Забудь обо мне (СИ) - Субботина Айя - Страница 16

— Я не играю, Марк Игоревич. Просто не думайте, что подаренный девушке оргазм — это что-то очень уникальное, доступное исключительно вам и стоящее целого жертвоприношения. Это… просто физиология. В ваши годы и с вашим опытом пора понимать такие элементарные вещи.

Вот кто бы меня спросил — зачем я снова дергаю этого гада за усы?

В одном Миллер прав — я действительно играю с ним. По какой-то уже больной привычке.

Как там в песне у великолепной Мари? «Значит, пора завязывать…»

— Поехали со мной, Заяц, — почти ласково. — Обещаю, трогать тебя не буду, пока сама не попросишь.

Но там, где у Марка Миллера включается типа_ласка, у обычного мужчины это что-то вроде «мысленно стукнул по голове и за волосы потащит в пещеру». Я вообще не представляю этого мужика нежным, внимательным и заботливым.

Я снова широко улыбаюсь.

— Марк Игоревич, я здесь с другим мужчиной — вы же видели, да? И это… маленькое приключение ничего не значит. Все самое интересное и приятное у меня еще впереди. Но точно не с вами.

— Ты же не блядина, Зай, — снова сует руки в карманы, и я замечаю, как на его здоровенных ручищах от напряжения вздуваются вены. — Ты же не прыгаешь от одного мужика к другому. Хули корчишь Эммануэль?

А вот сейчас мне хочется ему врезать.

Влепить так, чтобы целую неделю — а лучше две — носил на роже след моего «возмущения».

То есть ты, мудак, пошел за мной и устроил вот это все, рассчитывая, что я теперь вспомню, что порядочные женщины не трахаются с разными мужиками, сяду у окошка и буду ждать, когда Марк «Свет Солнышко» Миллер взойдет на сером небосклоне моей жизни?!

— А у нас с вами не было никакого секса, Марк Игоревич, — с огромным трудом подавляя злость, напоминаю я. — Понимаю, что в вашей богатой сексуальной практике было много святых женщин, которые молились на каждый оргазм от вас, но я — простая смертная, и сама решаю, когда, как и с кем мне спать.

Я бы еще до фига всего ему сказала, чтобы не мнил себя подарком судьбы, но даже у меня включаются тормоза, когда замечаю, как Бармаглот поджимает губы, и как злой алый румянец ложится на его скулы.

Поэтому, не прощаясь, почти бегом несусь к двери.

Слава богу, сразу справляюсь с защелкой и выскальзываю наружу: обратно в грохот музыки, в тяжелый, почти потный запах клубной жизни и к мужчине, который стоит того, чтобы терять от него голову.

Андрей удивленно осматривает мое лицо. Наклоняется к уху, пытаясь перекричать грохот музыки, спрашивает, что случилось. Я вру, что мне стало плохо от пары коктейлей, мой несчастный живот скрутила рвота и что если он срочно не уведет меня отсюда, я, скорее всего, просто умру. К счастью, его не нужно просить дважды, и мне невыносимо приятно чувствовать, как Андрей уверенно держит меня за руку и ведет к выходу, своим плечом, как волнорезом, разрезая плотный строй танцующей толпы.

Я не вижу, но чувствую тяжелый взгляд в спину.

Наверное, именно так ощущается прицел винтовки в спину убегающему кролику.

Бармаглот знает, что из клуба я ухожу с другим.

И плевать.

До самой стоянки Андрей, как маленькую и нерасторопную, ведет меня за руку. Не спешит, чтобы не пришлось спотыкаться, пытаясь за ним успеть.

И даже почти мило сопит.

Останавливается около машины, распахивает дверцу сзади, но я даю понять, что все не настолько плохо, чтобы ехать в горизонтальном положении, и сама усаживаюсь на переднее сиденье. Он обхватывает мое лицо ладонями и внимательно изучает, словно может по глазам прочесть, чем я на самом деле занималась в женском туалете на протяжении десяти минут.



Очень тяжело не отвести взгляд.

Гад ты, Бармаглот! Мудак и тварь! Потому что… чтоб тебя…

Я же правда не сука.

— Может, в больницу? — волнуется Андрей.

Энергично мотаю головой и, хоть часть моей головы требует сказать, чтобы отвез меня к себе (мы оба знаем, чем это закончится), подчиняюсь тому слабому чуть не задушенному моим негодованием голоску, который просит взять паузу.

— Отвези меня, пожалуйста, домой, — прошу убитым голосом. — Мне, правда, совсем не хорошо.

Андрей — живой мужчина. И даже его хорошего воспитания не хватает, чтобы скрыть разочарование. Естественно — на третьем свидании перестают крутить динамо даже девственницы. Но он согласно кивает, садится за руль и включает музыку.

Подвозит до дома, даже помогает дойти до лифта, но не пытается напроситься в гости.

Сдержано, как-то почти по-братски целует меня в щеку и, пожелав выздоровления, уходит.

В книгах я читала, что люди иногда просто теряются.

Когда вроде бы нет никакой серьезной причины для прекращения общения и точно не было сильной размолвки с непримиримыми для обеих сторон обстоятельствами, но… общение сходит на нет.

Именно это и происходит у нас с Мартом.

Точнее, у меня с ним.

После того случая он, как порядочный мужчина, утром позвонил и спросил, хорошо ли я себя чувствую. Я врубила на полную птичку-щебетушку и сказала, что выжила только благодаря его заботе и вниманию. Он вежливо посмеялся в ответ, сказал, чтобы я больше не пренебрегала своим здоровьем и, сославшись на большую загруженность на работе, попрощался.

Я услышала первый тревожный звоночек в том, что Март, как обычно, не сказал, когда перезвонит.

И в тот день он прислал сообщение только поздно вечером. Извинился, что занят, пожелал спокойной ночи и выздоровления.

Еще неделю мы общались с ним вот так: «Доброе утро — доброе утро», «добрый вечер — спокойной ночи».

А когда я, не выдержав, в субботу вечером очень недвусмысленно намекнула, что хочу с ним увидеться — Андрей сослался на тяжелую рабочую неделю и «небольшие проблемы в семье».

Тогда я поняла, что мы с ним увидимся, только если рак на горе свиснет.

И больше уже ни на что не намекала.

Еще через неделю мы перестали писать другу даже те несчастные пару слов в сутки.

А еще через неделю я поняла, что за прошедшие семь дней Март полностью исчез из моей жизни.

Так начался мой второй «учебный год»: с букетом цветов на праздничной линейке, загорелыми второклашками, их отдохнувшими родителями и без мужчины моей мечты.

Весь сентябрь я работала, как ужаленная в задницу: планы, графики, приручение взбесившихся после каникул детей, которых я то громко обожала, то тихо хотела прибить.

А в середине октября, когда на улице внезапно выпал метр снега, сердце Танян не выдержало — и она в выходные чуть не силой вытащила меня из дома под предлогом пройтись по распродажам. Хотя я упиралась и планировала как минимум всю субботу предаваться лени и сну.

Правда, когда весь наш «улов» не помещался в руках, я вынуждена была признать, что вылазка того стоила.

— Обмыть! — торжественно заявила подруга и мы, не сговариваясь, свернули в сторону итальянской кондитерской.

В зале, несмотря на уже спустившийся вечер, тихо и малолюдно.

Занята только пара столов, и именно поэтому я сразу замечаю за одним из них знакомые затылок и плечи.

— Ты чего встала столбом? — спрашивает Танян, и тут же следит за моим взглядом.

Я еще надеюсь, что обозналась и даже на удачу скрещиваю пальцы, из-за чего пакеты валятся из рук разноцветным ядерным конфетти.

— Это там не твой архитектор? — даже не пытаясь понизить голос, спрашивает Танян, и, когда я понимаю, что Андрей вот-вот повернет голову, быстро присаживаюсь, делая вид, что собираю вещи. — Слушай, а с кем это он?

Я прикусываю нижнюю губу, нервно пожимаю плечами и кое-как распихиваю покупки обратно по пакетам. Что-то явно не в «свой», но от злости запросто утрамбовываю даже коробку с «дутиками» в пакет от шарфа. Я бы, наверное, сейчас и сову на глобус натянула.

От злости.

И неприятной противной горечи где-то на корне языка.

Спутницу Андрея я рассмотреть не успела, но зато успела заметить, что свободной рукой он как бы невзначай погладил ее по ладони. А она, в ответ, под столом погладила его ногу своей.