Култи (ЛП) - Запата Мариана - Страница 24

Даже несколько часов спустя, когда я таскала камни в тачке, и мои плечи так сильно болели, что, казалось, зарыдаю от боли, я не могла остановиться и продолжала чувствовать себя раздраженной и злой. Если бы я не сделала это десять лет назад, то сорвала бы плакаты Култи со своей стены сейчас, с криком, который заставил бы «Зену — королеву воинов» гордиться. Никто не остановил меня, когда я схватила свои шмотки и ушла. Гарднер стоял, когда я проходила мимо него, и, судя по выражению на его лице, он был мной приятно впечатлен.

Во всяком случае, так мне показалось. Меня не вышвырнут из команды, если Гарднер был доволен моими словами.

По крайней мере, я на это надеялась. В любом случае, я не собиралась сожалеть о содеянном. Если не могу постоять за то, во что верю, значит, я не тот человек, которым стремлюсь быть.

В тот вечер я получила три голосовых сообщения, пока собиралась и бегала по дому перед встречей с родителями. Первое было от Дженни, которая сказала:

— Сал, не могу поверить, что ты высказала ему все это, но, думаю, что это были самые правильные и добрые слова, которые я когда-либо слышала. Я горжусь тобой и люблю тебя.

Второе было от одной из защитниц команды, с которой я не была особенно близка. Она смеялась так сильно, что казалось, будто она умирает.

— Немецкий Шоколадный Торт! О Боже, мне показалось, что я описалась.

Третье было от Харлоу.

— Сал, я всегда знала, что у тебя стальные яйца в этом тщедушном маленьком теле, но, черт возьми, я чуть не заплакала. Дай мне знать, когда захочешь пойти куда-нибудь и отпраздновать. Ты отвесила Култи самый большой пинок в его жизни.

В общем, я была очень довольна собой.

Я ничего не рассказала отцу в тот вечер, когда мы были вместе на ужине, но обняла его в два раза крепче, чем обычно, так, что у него перехватило дыхание.

Если я и беспокоилась, что команда разозлится из-за того, что я сказала накануне, то это была пустая трата моих умственных и эмоциональных усилий. Когда я появилась, несколько новеньких девушек незаметно дали мне пять, но сильное похлопывание Гарднера по спине окончательно заставило меня расслабиться. Мне ничего за это не будет.

Я высоко держала голову и перестала притворяться, что не смотрю на Култи. Если я смотрела в сторону, где он находился, то не отворачивалась. В тот единственный раз, когда наши взгляды встретились, я позволила себе задержаться на нем на секунду, прежде чем отвести глаза. Нам советуют не встречаться взглядом с опасными животными, чтобы они не восприняли тебя как угрозу, но я сказала себе: «Да пошло оно, я никому не буду лизать зад, особенно Култи».

Я не сделала ничего плохого, и абсолютно уверена, что не собираюсь стоять в стороне и позволять этому Немецкому бункеру вести себя так, что после встречи с ним лучший отец в мире чувствует себя подавленным. Он вел себя нормально, когда мы ужинали в ресторане рядом с их отелем, но... все же. Я видела, что его чувства задеты, и это не могло оставить меня равнодушной.

Когда я упала на землю во время особенно жесткой игры три на три прямо у ног Култи, я вскочила, отряхнула бедра, посмотрела ему прямо в глаза, а затем вернулась к тому, что делала.

Был ли тот порыв моим самым умным поступком?

Может быть, и нет, но все, что мне нужно было сделать, это подумать о своем отце, и я понимала, что поступила правильно, абсолютно правильно. Хотя мы с Грейс никогда не говорили о том, что произошло между ней и Култи, взгляд, которым она посмотрела на меня после того рокового дня, убедил меня, что она сделала ему замечание за то, как он разговаривал с другими девочками. Хотя у меня не хватило смелости сказать что-нибудь в защиту девочек, которых он отчитал, я вступилась за своего отца, а также, в некотором смысле, за каждого человека, от которого он отмахивался.

То есть за всех нас, вроде как. Только это заняло у меня гораздо больше времени, чем у Грейс. Может быть, если бы это была Дженни или Харлоу, я бы встала на их защиту сразу. Дело в том, что никто не заслуживает такого обращения.

Ничего в его действиях не изменилось вообще. Мы все ходили на цыпочках, следя за своими спинами и за своими словами. Было ли это отстоем? Полным. Впрочем, у нас было о чем волноваться и кроме него.

С приближением нашего первого предсезонного матча, и пяти других в течение следующих двух недель, мне пришлось сосредоточить все свое внимание на игре, а не на тупом мужике, которого называли «Королем». Точно. Он «Король» всех мудаков на этой планете.

— …у кого-нибудь есть вопросы?

В комнате царило такое напряжение, что казалось, от него можно было откусить кусочек. За последние два часа никто, кроме Грейс, не проронил ни слова. Мы все просто сидели и слушали, как тренерский штаб обсуждает последние детали предстоящего сезона. Все игроки, сидевшие в конференц-зале, чувствовали себя неловко и неуверенно. Единственное, что мы делали — смотрели и кивали. Проводить так много времени, слушая чужие разговоры вместо того, чтобы играть, было довольно мучительно.

Виноватым в странном поведении команды был помощник тренера, стоявший в углу комнаты у проекционного экрана с вытянутыми вдоль тела руками. Никому не нужно было говорить это вслух, но мы знали. Мы все определенно знали.

Это была его вина.

Когда никто больше не отреагировал на вопрос Гарднера, я покачала головой и ответила:

— Нет.

Нахмурившись, главный тренер оглядел зал, ожидая, что кто-нибудь заговорит.

Но никто так ничего и не сказал, и по тому, каким напряженным стало выражение его лица, я поняла, что он не понимает почему. Во-первых, никто из нас не страдал от неуверенности в себе. Во-вторых, если у кого-то и возникали претензии, они обычно не имели проблем с их высказыванием.

Но на этот раз у главной проблемы имелось две руки и ноги.

Та-да-да-дам.

Но никто не собирался ничего никому объяснять.

— Ни у кого? — Гарднер переспросил, очевидно, не поверив в происходящее.

Все присутствующие продолжали молчать.

— Ладно. Если вам нечего сказать, думаю, вы все свободны. Встретимся здесь завтра в восемь, и все вместе поедем на игру, — объявил он, и все кивнули в ответ, после чего начали вставать.

Я задержалась еще на несколько минут, чтобы поговорить с Женевьевой о беговых дорожках поблизости, и только собрала свои вещи, как услышала:

— Сал, у тебя есть время зайти в мой кабинет?

Я знала, о чем пойдет речь, мои инстинкты говорили об этом с абсолютной уверенностью. Я посмотрела на Гарднера и нутром чувствовала, что он что-то замышляет.

К сожалению, я также знала, что буду первой и, скорее всего, единственной, к кому он обратится со своими вопросами.

Глупо, но все знали, что я отвратительно умею врать, и это стало моим проклятьем.

— Конечно, — ответила я, хотя меньше всего на свете мне хотелось ему что-то объяснять.

Он ухмыльнулся и поманил меня к себе.

— Тогда пошли.

Проклятье. Закинув сумку на плечо, я последовала за ним. Через пару минут мы свернули в коридор, который был мне слишком хорошо знаком, и зашли в его кабинет.

Гарднер задернул занавески на маленьком окошке, в котором из коридора был виден его стол — это было вполне обычно. Дружелюбно улыбаясь, он занял свое место, приподняв брови до самой линии волос.

— Ты же знаешь, что я не собираюсь ходить с тобой вокруг да около. Расскажи мне, что происходит.

И-и-и… Бинго-о-о.

С чего именно мне начать?

Не то чтобы мне очень уж хотелось обсуждать чьи-то проблемы, тем более мои собственные, даже с человеком, которому доверяла и которого уважала, но все же я прекрасно понимала, что он использует меня в качестве информатора. Ладно, скорее стукача. Это одно и то же, черт возьми. Опустившись в кресло с сумкой у ног, я приподняла брови и посмотрела на Гарднера. Я тут же решила разыгрывать из себя дурочку как можно дольше.