать вместе с этой несчастной женщиной. Кэрол верила ей. Верила в то, что Мэтт не виновен. Но она не чувствовала облегчения, когда убедилась в этом, наоборот. Как больно, как тяжело было думать о том, что Мэтт уже семь лет расплачивается за чужие грехи, что обречен на это до конца жизни.

Она пообещала его матери помочь. Но что она может? Ничего. Этим миром правят сильные, топча тех, кто послабее, таких как она, как Мэтт. Она не сможет помочь Мэтту. Вытащить из тюрьмы осужденного на пожизненное заключение за такие страшные преступления казалось невозможным. Ей, ничего не понимающей в законах, молодой девчонке такое было не по зубам.

Ей — нет. Но она знала человека, который презирал выражение «невозможно». Вопрос лишь в том, захочет ли он помочь.

Джек Рэндэл позвонил через три дня после ее разговора с Моникой Ландж. Кэрол не смогла скрыть свою радость, услышав его голос.

— Как я понимаю, вы не передумали навестить своего друга, — не одобряюще проговорил он.

— Нет. А вы не передумали мне помочь?

— Обижаете, я никогда не отказываюсь от своих слов. Могу вас даже порадовать — я уже договорился с начальником тюрьмы. Он согласился сделать для нас маленькое исключение и разрешил свидание. Ваш Мэттью Ландж тихий и примерный заключенный, поэтому начальник не сильно сопротивлялся. Я заказал билеты. В четверг, в 8.00 мы вылетаем. Я заеду за вами в 6.00, будьте готовы.

Кэрол пришлось отпроситься с работы, и ей без возражений предоставили выходной.

В четверг, как и обещал, Джек Рэндэл в назначенное время подъехал к дому на своем черном «Феррари». Двери ему открыла Кэрол, взволнованная, с блестящими радостью глазами.