Я. Хочу. Тебя. (СИ) - Шарм Кира - Страница 47

   Вот теперь его лицо становится по-настоящему жестким.

   И руки сжимают меня совсем не ласково. Жестко. Заявляя свои права. Наглядно демонстрируя, что никуда отпускать меня никто не собирается

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

   – Арман!

   Кажется, только что я имела какие-то права. А сейчас будто снова возвращаемся с ним обратно. Где он решает, а я просто купленная вещь. И должна подчиняться.

   Из расслабленного, пусть и медведя, но такого ласкового и нежного, он превращается в жестокую каменную глыбу.

   А мне надо хотя бы попытаться. Вернуть его обратно. Того, что был пару минут назад. Хоть на капельку того!

   – Я же человек, и у меня…

   – Ты моя, Никкккка, – рывком переворачивает меня на спину. – Ты. Моя. Женщина. Я что? Такой идиот, что буду отпускать тебя куда-то? Куда? На хрен, к кому? К ублюдку своему захотела?

   Рычит. А в глазах…

   Боже. В глазах, кажется, проносится вихрем самая настоящая смерть. Для Костика уж точно.

   Но разве я о нем? Да я вообще думать о нем забыла!

   – Никаких больниц. И институтов. И дружков и подружками. Которые хрен знает во что тебя втягивают. Таскают в такие места поганые. Куда ты еще там с ними ходила и ходить собираешься? Опять в клубы бойцовские? На мужиков голых смотреть? Или еще похлеще? По барам и кабакам шататься? Чтобы на тебя там пялились?

   – Но… Это же работа. Это же важно. Арман! У каждого есть своя жизнь.

   – Я что? Уебок, который свою женщину обеспечить не способен? Ты на хрена этим позором мне уши, как дерьмом забиваешь? С каких это херов моя женщина деньги себе зарабатывать должна? Я нищий по-твоему? Или имбецил, который заработать не способен?

   – ты не понимаешь…

   – Все я понимаю, Нииика! Все. Понимаю. Ты моя. И ты сидишь дома. А если выходишь куда-то, то только со мной. Что тут непонятного? Простой расклад. Самый обыкновенный. И вообще. Выпускать тебя опасно для твоего же здоровья. В этом я за последние сутки прекрасно убедился.

   – Но… Арман.

   – Нет.

   Продолжать бесполезно. Бессмысленно.

   Вижу уже, как плотно и жестко сжимаются его губы. Как начинают хрустеть зубы и из ноздрей сейчас начнет вырываться не дым. Настоящий огонь.

   Дракон чертов!

   Непробиваемый!

– Если я от тебя дурею, Нииика, это еще не значит, что ты взгромоздишься сверху и будешь веревки вить. Ясно? Я сказал. Будет так, как должно. По-нормальному. Женщины не работают. Дома сидят. Мужчину своего ждут. С горячим ужином и мокрыми между ногами. Ну, с ужином, конечно, я погорячился. Но про остальное забудь. Поняла?!

   Рычит. Даже вот так. Когда лицо каменное, а он просто чеканит слова, цедя их сквозь зубы. А все равно. Рычит. Как самый настоящий разъяренный зверь.

   И внутри холодеет. Потому что что-то мне подсказывает, что я еще не видела Армана по-настоящему разъяренным!

   – Поняла? Никккка! Я не слышу!

   – Но…

   – Никаааааа!

   А вот теперь уже по-настоящему рычит.

   И мне ничего не остается, как просто кивнуть.

   Ладно. Мы еще вернемся к этому вопросу.

   – Да!

   Рявкает в трубку, наконец отрываясь от меня.

   А я опять бесстыдно рассматриваю его, абсолютно голого.

   Крепкие, как камень ягодицы. Огромные ноги. Спина с перекатывающимися мышцами.

   Чеееееерт!

   Ну нельзя быть таким! Ну просто нельзя!

   От него же слюна прямо во рту собирается. Так, что захлебываться начинаю.

   – Что, твою мать?

   Хмурит брови, бросая на меня странные нечитаемые взгляды.

   – Хорошо. Я понял. Отбой. Будет что-то еще, связывайся. Да. В любое время дня и ночи.

   – Арман?

   Мне не нравится. Совсем не нравится его хмурое лицо. Что-то явно важное.

   Или я вопросов тоже не имею права задавать?

   – Что случилось?

   – Взорвали твою больничку, Ника, – бросает мрачно, сжимая кулаки. – Так что нет у тебя больше работы. Кроме меня. Не осталась бы со мной, решил бы, что это твоя работа. Судя по кухне, здесь у тебя талант.

   Понимаю, что расслабить хочет. А у самой внутри все сжимается.

   – Как? – задыхаюсь.

   – Как это ­– взорвали? А как же больные? Роженицы? Те, кто на сохранении? И девочки? Весь персонал?

   – Тихо, Ник. Тихо. Успокойся.

   Тут же оказывается рядом.

   Обнимает.

   Стирает своим теплом крупную ледяную дрожь, что бьет меня градом.

   – Всех успели вывезти. Жертв нет. Все живы. Но сама понимаешь. Никуда я тебя не отпущу! Тихо. Тихо, малькая.

   Сама не замечаю, как из глаз брызгают слезы. А он… Он утирает их подушками пальцев. Продолжая прижимать к себе.

   – Ну все. Тссссс. Успокойся. Нет жертв. Нет. Даже твой урод бывший, и тот цел. Все, Ника. Ты радоваться должна. Радоваться, что тебя там не оказалось!

Арман.

   Говорю, а внутри все клокочет.

   Дикой смесью. Адским коктейлем.

   Блядь. Она правда. Правда могла быть там.

   Не вру. Ей сейчас не вру, конечно. Хотя и соврал бы, не задумавшись.

   Трупов и правда нет.

   Но ожоги. Половину людей из больнички отправили в реанимацию.

   И челюсти сжимаются. Я ведь знаю, чья это работа.

   Не мое, конечно, дело. Ни разу не мое. А в чужие расклады я привык не лезть. Сами должны разгребать и разбираться.

   Но, блядь, Асламовы краев не видят. Суки. Такой ценой наказать персонал решили за то, что дочку их откачали в больничке этой.

   А не откачали бы? Что? Подыхать девчонке? Только за то, что не с тем, кого отец ей выбрал, связалась?

   – Градов.

   Прижимаю мою трепещущую под руками девочку рукой. Второй набираю этого.

   Первый раз вижу, чтобы так искренне не за себя, за чужих переживали.

   И внутри обрываются какие-то ниточки. Дергаются до боли.

   Какая же она… Наивная. Глупая. Маленькая.

   Такой доброй в этом мире нельзя. Это же самоубийство!

   Но, блядь.

   Я не хочу. Не хочу, чтобы этот жесткий мир ее ломал. Делал другой. Холодной. Ледяной. Черствой и расчетливой. Такой, как все. Чтоб только о себе думать, а на других наплевать.

   Хочу, чтоб и осталась вот такой. Нетронутой. Как первый снег, нетронутой и чистой. Чтобы этот свет и добро в ней остались. Навсегда.

   А ведь мир сломает.

   Вот, как ломанулась спасать своего мудилу. И куда попала! А если бы я не пришел?

   Первый раз в жизни судьбе благодарен. Обычно от меня самого все зависит. Так привык.

   Но здесь, блядь, реально. Сама судьба. Сама богиня Победы, моя  Ника вмешалась. Не будь этого расклада с Градовым и жадности Гудимова, который за молчание кусок себе отхватить решил, хрен бы я у него девочку свою нашел. А, может, и нашел бы. Но было бы уже на хрен, поздно.

   Сломали бы ее там. Так бы сломали, что хрен бы собрал. Уничтожили бы.

   – Ну что? Жива девчонка? И ее ребенок? Стоило оно того?

   – Жива. И ребенок тоже, – слышу хриплый ответ.

   А на заднем плане детский лепет. Смех женский и голосок. Детский и ее. Сплетаются.

   И опять в сердце что-то дергает. Так странно. Так незнакомо и непривычно.

    Это она. Лина его. Ангел, как он ее называет.

   Только Ангелов на земле не бывает. Особенно женщин. Все они шлюхи. Все, только цена разная.

   Так я раньше думал.

   А теперь.

   Прижимаю еще всхлипывающую Нику покрепче.

   И понимаю.

   Ни хера.

   Есть они. Есть. Ангельские такие. До одури чистые.

   И мне спрятать ее от всего мира хочется.

   Себе прямо под кожу, под ребра затащить. Там держать. Чтоб ни одна падла. Ни одна грязь этого дерьма ее никогда в жизни больше не коснулась.

   И, блядь…

   Опять под ребрами рваный удар. Пока его Лина что-то там малышке лепечет.

   Глажу разметавшиеся, перепутанные волосы и накрывает.