Култи (ЛП) - Запата Мариана - Страница 89

— Я не знаю, что делать, — призналась я.

С его стороны не было никаких колебаний.

— Hijos de su madre (исп. сукин сын), — прорычал он. — Ты бы никогда… — Папа раздраженно зарычал от досады. — Ты никогда этого не сделаешь.

Я вздохнула.

— Что же мне делать? Я не сделала ничего плохого, и какая-то часть меня не хочет уходить…

— Mija, моя доченька, делай то, что лучше для тебя. Всегда.

— Пять! Четыре! Три! Два! Один!

Моя рука дрожала, когда я, наконец, позволила себе упасть. Отжимания, чертовы отжимания.

Отжимания на одной руке были придуманы гребаным дьяволом. Я застонала и перекатилась на спину, раскинув руки по бокам, чтобы расслабить их, но это не сильно помогло. Последние три дня я провела, играя с Францем Кохом, и этот парень измотал меня. Добавьте к этому два дня работы и тренировок. Это утомило бы любого.

— Тридцать секунд, дамы! — крикнула Филлис, психопатка-тренер по фитнесу.

О, Боже.

— Пятнадцать секунд!

Я перевернулась на живот и положила обе руки на землю, чувствуя легкий хруст дерна под ладонями.

— Пять секунд! Встаньте в позицию, если вы еще не в ней!

Она была сумасшедшей.

— Вверх! В широкую стойку! Вниз! Я должна видеть, как ваша грудь касается земли! — крикнула она, проходя мимо множества тел, опускающихся вниз, включая меня. Мои руки горели, когда я опускалась, бицепсы и плечи полыхали огнем.

— Касильяс! Неужели я вижу, как у тебя трясутся руки? Потому что я знаю, что точно не могу видеть, как трясутся твои руки!

Я стиснула зубы и опустилась еще ниже на землю, руки дрожали и все такое, но будь я проклята, если остановлюсь.

Особенно, когда Филлис начала кричать:

— Робертс! Гловер! Вам лучше выпрямить под собой эти тощие руки и подняться. Это вам не школьный урок физкультуры! Поднимайтесь!

Школьный урок физкультуры?

Две минуты отжиманий подряд заставили меня задыхаться. Когда мы закончили, я подтянула под себя колени и, наконец, с усталым вздохом поднялась на ноги.

— Ты могла бы и лучше, — заметил кто-то, когда проходил мимо.

Я подняла взгляд и увидела, что это Немец сделал мне такое восхитительно ценное замечание.

Он был слишком далеко, чтобы я могла ответить, поэтому оставила слова при себе и встала. Тот факт, что он не сказал мне больше пяти слов с того дня, как прошел детский лагерь, сильно действовал мне на нервы. Я не сделала ничего, чтобы разозлить его, кроме как попыталась игриво поддразнивать, и он закрылся. Если он был зол из-за этого, то ему нужно было с этим покончить. Мы проводили вместе почти все дни, и вдруг — ничего?

Я закатила глаза и покачала головой.

Что я делала? Действительно?

Я любила играть. Мне не нравилась драма, которая теперь сопровождала меня. Я занималась футболом достаточно долго, чтобы знать: ни одна Лига не была идеальной, и ни одна команда не обходилась без своих паршивых овец, но…

— Ты в порядке, Салли? — спросила Харлоу, хлопнув меня по спине.

Я кивнула своей подруге.

— Я в порядке, просто немного устала. Ты как?

— Я всегда отлично, — заявила она. — Ты уверена, что с тобой все в порядке? Ты выглядишь немного раздраженной.

— Да, я в порядке. Хотя некоторые из этих девушек… они испытывают мое терпение, Хар. Вот и все.

Защитница кивнула и поджала губы, прежде чем сказать:

— Не обращай на них внимания, Салли. Они того не стоят. Ты делаешь то, что должна, а остальное оставляешь другим. — Она еще раз хлопнула меня по спине. — А теперь расскажи мне об этом Алехандро, который приходил в твой лагерь. Неужели его зад такой же прекрасный, как выглядит по телевизору?

Это заставило меня рассмеяться.

— О да.

Она тихо присвистнула.

— Этот зад, Сал. Вау. Я даже не буду врать, я немного завидовала, потому что ты не сказала мне, что он собирается на твою вечеринку. Я бы пришла со своим садовым стулом и попкорном.

— Спасибо, — сказала я с сарказмом. — В следующий раз, когда ты мне где-нибудь понадобишься, я позабочусь о том, чтобы там находилась большая старая задница, лишь бы у тебя был стимул появиться.

Харлоу рассмеялась.

— А у Франца? — спросила она, когда мы подошли к нашим сумкам. — А у него классная задница?

— Да, она довольно впечатляющая. — Я случайно подняла взгляд на середине фразы и увидела Култи, стоящего рядом с Гарднером. Он наблюдал за мной.

Чего я не сказала, так это того, что у Култи была самая лучшая из всех.

— Вы сегодня проснулись и решили, что будете играть как полные идиотки?

Это говорил не Култи, это был Гарднер.

Настолько плохо прошла игра в этот вечер. Гарднер твердо верил в положительную мотивацию. Он хвалил игроков, когда они делали что-то хорошо, и тренировал их, когда они играли плохо.

Нас разгромили. Это было ужасно.

Он был прав. Было похоже, словно каждый игрок «Пайперс» проснулся этим утром и решил играть так, будто мы терпеть друг друга не могли. Между нами не было никакой связи, никакого чувства командной работы, никаких реальных усилий.

Честно говоря, я была более чем рада, что это была выездная игра. По крайней мере, нашим фанатам не пришлось лично наблюдать за разворачивающейся катастрофой.

— Понятия не имею, что вам всем сказать, — продолжал свою речь Гарднер. — Я не хочу ничего говорить. Я не хочу даже смотреть на вас, — сказал он смертельно спокойным голосом, прежде чем посмотреть на других тренеров, стоящих рядом с ним. — Если кто-нибудь из вас что-нибудь хочет добавить, пожалуйста, не стесняйтесь. Я в полной растерянности.

Уф-ф-ф.

— Вы опозорились, — добавил Култи, как только Гарднер замолчал. Он стоял в двух шагах от Гарднера. Его руки были уперты в бока, лицо было серьезным, как всегда. — Это была худшая игра, которую я когда-либо видел. Единственный человек, который знал, что она должна делать сегодня вечером, была Тринадцатая, но все остальные, — он встретился со мной взглядом через комнату, — опозорились.

Да. Это ударило меня прямо в грудь. Я прекрасно понимала, что он смотрел прямо на меня, когда произносил эти резкие слова. Конечно, это была не лучшая моя игра, но это и не выглядело так, будто мы проиграли исключительно из-за меня.

Единственное, что я сделала не так — толкнула Женевьеву в середине игры. После того, как я промазала второй раз за вечер, она сказала достаточно громко, чтобы я могла услышать:

— Конечно, тебя не заменят, если ты крутишь с тренером.

Могла ли я отпустить это? Конечно, но во время тренировки перед игрой она без всякой гребаной причины толкнула меня во время упражнений на передачи, а потом не извинилась за это. Сразу же после этого она толкнула меня снова. Серьезно, сколько можно было это терпеть?

Я полагала, что сказать ей «не лезь не в свое дело и сосредоточься на игре» было бы намного хуже, чем толкнуть ее, но, видимо, ошибалась. Гарднер, наконец, вывел меня из игры за пятнадцать минут до конца второго тайма.

Я не собиралась оправдываться. Я сидела в раздевалке и молчала, пока другой помощник тренера повторял все, о чем говорили Гарднер и Култи, но в гораздо более конструктивном ключе. Его подход был больше похож на «я разочарован в вас всех», а не на подход «вы все, блядь, отстой», который использовали первые двое.

Дженни Милтон — номер тринадцать — сидела рядом со мной, она толкнула меня локтем, когда закончила снимать ленту с рук. Мы проиграли, потому что не забили голы и потому что наши защитники не помогли Дженни, когда кливлендцы бросились к воротам. Она не могла блокировать все попытки, и в этом не было ее вины. Она действительно была единственной, кто не запорол игру.

— Это было жестоко, — пробормотала она, глядя на меня широко раскрытыми глазами.

— Моя задница буквально болит от их слов, — согласилась я, наклоняясь, чтобы снять гольфы.

Дженни осторожно наклонила голову в сторону Женевьевы.