Город Атлантов (СИ) - Аллард Евгений Алексеевич "e-allard" - Страница 43

— Вы передали чек, подписанный мною, в дом для детей-инвалидов, — объяснил он, сузив злобно глаза. — Это верх цинизма. Вы прекрасно знаете, как я к этому отношусь. Вы специально это сделали, чтобы задеть меня? — враждебно поинтересовался он.

— У меня в мыслях не было оскорблять вас, мистер Райзен, — ответил Фрэнк, стараясь держать себя в руках. — Я считаю, что эти дети живут хуже зверей, в жутких, кошмарных условиях. И если я хотя бы немного помогу, в этом не будет ничего плохого. Я надеюсь, банк Джордана обналичит этот чек? — поинтересовался он, делая вид, что обеспокоен.

— Разумеется, — пробурчал густым басом Барт Джордан, дородный мужчина с широким, квадратным лицом, которое ещё сильнее увеличивали вширь пышные усы. — Но вам придётся заплатить большой налог за это.

— Эти дети получают то, что они заслужили, — отчеканил Райзен. — Они приносят очень мало пользы обществу. И никто не обязан давать им больше, чем они могут вернуть.

— Может быть тогда лучше подвергнуть эвтаназии, как недочеловека? — предложил Фрэнк саркастически. — И вообще сразу отсеивать тех, кто не способен дать обществу столько же, сколько здоровые и сильные люди? Это позволит нации освободиться от «дурной крови» и сэкономить много средств, которые можно будет вложить в здоровых и сильных, — добавил он с издёвкой, заметив, как Райзен от злости начал покрываться красными пятнами.

— Эдвард, зачем же доводить до абсурда? — вмешался Блейтон. — Мы все против фашистских методов. Но зачем вы тратите так много денег на благотворительность? Эта помощь производится за счёт инвестиций, которые приводят к падению общего уровня благосостояния тех, кто умеет работать. Разве вы не понимаете, что ваш талант используют паразиты, которые считают, что имеют право существовать за ваш счёт?

— Я не считаю так, мистер Блейтон, — возразил спокойно Фрэнк. — Социальная помощь лишь выравнивает первоначальное неравенство. Чтобы любой человек мог принести пользу общему делу. Кто-то может тратить деньги на покупку бриллиантов, кто-то — на помощь инвалидам. Уверяю вас, это никак не ухудшает благосостояние рабочих нашего завода.

— Я думаю, Эдвард, вы занимаетесь благотворительностью по той причине, что ощущаете себя виновным в том, что вы богаты, — вступил в дискуссию Хаммерсмит. — Либеральное общество признает право наёмных работников получать зарплату, но отказывает в праве бизнесменам извлекать прибыль. Когда рабочие борются за повышение зарплаты, то общество рукоплещет им, — добавил он с презрением. — Когда бизнесмены стремятся увеличить прибыльность своего производства, то их осуждают за жадность.

— Мистер Хаммерсмит, общество может призывать к чему угодно, я делаю это по велению души. Потому что у меня есть сострадание. Адам Смит, доказавший, что страсть к наживе — важнейший двигатель экономики, говорил, что гуманность — одна из прекраснейших черт человека, и нельзя сводить жизнь людей к погоне за собственной выгодой.

— Эдвард, я хотел бы вам напомнить, в честь кого назван Атлант-сити, — перебил его Райзен высокомерно. — Бизнесмены — атланты, несущие на своих плечах весь мир. Они — производители, добытчики и кормильцы. Именно их стремление к погоне за собственной выгодой и является движущей силой для развития всего в мире. В тот миг, когда погибнут бизнесмены, погибнет цивилизация. Вы не согласны с этим? — спросил он презрительно. — Вы можете честно признаться, что не уважаете себя и своё дело?

— Мистер Райзен, мне лестно это определение, — ответил Фрэнк. — Но интересно, как это мир существовал без нас? Как это люди раньше пахали землю, обжигали горшки, добывали уголь и железо. Мы пришли и сказали, что будем забирать три четверти вашего заработка, потому, что умеем регулировать денежные потоки — торговать.

— Вы плохо усвоили те простые истины, которые я изложил в своей книге, — проронил Райзен ледяным тоном. — Все, о ком вы говорите — земледельцы, гончары, шахтёры существовали и при других экономических системах. Только бизнесмены появились, когда возникло свободное, капиталистическое общество. Мы сосредоточили в своих руках прибыль, чтобы иметь возможность принимать быстрые и рискованные экономические решения, которые и позволяют развивать промышленность, сельское хозяйство, всю экономику, в конечном счёте. Вы будете с этим спорить? — спросил Райзен с насмешкой.

— Нет. Не буду. Но от меня зависит, истрачу ли я прибыль на расширение производства, вложу деньги в фундаментальные научные исследования, или куплю себе ещё один особняк, — ответил спокойно Фрэнк.

— Вы совершенно не правы, Эдвард, — сказал сухо Райзен. — Куда вы, или любой предприниматель, вложит деньги, зависит не от личного желания, а от сложившихся экономических обстоятельств. В условиях свободной рыночной экономики прибыль и зарплата рабочих определяется ни жадностью предпринимателя или нуждами бедняка, а обоюдным согласием людей продавать свои услуги и товары по закону спроса и предложения.

— Мистер Райзен, вы считаете, если бизнесмен живёт в Сан-Франциско, ему будет выгодно строить дороги на Аляске? Строить дорогу, окупаемость которой пятнадцать-двадцать лет совершенно невыгодно! Я вижу это на примере улиц Атлант-Сити! Я в этом ещё раз убедился! — воскликнул Фрэнк насмешливо. — Бизнесмену невыгодно вкладывать деньги в фундаментальные исследования, которые в очень редких случаях приносят прибыль. Жить только по законам выгоды — это, в конечном счёте, бесчеловечно. Пока я буду думать о законе спроса и предложения, рабочий моего завода умрёт из-за того, что не найдёт деньги на операцию.

— И вы будете испытывать чувство вины перед этим рабочим? — быстро спросил Джордан. — Вы считаете, что обязаны обеспечить его деньгами на дорогостоящую операцию, даже если его работа не покрывает её стоимость? Да, Эдвард, вы известны свои популизмом в городе. Призываете к самопожертвованию. Хотите, чтобы альтруизм воровал у разума его достижения. Но вы не понимаете, что альтруизм не совместим со свободой, капитализмом и правами индивидуума.

— Мистер Джордан, то, о чем вы говорите, на самом деле альтруизмом не является, — ответил Фрэнк невозмутимо. — Это политики сулят золотые горы: снижение налогов, инфляции, создание новых рабочих мест, социальную помощь всем нуждающимся. Но когда их избирают, обычно они не выполняют своих обещаний. Я не политик, никому ничего не обещаю, ни к чему не призываю, просто делаю. Помогаю, как могу.

— Почему же вы все-таки это делаете? — спросил ядовито Райзен. — Вы стали религиозны? Церковь учит, что человек грешен по своей развращённой, порочной природе, как потомок Адама. Он должен каяться, творить добрые дела, как следствие оправдания своей греховности, — с сарказмом продолжил он. — У него нет выбора, нет свободной воли. Церковь отказывает ему в этом. Творимое человеком благо — это самоотречение ради спасения на небесах. Крест — символ пытки. Христос принял мученическую смерть на кресте за грехи порочных людей. И во имя этого символа от вас требуют, чтобы вы приносили свою жизнь, талант в жертву никчёмным людям.

— Мистер Райзен, есть религиозные догматы, а есть общечеловеческая мораль, — объяснил спокойно Фрэнк.

— Эдвард, нет никакой общечеловеческой морали, — проронил брезгливо Райзен. — Есть два вида моральных концепций — религиозная и общинная. Мораль — лишь кодекс поведения, чтобы угодить или Господу, или соседу за дверью.

— Я сам делаю выбор, и не жду ничего взамен — ни прощения моих грехов, ни призрачного рая после смерти, — проговорил спокойно Фрэнк. — Я знаю, что там, после смерти — ничего нет. И меня не встретит апостол Пётр с ключами и не проведёт в рай, потому что я помог кому-то здесь, на земле. Я называю это совестью.

— У каждого свои понятия об этом, — пробормотал Блейтон. — Это внутренний закон. Он у каждого свой. Человек должен подчиняться только правилам конкуренции. Свободный рынок позволяет людям иметь дело друг с другом только с точки зрения разума, путём честного и добровольного выбора в целях обоюдной выгоды. Это система основана на признании индивидуальных прав личности, и исключает применением физической силы, потому что соответствует рациональной природе человека. Она защищает выживание человека, как человека, а правящий принцип свободного рынка — справедливость, — закончил он самодовольно, сделав акцент на слове «справедливость».