Цена его любви (СИ) - Шарм Кира - Страница 3

Холод, — омерзительный, мерзкий, расползается под рубашкой. А ведь и я могу проиграть, не вытянуть. Себя — хрен бы с ним. Сам по себе страдать не будешь. А вот Регина…

Вскакиваю, чтобы стряхнуть омерзительный липкий груз этой отвратной мысли. Этого понимания, что не всегда можно восстать, подняться, совершить гребаное чудо. Не всегда.

В сердцах херачу по всему, что на столе.

Нет.

Эту мысль нужно убивать, уничтожать в зародыше. Наглухо захлопнуться перед ней. Иначе и правда проиграю.

— Влад.

Дверь распахивается, и я выдыхаю с облегчением.

На пороге Морок.

Как всегда — ни единой эмоции. Будто высечен из камня. Спокоен и собран. Только по бешено пульсирующей жилке вижу, что эта отвратная мысль, похоже, сейчас пришла не только в мою голову.

— Это кранты, — тяжелой поступью подходит к бару, наполняя стаканы любимым виски Грача. Протягивает мне.

— Только сейчас понял, что его нет. Черт, Влад. Вот как в кресле его тебя увидел, так только и понял. Будто сам внутри только что сдох.

— Помянем, — киваю, тяжело прикрывая веки. — Сам только что до конца осознал.

Молча опрокидываем в горло стаканы.

Гадство.

Перед глазами слишком много картин из нашей прошлой жизни.

— Мы никогда не сдадимся и потому никогда не проиграем, Север, — будто слышу голос друга, который никогда больше в этой жизни ничего не скажет, чувствую крепкую хватку на руке.

Оба в тот день кровью блевали, подстреленные, валяясь в зачуханном подвале заброшенного под снос дома. Оба думали, что все уже, кранты.

— Стопудово, брат, — ответил я тогда, криво усмехаясь.

И мы верили. Что если не сдадимся, то все, что угодно, победим.

— Тебе оставляю документы. Разберешься?

Пусть и не Лютый, но я безумно рад этой подмоге. Хоть бы текущие дела и вопросы на себя взял, пока я Региной и тем, кто стоит за всем этим, заниматься буду.

— Давай, брат. Я, конечно, давно не у дел. Но с Тигром вдвоем, думаю, разберемся.

Киваю, хватая со стола записи с камер. Этим надо заняться в ближайшее время. После сверим результаты. Голова нужна ясная.

Еще не рассвело, когда возвращаюсь домой. Уставший, как десять драных собак.

Не от встречи, от оглушившего меня понимания. Накатило и не отпускает всю дорогу.

И вот до хруста в челюстях теперь еще кого-то потерять боюсь. Первый раз в жизни боюсь. Реально. По-настоящему. Друзей. Регину. Брата, который хрен знает за каким хером приехал. Хотя, может и к лучшему, — левые махинации я и в бизнесе общем Морока и Лютого, что в Англии, видел. И туда чума эта могла проникнуть. Так что, может, и правда, Гордей удружил и здесь мне за него будет спокойнее.

И ее.

Ее я боялся потерять больше всего на свете. Так, что сердце в лед замораживалось, куском ледяным в груди стучит и разносит в кровь острые искры.

И понимаю, что в доме.

Что под охраной, да и замахнуться на нее никто не подумает.

Но это иррационально.

Потому и гоню, как сумасшедший. И в дом врываюсь, чуть не выбивая дверь.

Кажется, только тогда лишь и выдыхаю, когда вижу ее, — спящую. Даже нет. Когда слышу ее спокойное, тихое дыхание.

Девочка моя.

Такая нежная. Такая невинная. Такая… Такая вот, моя, что прям как кусок собственной кожи ее чувствую. Как руку и ногу. Моя.

Дергается, отшатывается, как от удара, когда едва-едва провожу ладонью по ее лицу.

— Влад, — распахивает глаза и вроде смотрит без страха и ужаса, а все равно, — вся будто в комок сжалась.

— Тихо. Тихо, девочка, — сбрасываю с себя одежду, укладываясь рядом.

Зарываюсь в волосы лицом, втягиваю в себя этот безумный аромат морозной свежести. Такой она для меня и есть, такой была с самого начала и осталась, — чистым нетронутым снегом. Которым любоваться хочется. И дышать. И не надышишься.

Током по венам, когда опускаю руку на живот. Прижимаю к себе, — спиной, всей кожей и выдыхаю наконец расслабленно.

— Моя… — шепчу, стараясь не накинуться, слегка царапая мочку уха зубами.

Черт, даже если бы мне не нужно было ее держать рядом, чтобы защитить, я бы ее украл.

— Влад…

Теплая такая со сна, такая трепетная.

Скольжу руками по груди, и вся мурашками покрывается.

Черт.

Пару часов поспать хотел, но в крови уже бешеное пламя. С ума меня сводит и даже не понимает этого. Ни одна опытная профессионалка не сводила. А она — вот этим всем своим волшебством, — нежностью, невинностью, дыханием, что срывается, а она старается спрятать, не показать. Всем с ума сводит.

— Даша, — рычу, опрокидывая ее на спину. Нависаю всем телом, слегка придерживаясь на руках.

Раздирает от бешеного желания.

Резко распахиваю стройные ноги.

Впиваюсь в розовый нежный сосок, чувствуя, как из самого горла вырывается неуемное рычание.

Это запредельно.

Внутри все гудит, и ревет, будто готово взорваться.

Ни одной женщины в своей жизни так не хотел, ни разу, никогда так не накрывало.

— Даша, девочка моя, — поднимаюсь поцелуями выше, по шее, еле удерживаюсь, чтобы не вгрызаться в белоснежную шелковую кожу, но все равно оставляю следы. — Маленькая моя, желанная…

Сминаю рот, чувствуя, как накрывает окончательно. В глазах темнеет, все тело напряжено до невозможности. Каждым нервом, как оголенным проводом. К ней прикасаюсь, всей кожей втоптать в себя хочется. И мало. Так мало, что взреветь сейчас готов. Один черт знает, как не набрасываюсь, чтобы взять — жестко и резко, чтобы вбиться в нее сразу же, с разгона. Быть в ней. Это не желание, это уже какая-то чертова потребность. Как воды напиться — жадно, заглатывая, — так и в нее хочется. До выворота в суставах.

Но, нет, не могу. С ней так нельзя.

— Даша? — с рыком отрываюсь от губ, поймав губами ее тихий всхлип. — Что, девочка? — осторожно провожу пальцами по уголку глаза, где затаилась слезинка.

— Что случилось? Тебя кто-то обидел?

— Нет, — выдыхает, мотая головой. Зажмуривается. Губу закусывает.

— Говори, — я уже по-настоящему рычу. Черт, все планки рядом с ней срывает. Если кто-то посмел… То это жесть. Я же голыми руками сейчас рвать на части буду.

И это — ни хрена не просто слова. Я руками раздирал и не за такое. Какой безумный смертник девочку мою посмел обидеть?

— Говори, — хватаю за подбородок, заставляя смотреть мне в глаза. — Что, Даша?

— Ничего, Влад. Все в порядке, — тихо лепечет и даже улыбнуться пытается. Но так жалко и неубедительно, что мне эту фальшивую улыбку прямо силой стереть с ее нежного личика хочется.

Больше всего в жизни я ненавижу ложь.

В любой ее форме. Даже в виде утешения или врачебной тайны.

Все проблемы настоящие вырастают из нее, из маленькой лжи. Она убивает и губит. Именно ложь приводит ко всем катастрофам в жизни.

— Просто продолжай. Все в порядке, Влад.

Черт. А вот это — реально жесть.

Я же…

Я разве не достаточно дал понять сегодня? Мало успокоил.

А ведь ответа на свой вопрос, когда спросил, так ли ей противно, я так и не услышал.

Чувствую себя гребанным насильником.

С глухим матом поднимаюсь, чуть снова не зарычав от потери ощущения ее тела под своим. Твою мать.

Резко подхватываю сброшенную на пол одежду.

— Влад.

— Тебе не обязательно меня терпеть, Даша. Просто могла бы сказать, что тебе это неприятно.

Выхожу, чуть громче, чем следовало бы, хлопнув дверью.

Толкаю дверь соседней, гостевой спальни. Благо, спален в моем доме до хера и намного больше, чем нужно даже для того, чтобы принять серьезный слет всех связанных партнеров.

Наливаю полный стакан виски. Глотаю. Но горло обжигает не от него.

Выходит, — я реально для нее насильник? Ей так отвратительно со мной?

Даша.

Выходит, громко хлопнув дверью, а я лишь сжимаю простыни руками и закусываю губу, не позволяя слезам политься.