Каштановый прииют (СИ) - Холодова-Белая Анастасия - Страница 13

— Ну-с, я вижу, вы закончили приём и разбираете бумажки? — на пороге кабинета показался мистер Форинджер. Он улыбался и держал в руках стопку бумаг. — Как вам пациент?

— Думаю, мы с ним сработаемся, он идёт на контакт, по крайней мере. А со своей стороны я сделаю всё, чтобы ему помочь.

— Он снова кричал.

— Ничего страшного, на меня и не так в экстренном кричали, — Вильям покладисто улыбнулся и закрыл карточку. Всё, что ему интересно, он уже прочитал. — Он не агрессивен по-настоящему, так что его довольно легко успокоить.

— Надеюсь, что это так, и вы действительно у нас задержитесь. Дитмар такая птица, громкая. Но, тем не менее, маленькая. Тем более мне надоело постоянно подыскивать новых врачей, — мистер Форинджер забрал у Вильяма карту и протянул небольшой проспект. — Это мой проект, можете ознакомиться на досуге. Ладно, пошёл я к себе, если что — обращайтесь.

Вильям кивнул и, проследив за вышедшим профессором, взял в руки проспект. Внутри были два очень любопытных фото, мистер Форинджер с персоналом отделения и все пациенты вместе в комнате отдыха. Никого из персонала с первого фото он в приюте не видел ни разу, текучка тут не только у Дитмара. А вот второе фото он поднёс к глазам поближе. Семеро пациентов в обычных пижамах, халатах, стоят все вместе, явно позируя для фото. Дитмар самый крайний, длинные волосы небрежно стянуты резинкой, на лице немного вымученная улыбка. Обычные пациенты, даже не особо бредовые, раз встали для фото ровно и смотрят в камеру. Вильям засунул проспект во внутренний карман пиджака и открыл блокнот на пустой странице. Раз карточку ему не дадут, он будет вести параллельно ещё одну, для себя.

13 ноября

Пациент Дитмар Прендергаст. Тридцать два года. Проживал в городе Доркинг, Суррей. Род деятельности не ясен. Записи будут вестись для личного пользования, так как выносить карту за пределы отделения запрещено. Буду писать проще, без формальностей, чтобы выявить важное.

Пациент отвлекается, смотрит на конкретную видимую ему точку, явные зрительные галлюцинации. Заторможенность, медлительность, движения дёрганные, но при этом замедленные. Пациент щурится, постоянно поводит головой и клонит на левую сторону, дёргает левым плечом. Натягивает рукава на пальцы, чтобы не прикасаться к предметам кожей. На руках шрамы от укусов, предположительно, кусает себя во время приступов. Старается сжаться, поджать под себя ноги, согнуться, как будто пытается закрыть живот, грудь. Походка неуверенная, идёт ровно, сильно опускает голову. Упоминание галлюцинаций вызывает приступ агрессии. Обвиняет врачей в том, что его не защищают, его не понимают и не слышат. Успокаивается перед угрозой того, что его выведут санитары. Не исключаю, что Дитмара могли бить, иначе такую реакцию пока не могу трактовать.

Речь неуверенная, тихая. Некоторые вопросы приходится повторять. Не ориентируется во времени, не может назвать месяц, день недели, даже время суток. Помнит имя, фамилию не помнит. Возраст и другие временные промежутки называет приблизительно. Во время приёма трижды показывал ему ручку, блокнот и чашку, все предметы назвал правильно. Спустя время не может ещё раз перечислить показанные предметы, либо называет их неправильно. Блокнот назвал стопкой бумаги, ручку — карандашом, чашку не вспомнил вовсе. Сказал, что на завтрак были каша и чай. Согласно меню, были какао и кукурузные хлопья с молоком. О себе рассказывает обобщёнными фразами, нет конкретики, не помнит адреса, но помнит имена родных, не помнит профессию, только свои действия. Явное нарушение кратковременной памяти.

На лицо все признаки нервозности, он всё время оглядывается и тяжело дышит, явно испытывает сильный стресс. Согласно карте, на момент поступления в отделение имел нервный срыв, нарушение аппетита, апатию, обсессивно-компульсивное расстройство в лёгкой форме, спектрофобию, нарушение сна. Болезнь прогрессировала стремительно, параноидальные мысли вылились в зрительные и, судя по всему, слуховые галлюцинации, от чего возрос уровень стресса, и пациент начал регрессировать. Определить причину приступов пока невозможно. Истощённым не выглядит, жалуется на общее плохое самочувствие без конкретики.

Лес, туман, какие-то люди стоят кругом, раскинув руки. Стоит вдалеке, наблюдает. Люди в белом, испачканном жухлой листвой, они щёлкают пальцами и издают странные звуки ртом, как будто исполняют ритуал. Страх, боль, прямо из земли поднимается нечто отвратительное, словно в пузыре, оно тянется, вытягивает конечности, чёрное, безликое. Оно дотягивается до первого и начинает рвать его на куски. Кровь, ошмётки тела во все стороны. Он прячется за пригорком и бежит, быстро, как может. Там ещё много, оно задержится.

Врезается в кого-то. Она, в чёрном платье в пол, ухмыляется и скалится. Сзади хруст веток, что-то надвигается.

Куда ты? Ты здесь для него.

Нет! Нет! Срывается, бежит, ноги подгибаются. Чудовище ползёт на него, натужно булькает, за ним по земле кровь, кишки, кости. Пытается подняться, бежать. Ну же! Она идёт рядом с монстром, наслаждается.

Не уйдёшь.

На ноге сжимается чья-то рука, горячая, как кипяток. Боль разрывает сердце, тьма.

Первое ночное дежурство выпало на ночь с четверга на пятницу. Его называли вечерним, потому что в два ночи была пересменка. Вильям принял душ, чтобы потом ночью сразу лечь спать, оделся потеплее, засунул в карман полный кулёк конфет и пошёл. Он прекрасно знал, что это дело очень скучное, настоящие происшествия случались ужасно редко, да и те всегда были неприятными. Так что сладкое не помешает. Поднявшись на третий этаж, Вильям зашёл на пост и вывернул карманы, полные конфет. Здесь было уютно, пара диванов, столик для чая, кресло, у смотрового окна — большой письменный стол с аккуратно лежащими стопочками журналами.

— Оу, кто-то нас угощает, — Ликка, в углу у зеркала поправлявшая косынку на волосах, тут же подскочила к нему и выцепила леденец. — Спасибо большое.

— Не за что, — Вильям пожал руки вошедшим двум санитарам и плюхнулся на кресло. — Ну что, я так понимаю, пока сидим?

— Да, осмотр в девять, потом каждый час.

— Я пока плохо себе представляю, как это будет происходить…

Вильям подпёр голову рукой и оттянул шнурок, на котором висела ключ-карта. При открытии дверей замки реагировали сначала тоновым сигналом, негромким, но всё же. А потом щелчком отключался магнит. Звуки резкие, открывать палаты ночью точно нельзя, всех разбудит. Придётся бдить под дверьми и слушать. И полагаться на то, что звуки из палаты не расходятся с реальностью. Он привык к палатам, в которых двери не закрывались, и можно было спокойно осмотреть всех пациентов, даже потрогать. Но пока что можно спокойно сидеть на посту и прислушиваться.

К девяти часам в приюте наступила полная тишина, было слышно, как тихонько свистит ветер в ветках, слышно лёгкий шелест воды в трубах отопления, тиканье часов. Санитары играли в домино, Ликка разгадывала судоку, а Вильям решил почитать журналы. Вечер тянулся медленно, Вильяму оставалось только посматривать на часы, чтобы не проспать обход. Глаза отчаянно слипались. Привыкший к определённому режиму организм отказывался снова возвращаться к этой тягомотине с посменной работой. Вильям подпёр голову рукой, чтобы не начать клевать носом. Может быть, стоит пойти в столовую и навести чая?

Вздохнув и отложив журналы, он вышел в коридор и огляделся. Закрытые двери, неяркие бра, только чтобы смена глаза не ломала, если куда-то выйдет с поста. В отделении царило ужасное спокойствие, какое-то даже нереальное. Такое ощущение, что он не в бредовом отделении, пациенты мирно спят, не буянят. Это к лучшему, чем спокойнее бредовые больные, тем легче с ними работать. Буйные всегда были сложной темой, работать с ними мог мало кто, да и работать с накачанными по самые уши транквилизаторами больными Вильям не любил, они были неестественно заторможены, и увидеть в них реальную симптоматику было нереально. Открыв замок в столовую, он зажёг там светильник у окна раздачи и, зайдя на кухню, поставил чайник на плиту. Теперь нужно найти чай, хоть какой-нибудь. Вильям быстро осматривал шкафчик за шкафчиком. В том, что такие штуки, как чай, сахар, крупы и прочее хранятся именно здесь, он не сомневался. Тихонько открывая дверцы и шурша коробками и пакетами, он двигался по кухне.