Проклятые (СИ) - Сербинова Марина - Страница 27

— Пойдем! Пойдем с нами! — весело звали они.

Он растерянно мялся на месте, улыбаясь девочкам и смотря на них окровавленными глазами.

— Не ходи с ними! Не ходи! — вопила в отчаянии Кэрол. — Иди ко мне! Не бойся, иди! Они тебя не тронут, потому что ты не виновен! Ты не принадлежишь им, твое место не здесь! Тебя сюда загнали силой. Ты должен выбраться!

Она просыпалась в холодном поту. Каждую ночь ей снился один и тот же сон, и это становилось невыносимым. Почему всю жизнь она видит этот туман, эти ужасные, ненавидящие ее глаза? Это видение преследует ее с самого раннего детства. Этот туман, эти точки — это горе, страх, смерть.

Но самое ужасное заключалось в том, что эти сны отображали реальность, то, что уже произошло или произойдет в ближайшем будущем. Возможно, такое восприятие реальности укрепилось в ее подсознании еще в раннем детстве, мрак и невидимое зловещее чудовище, подкарауливающее ее, каким-то образом стали ассоциироваться у нее с несчастьем, смертью.

Но со временем для нее это перестало быть снами. Так она видела реальность и будущее. Она верила в то, что желтые глаза и этот туман — настоящие, что ей просто дано это видеть, мир за пределами этого мира. Кровожадный монстр, жаждущий крови и смерти, поджидающий в засаде, чтобы загнать кого-нибудь в свою обитель, и темная мгла, поглощающая человеческие жизни. А она это видела. Видения, сны, но те, кто попадали в эту мглу в ее снах, никогда не возвращались из нее в реальной жизни. Все, кого она любила, исчезли там — Мадлен, Спайк, Тимми, Роза, Эмми. Но Кэрол знала, что главная жертва — это она. И когда-нибудь черный туман доберется и до нее…

Мэтт еще не там, но уже почти. Его не выпускают, его затягивают. Она должна его вытащить. Она должна что-то сделать, чтобы не позволять этой мгле отбирать у нее самых дорогих.

Она никому и никогда не рассказывала о своих снах. Она была уверена, что ее не поймут, даже обсмеют, а могут посчитать ненормальной. Кэрол не могла забыть тот день, когда Куртни предложила ей поговорить с психологом. Возможно, она не пыталась этим показать, что она чокнутая, а просто хотела помочь ей избавиться от детских страхов и комплексов, по-другому взглянуть на мир, на людей. Но Кэрол вспомнила о том, как мать всегда грозилась упрятать ее в «психушку», куда, надо заметить, в конце концов, угодила сама, и потому девочка боялась всего, в названии чего слышала «психо».

Испугалась, что ее, как и Элен, запрут в этом ужасном месте. Она не поняла добродушного и благоразумного порыва мачехи, ее предложение отозвалось в ее душе обидой и горечью. И Куртни не смогла убедить ее, что психолог — это не психиатр, что он лечит не сумасшедших, а последствия душевных травм и стрессов. Что к этому врачу обращаются люди не с больной головой, а с израненной и истощенной душой.

— Со мной и с моей душой все в порядке, — заверила тогда Куртни она. Они больше не возвращались к этому разговору. Куртни не могла заставить девочку силой встречаться с психоаналитиком, но по-прежнему считала, что девочка очень в этом нуждается. Она видела, что ребенок был душевно искалечен, и даже время и благополучная жизнь, в которой не было ни стрессов, ни проблем, не могла искоренить то, что было заложено ранее.

Это стало менее заметно, девочка изменилась, тревога и печаль постепенно исчезли из ее красивых голубых глаз, в них появились веселые насмешливые искорки. Она стала менее замкнутой, но все равно не подпускала к себе незнакомых людей, относясь с опаской и недоверием. Но глубоко-глубоко в ее глазах навсегда застыла печать тяжелого страшного прошлого, и Куртни была уверена, что то же самое было и в ее душе. Она несет с собой все свои страхи, обиды, разочарования и боль. Даже комплексы были не подвластны времени и переменам. Хороший психолог мог бы помочь ей справиться со всем этим, скинуть тяжелый груз прошлого, который давил на нее, увлекая на дно, откуда Куртни хотела ее вытащить, чтобы девочка смогла выпрямиться, вдохнуть полной грудью, с доброй и искренней улыбкой взглянуть на мир по-другому. Увидеть в окружающих не врагов, а друзей, которых у нее не было. Куртни пошла на хитрость. Она нашла молодую женщину — психолога, но от Кэрол ее профессия была скрыта, чтобы та попыталась подружиться с девочкой, разобраться в ее душевном состоянии и незаметно, ненавязчиво помочь.

Но у девочки была поразительная интуиция на людей. Она охотно общалась с молодой женщиной, но ни на секунду не приоткрыла перед ней завесу в свой внутренний мир, даже на самую малость, чувствуя неискренность. Куртни оставалось только надеяться, что со временем девочка все же оправится и избавится от влияния прошлого. Детская психика гибка и легче подвергается восстановлению, чем взрослая, но она гораздо ранимей и хрупче, и если ее сломать, последствия могут быть необратимы. Но Куртни верила, что Кэрол со всем справится, сама.

Кэрол писала Мэтту письма и отправляла, не зная, разрешена ли переписка с ним. Но ни одно письмо не вернулось, и это очень порадовало девушку. Моника Ландж сказала ей позже, что переписка разрешена, и только так она общается с сыном. Кэрол навещала ее два раза в месяц по выходным.

Ни разу больше девушка не переступила порог ее квартиры с пустыми руками. Она тащила с собой огромные сумки с продуктами, не слушая смущенные возражения робкой женщины. Покупая ей одежду, она с радостной улыбкой дарила каждую вещь. Миссис Ландж растерянно сопротивлялась, краснея каждый раз, но девушка почти силой натягивала на ее тощую маленькую фигурку очередную обновку и тащила к зеркалу.

— Вы такая красивая! И молодая еще! Смотрите, как вам идет! Нравится?

Моника Ландж смотрела в зеркало сквозь слезы, застилавшие глаза.

Да, ей нравилось, очень нравилось. Впервые с тех пор, как осудили Мэтта, ей захотелось распрямить согнутые горем плечи, поднять голову и улыбнуться. Качественная красивая одежда преображала ее. Сразу захотелось сделать прическу, подкраситься. Она вдруг снова почувствовала себя человеком, женщиной.

— Вы должны поправиться, обязательно! — говорила Кэрол, разгружая сумки с продуктами. — Вы просто обязаны хорошо выглядеть, когда поедете к Мэтту. Если вы не поправитесь, он решит, что вы умираете здесь от голода, поймет, как вам плохо, еще подумает, что вы нездоровы — и будет переживать! А ведь ему там и так нелегко. А, увидев, какая вы у него красивая и сильная, что вы держитесь и верите, что мы отстоим правду, он обрадуется. Вы должны его поддерживать.

Миссис Ландж нечего было возразить. Эта девушка, свалившаяся из ниоткуда, как снег на голову, вернула ее к жизни, подарила надежду на то, что она хотя бы сможет видеть своего сына. Женщина считала ее ни кем иным, как посланницей Божьей, который решил все-таки проявить немного милосердия по отношению к ним. И она рыдала у этой девочки на коленях, благодаря за доброту, называя ее дочкой.

Кэрол часто звонила ей, и они просто болтали. Одинокая женщина всегда так радовалась, когда она приезжала или звонила, что с каждым разом Кэрол делала это все чаще.

— Как мой мальчик? Как он выглядит? Не болеет? А синяков ты у него не заметила? — спрашивала миссис Ландж при каждой встрече, и девушка терпеливо повторяла то, что уже рассказывала не один раз.

— Он хорошо выглядит, вполне здоровым. Улыбается. И синяков у него никаких нет. Такой же красивый. Разве что похудел немного, но это дело поправимое.

— О, наверное, его там плохо кормят! — расстраивалась миссис Ландж.

Кэрол помогала ей не только потому, что она была матерью Мэтта, хотя именно это подтолкнуло ее к этому. Моника Ландж нравилась ей, и она жалела эту маленькую добрую женщину.

Впервые в жизни она о ком-то заботилась, помогала. Ей очень нравилось то, что она при этом чувствовала. Она была сильной, значимой, нужной.

Всегда она зависела от других, нуждалась в поддержке, которую ей оказывала Эмми, защищая и помогая. А теперь она почувствовала себя на месте Эмми, а эту несчастную беспомощную женщину — на своем.