Луна твоей жизни (СИ) - Лафф Кира - Страница 9

Несколько раз мы встречались в картинных галереях, где он любил долго и упорно стоять возле одной единственной картины, молча и пристально изучая её. В такие моменты мне казалось, что он вообще забыл о моём присутствии, и я начинала отвлекаться и рассматривать других посетителей музея. Но потом, в самый непредсказуемый момент, он задавал мне вопрос или давал задание. Например, как-то раз мы стояли в Третьяковской галерее около картины Флавицкого «Княжна Тараканова» так долго, что мышцы в моих ногах начали затекать. Я уже всерьёз начала думать, что Кирилл забыл обо мне, как вдруг он повернулся ко мне:

— Опиши мне постель под ногами княжны. Создай словесный образ, чтобы я почувствовал цвет, запах и грубую ткань под пальцами.

От неожиданности я не нашлась, что ответить. Мне нужно было несколько минут на раздумья. Но он счёл моё замешательство за предательскую невнимательность и сказал:

— Не отвлекайся, девочка. В тебе нет глубины. — он ударил меня этими словами, от чего пелена непрошеных слёз заволокла глаза. Кирилл как ни в чём не бывало продолжил:

— Ты знаешь, что фамилия «Тараканова» — это фамилия незаконнорождённых детей императрицы Елизаветы Петровны? Женщина на картине, скорее всего, самозванка, выдающая себя за княжну. Она страдала психическими расстройствами, но всё равно представляла угрозу для Екатерины Второй, поэтому была заключена в Петропавловскую крепость, где и умерла при неизвестных обстоятельствах. Флавицкий выбрал самую ужасную легенду её смерти. Подвалы Петропавловской крепости затапливало во время весеннего половодья, и, согласно одной из легенд, она утонула в своей тюремной камере. — он остановился и помолчал несколько минут.

— Посмотри на выражение её лица. — продолжил он. — Это лицо человека, обладавшего некогда положением в обществе, властью, но потерявшим всё это по собственной глупости. От былого величия — лишь роскошное платье, подчёркивающее контраст с убогой обстановкой. Если приглядеться, то видно, что пол уже покрыт водой. Крысы в попытке спастись, залезли на кровать княжны. Посмотри на её лицо. Она в бессилье прислонилась к стене. Как думаешь, какие эмоции отражает выражение её лица?

— Трагическое смирение? — тихо предположила я.

— Да, это в характере женщин смиряться перед неизбежностью. Интересно, каково потерять в жизни всё — друзей, работу, деньги и власть во благо некой высшей цели? — я увидела в его глазах какой-то одержимый блеск.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

С тех пор он начал давать мне «домашние задания». Иногда он хотел от меня невозможного: прочитать за сутки роман какого-то писателя в восемьсот страниц, или переписать окончание главы романа, или всю концовку. Порой он просил меня выучить наизусть отрывок из прозы, или поэму, а потом заставлял декламировать ему прямо на улице, в людном месте. Ещё никогда в жизни я не работала так усердно, ночами просиживая над книгами и учебниками. Его знания о писателях и литературе были более обширными, чем у меня, преподавателя английской литературы МГУ. Я привыкла узнавать о романах из критических статей и учебников, которые и формировали моё мнение о них. Кирилл же требовал от меня отбросить все мои знания и сформировать свой собственный «нюх» на искусство.

Я оставляла всего несколько часов в день на сон. Писатель никогда не хвалил меня, зато часто тыкал носом в мои косяки и недоработки. Через три недели я начала замечать, что перестаю различать день и ночь, так как всё время провожу дома в работе. По какой-то причине мне безумно хотелось утереть ему нос, убрать его самодовольную ухмылку и заслужить хоть немного одобрения.

Я сидела как проклятая над бесконечными заданиями и постепенно начала понимать, что полностью растворяюсь в мире, который он мне навязывает. Он подчинил мой разум, постоянно бросая моему эго всё больший и больший вызов. Я не могла не думать о нём даже в редкие минуты свободы: в походах в магазин, или во время уборки. Я постоянно ловила себя на мысли, что веду с ним внутренний диалог. Пытаюсь предугадать его ответы и придумываю заранее заготовленные фразы и колкости, которые должны его поразить. Я не встречалась с друзьями, не звонила маме и даже забыла о дне рождения подруги. Хоть в отношении Кирилла ко мне не было и намёка на сексуальный интерес, я чувствовала, что он затрахал мой мозг до изнеможения.

Наше интеллектуальное общение начало всё больше походить на поединок. Прямое давление с его стороны и пассивная агрессия с моей. Я постоянно ощущала жуткое, почти физическое неудовлетворение. Моё самолюбие не давало мне спрыгнуть с этой иглы — я вспоминала его слова в курилке, когда мы впервые встретились: «Голая, босая и на кухне». Нет, дорогой босс, я не доставлю тебе удовольствия сломать меня. Я покажу, на что способна. Меня бесило, когда он высокомерно называл меня «девочкой». Как будто я и не женщина вовсе, а так, девчушка-хохотушка.

Одновременно с нарастающим раздражением я начинала чувствовать сильную зависимость от него. Мои подруги всё настойчивее стали зазывать на встречу и искренне не понимали, почему я просто не пошлю «писателя» куда подальше. Сначала я пыталась объяснить им, рассказывала о наших интеллектуальных сражениях, но вскоре увидела, что им становится скучно, когда я завожу свою песню. Поэтому я перестала вдаваться в подробности нашего общения, всё больше отдаляясь от близких мне людей. Мне, в свою очередь, стало неинтересно слушать про их бесконечно сменяющих друг друга парней и планах на отдых. Вскоре наше общение сошло на минимум. Я нарочно будто бы отгородилась от всего прочего мира, выстроила стену, чтобы ничто из вне не могло помешать мне одержать моральную победу над Кириллом.

Я не заметила, как это произошло, но через какое-то время я уже чувствовала острую потребность в наших встречах. Мой мозг разогнался до небывалых пределов, и теперь мне просто необходимо было поддерживать эту скорость. Тем сильнее я чувствовала одиночество в те дни, когда Кирилл пропадал. Это случалось периодически и без предупреждения. Бывало, что он не звонил и не писал несколько дней, в то время, как я сгорала от безделья и напряжения. Какая-то странная тоска нападала на меня в дни вынужденного одиночества. Я лезла на стену, не имея возможности увидеть его, услышать звук его приятного уверенного голоса. Он стал наркотиком для моего мозга, и я дико нуждалась в дозе. В такие дни я становилась жутко раздражительной, не хотела ни с кем общаться и срывалась на всех, кто попадался под руку. Раньше я всегда считала себя уравновешенным человеком, но теперь со мной творилось что-то нездоровое.

Когда мы встречались после трёхдневной разлуки, я очень остро чувствовала напряжение между нами. Если Кирилл случайно дотрагивался до меня, поддерживал за руку, или наши пальцы встречались на корешке очередной книги, которую он мне давал, мне казалось, что заряды тока проходят по моей коже. Я с трудом подавляла желание удержать его руку, или самой дотронуться до него. Всё тело покрывалось мурашками, а сосочки предательски вставали под майкой. Я очень надеялась, что он не замечает моего помешательства, но с каждым днём скрывать его становилось всё сложнее и сложнее. Как-то раз мы задержались в парке до позднего вечера. Было ветрено. Тогда Кирилл снял с себя джинсовую куртку и надел мне на плечи. От его прикосновения к моим рукам даже через плотную джинсовую ткань, у меня в голове всё затуманилось. Почувствовала странную тяжесть внизу живота. В это время писатель о чём-то меня спрашивал, поэтому моя минутная слабость на смогла укрыться от него. Он лишь ухмыльнулся и пощёлкал пальцами у меня перед лицом:

— Сосредоточься, девочка. Не отвлекайся. — он с насмешкой посмотрел в мои полуприкрытые глаза.

О, Боже! Он всё понял и теперь смеётся надо мной! Мои щёки вспыхнули. На секунду мне показалось, что выражение его лица немного смягчилось. Но он тут же продолжил говорить о том, на чём мы остановились. Весь оставшийся вечер я была сама не своя и тайком вдыхала аромат его куртки, когда он отворачивался или увлечённо рассказывал о чём-то.