Култи (ЛП) - Запата Мариана - Страница 56

Его веки опустились. Если бы я не знала его лучше, то решила бы, что он спит. Но это не так.

— Ты играла, как идиотка.

Серьезно? Неужели он должен был называть меня так в присутствии другого человека?

— Култи? — женщина помахала рукой у него перед носом.

Немец повернул голову и смотрел на нее так долго, что она поморщилась и отступила.

— Боже, я и забыла, какой ты можешь быть сволочью. Я даже не знаю, зачем мне все это, — прошипела она.

Человек, который хранил свои слова, как золото, не подвел меня. Он не произнес ни слова. Култи смотрел на нее еще секунд пять, а потом снова повернулся ко мне, будто она ничего и не говорила.

Ну и мудак.

— Твоя команда заслуживает твоего внимания, и я заслуживаю лучшего от тебя. Сделаешь такое дерьмо еще раз, и я заменю тебя на тридцать восьмую до конца сезона, — пригрозил он, не обращая внимания на женщину, которая покачала головой, когда он говорил, прежде чем, наконец, развернулась, чтобы уйти.

На этот раз я вздрогнула и поморщилась. Наверное, я втянула воздух через нос. Тридцать восьмая был одной из самых молодых нападающих, Сэнди, новичок в команде, с которой в ближайшем будущем придется считаться.

— Учись разделять свою жизнь на части, ты меня понимаешь? — спросил Немец тем мрачным резким тоном, которым, как мне показалось, он научился владеть в совершенстве за последние несколько недель.

Как бы мне ни было неприятно это признавать, мое лицо вспыхнуло, и я поняла, что краснею от унижения. Он попытается отнять у меня возможность играть? За то, что дерьмово сыграла во время одного-единственного матча? Еще больше смущения затопило мой разум, тщательно перемешанное с гневом.

Мысль о том, что я думала, будто мы друзья, всплыла прямо между этими чувствами. Но отношения в «Пайперс» не были отношениями между друзьями. Они никогда ими не были. Человек, который называл меня Тако и играл со мной в футбол и софтбол, был совершенно другим человеком, не тем, кто стоял передо мной в этот момент.

«Учись разделять свою жизнь на части», — сказал он. Сделай то, что сделал он.

Единственное, что я могла сделать, это отрывисто кивнуть и принять ультиматум, который он мне выдвинул. Я не собиралась напоминать ему, что это была одна-единственная плохая игра из многих. Я не собиралась ничего обещать или извиняться. Это задело мою гордость, но я скомкала ее и аккуратно засунула за пазуху. Голосом, которым я чрезвычайно гордилась, потому что он прозвучал твердо, я сказала:

— Хорошо. Но, может быть, в следующий раз назовете меня идиоткой, когда я не буду стоять перед вашей девушкой. Справитесь с этим?

Когда он закрыл глаза и заскрежетал зубами, я подумала, что сказала что-то не то. Только когда он начал почесывать щеку, а затем взорвался секундой позже, я поняла, что ответ был «да». Я сделала что-то не то.

— Ты что, блядь, издеваешься? — вырвалось у него.

Я сделала шаг назад и одарила его безумным взглядом, потому что серьезно, чего еще он хотел от меня?

— Нет.

— Я угрожаю посадить тебя на скамью запасных, а ты жалуешься, что кто-то подслушал?

Я бы поспорила на доллар, что мои волосы встали на затылке от ужаса, когда я услышала его вопрос, но не собиралась жаловаться. Ничего не бояться.

— Да, я так и сделала. Если я, по-вашему мнению, постоянно играю плохо, то не заслуживаю того, чтобы участвовать в матчах. Это отстой, но я это понимаю. Я не собираюсь спорить с вами по поводу очевидного факта. С чем у меня действительно есть проблема, так это с тем, что вы были грубы со мной в присутствии постороннего, и вы вели себя как мудак с ней. Иисус. Твою мать. Христос. Манеры, Германия, когда-нибудь слышали о них?

Култи, не колеблясь, закинул руки за голову. Короткие каштановые пряди скользнули сквозь пальцы.

— Я хочу встряхнуть тебя прямо сейчас.

— Почему? Я говорю правду.

— Потому что... — он рявкнул что-то по-немецки, что, как мне показалось, было равносильно «блядь», — ты собираешься стоять здесь и позволишь мне забрать это у тебя? Вот так просто? — прорычал он.

— Да. Что ты хочешь, чтобы я тебе сказала? Ты хочешь, чтобы я умоляла тебя? Разозлилась? Закатила истерику и топала ножкой? Я понимаю. Я приняла это. Я провела одну плохую игру, и не собираюсь повторять это. Все в порядке. У меня есть проблема с твоим тоном и выбором места, где мы ведем этот разговор.

Кажется, он начал дергать себя за самые короткие волоски со смесью раздражения и разочарования.

— Да, черт возьми, злись! Если бы мой тренер хотя бы намекнул на то, чтобы вывести меня из игры, я бы взорвался в гневе. Ты лучший игрок в команде…

Клянусь жизнью, мое сердце перестало биться. Неужели он только что сказал то, что я думаю?

— Ты один из лучших игроков, кого я когда-либо видел, не важно мужчина или женщина. Что меня убивает, так это то, что ты абсолютная слабачка, которая зацикливается на никчемных словах из-за человека, который не имеет значения. — Его щеки пылали. — Отрасти яйца, Касильяс. Сразись со мной за это. Сражайся с любым, кто попытается отнять это у тебя, — убеждал он.

Его слова текли в моем мозгу, как патока, медленно сползая и прилипая к стенкам. Но я все еще не понимала, что он говорит.

С другой стороны, может и понимала. Это был тот же самый человек, который присваивал себе поле каждый раз, когда выходил на него. Практически всегда любая из его игр начиналась с него и заканчивалась им. Если дело касалось мяча, он был жадным мудаком.

И мы спорили о двух совершенно разных вещах. Боже милостивый! Я глубоко вздохнула и пристально посмотрела на него.

— Конечно, я чертовски беспокоюсь о том, что меня посадили на скамью, но мне также небезразлично, перед кем ты называешь меня идиоткой. Неужели ты думаешь, что я хочу, чтобы совершенно незнакомый человек думал, что я какая-то тряпка, которая позволяет тебе так со мной разговаривать? Может быть, на поле я и позволяю тебе это, но я чертовски уверена, что не позволю тебе обращаться со мной и вполовину так плохо, как ты только что обращался с ней, приятель.

Култи выглядел так, будто я говорю на совершенно другом языке, поэтому я воспользовался этим.

— Это командный вид спорта. Если я играю не лучшим образом, разве не будет правильнее, если тот, кто играет лучше, займет мое место? — Не то чтобы я не боролась за это зубами и ногтями. Я собиралась взять себя в руки и вернуться в игру, чтобы никто меня не смог заменить. С другой стороны, я не чувствовала необходимости обещать ему это. Я ему это продемонстрирую. Но все, что он мне говорил, шло вразрез с моими естественными инстинктами. Это был командный вид спорта, в футболе определенно не было место для «я».

Очевидно, мой ответ полностью противоречил его природному инстинкту, потому что его глаза чуть не вылезли из орбит.

Я развела руками и пожала плечами.

Только когда Култи начал качать головой, он, наконец, заговорил снова.

— Ты должна бороться за себя. Никто другой, понимаешь?

Я моргнула. Очевидно, он собирался проигнорировать мои жалобы на бывшую подружку. Хорошо.

— Никто, кроме тебя, не будет заботиться о твоих интересах. Просто за то, что ты согласилась с моими словами о том, что играла так, будто никогда раньше не видела футбольного мяча, я должен убедиться, что ты просидишь в запасных всю следующую игру.

Что? Я никогда не соглашалась с ним, что играла так плохо.

— Но…

— Никаких «но». Ты дерьмово играешь, и я устраиваю тебе ад за это, но ты никогда не должна позволять никому отнимать это у тебя.

Воспоминания о действиях Эмбер будто жгли мой живот — болезненное напоминание о том, что она отняла у меня.

С другой стороны, я думаю, что позволила ей забрать это у меня. Я не сопротивлялась, когда она потребовала: «или она, или я». Я чувствовала себя настолько поглощенной чувством вины за то, что пошла на два свидания с мужчиной, который жил раздельно с моим товарищем по команде, что охотно отступила в сторону и отказалась от своей позиции. Я была непримиримо моногамна и абсолютной собственницей. Если бы на ее месте была я, кто знает, что чувствовала бы.