Отбор для Тёмных Князей (СИ) - Жнец Анна - Страница 39

Я тоже её помнила.

Сглотнув густую слюну, я шагнула к Антону под душ и опустилась на колени. Перед моим лицом широкая мужская рука лениво погладила член, обмыв его и заставив окончательно окрепнуть. 

— Давай, Марго, пожалуйста, — прохрипел Аарон. — Кажется, я мечтал об этом целую вечность.

Что ж, мечты должны исполняться. Я качнулась вперёд и на пробу коснулась губами налитой головки. Эта покорная поза — на коленях перед мужчиной, наблюдатель за спиной, чья очередь непременно настанет, завели до предела. Желание шарахнуло по мозгам, избавив от последней стеснительности — оставив голые инстинкты. Чувствуя себя невероятно распущенной и наслаждаясь этим ощущением, я открыла рот и позволила Антону толкнуться так глубоко, как ему хотелось. Сладкий стон, раздавшийся сверху, отозвался пульсацией между моих ног. Ещё парочка таких стонов — и я кончу, ни разу к себе не прикоснувшись, содрогнусь в оргазме, стоя на коленях с членом во рту.  

Рука любовника опустилась на мой затылок, другая — направила ствол к приглашающе распахнутым губам. Антону нравилось контролировать процесс. Он полностью перехватил инициативу: водил горячей головкой по языку, толкался за щеку. Проникал неглубоко, хотя мы по-прежнему были внутри моих фантазий, а значит, могли не осторожничать: здесь обычные законы не действовали. Рвотный рефлекс? Какой такой рвотный рефлекс? 

Мне захотелось проявить себя по-настоящему умелой любовницей. Отстранив руку Антона, я схватила его за ягодицы и заставила ворваться на всю длину. Массивная напряжённая плоть заполнила рот, головка скользнула в горло. Протяжно застонав, Аарон привалился к стене душевой кабины.

— Ох, чёрт, — выругался он сквозь зубы, крепко зажмурившись от наслаждения.

В обычной жизни я бы не сумела провернуть такой трюк. Обожаю это место! 

Сбоку раздался всплеск: Ролан перешагнул бортик поддона и остановился, наблюдая за моими движениями. Никогда не думала, что чужой взгляд способен так возбуждать. Я активнее задвигала головой, испытывая извращённое удовольствие от того, что на меня такую распутную смотрят. Не просто смотрят — пожирают глазами. 

— Марго…

Пальцы Романа коснулись моей щеки. Перед лицом качнулась ещё одна возбуждённая, жаждущая внимания плоть, и я оставила Аарона, чтобы приласкать его брата. 

Стоя на коленях у ног любовников, я по очереди дарила им наслаждение. Подставляла рот то одному, то другому, с готовностью принимая всё, что мне давали. Руки братьев гладили меня по щекам, обводили влажные растянутые губы, аккуратно сжимали волосы на затылке. 

Какой же это был кайф — перекатывать в ладонях тугие напрягшиеся мошонки, сглатывать острый мускусный вкус, ощущать, как растёт во рту чужое удовольствие, готовое вот-вот выплеснуться. Покоряться мужской страсти и управлять ею.

* * *

Вернувшись в реальность, я обнаружила себя за столом в гостиной перед коробкой с остывшей пиццей. За окном царила глухая ночь, свечи догорели, и комната тонула в чернильном мраке. 

На плечи приятной тяжестью легли мужские ладони. Чьи-то губы поцеловали меня в макушку. Краем глаза я заметила движение: Аарон опустился на пол рядом с ножкой стула и, как огромный кот, устроил голову на моих коленях.

—  Твоя взяла, Марго, — прошептал он. — Твоя взяла. Правильно это или нет, но мы попробуем.

Роман молча сжал мою руку, переплетая наши пальцы.

Той ночью, засыпая между двумя крепкими телами, я не спрашивала себя, выйдет ли из нашего тройного союза что-нибудь путное. Лучше попробовать и пожалеть, чем бесконечно сожалеть, что не попробовал. Счастлив тот, кто живёт сегодняшним днём. 

Эпилог

Жизнь со временем вносит коррективы, расставляет всё по местам, и ты отчётливо видишь, в чём заблуждалась, осознаёшь собственные ошибки. Иногда, оглядываясь, мечтаешь о машине времени — вернуться в прошлое, выбрать другую дорогу, иной жизненный маршрут. Под настроение ругаешь себя за глупость и эгоизм, но чаще понимаешь: каждое воспоминание, каждый камень, о который ты споткнулась на своём пути, бесценны. Ты ничего не стала бы менять, даже соломки не подстелила бы там, где падала.

Наше с братьями тройное танго оказалось диким и безудержным, полным страсти и ревности, столь же сумасшедшей, как и похоть. Два года мы ссорились, орали друг на друга до хрипоты и находили компромиссы в постели. Засыпали мокрые, обессиленные, счастливые или злые — когда как. Это была пляска на краю вулкана, выпускающего огненные гейзеры. Закрывая глаза, я вижу те годы окрашенными алым — в цвет возбуждения, в цвет ревности. В любовном треугольнике найти равновесие непросто. Особенно, если одни из углов так и норовит отвалиться.

Два года понадобилось, чтобы понять: я влюбилась не в реального человека, а в образ, созданный моим воображением. Потеряла голову от Тёмного Князя, загадочного незнакомца в маске, и всё это время упорно искала его черты в обычном земном враче. Но Роман Сергеевич умел не только иронично улыбаться и ночами вбивать меня в матрас — он гонял на байке и, как обычный смертный, пил пиво перед телевизором, вместо элегантных демонических камзолов носил растянутые свитера и ни в какую не желал соответствовать выдуманному образу.

Если с Романом мы постепенно отдалялись, то с Антоном, наоборот, привязывались только крепче, врастали друг в друга, проникали под кожу, становились единым целым. Со временем мы спаялись так плотно, что даже прослойка воздуха между нашими телами казалась лишней. И третьему пришлось уйти.

Роман Сергеевич уехал на север, причём на север другого континента.   Это не было бегством от неразделённой любви, поиском забвения, попыткой как можно дальше оказаться от женщины, отвергшей его, и на расстоянии залечить душевные раны. Его чувства также сошли на нет. Сырым осенним днём, прощаясь в аэропорту, мы поклялись остаться друзьями, но с тех пор ни разу не встретились, не созвонились, не обменялись посланием — ни настоящим, ни электронным. Каждый пошёл своей дорогой: мы с Антоном вместе, Роман — в одиночестве.

Не последнюю роль в нашем расставании сыграл Никита. Мальчик рос, задавал всё больше вопросов, обнаруживал опасную проницательность. Я чувствовала приближение момента, когда скрывать правду станет невозможно, и понимала: благополучие сына превыше всего, а значит, нашим играм пришёл конец. Никиту я полюбила как родного и хотела стать ему хорошей мамой. Хотела стать мамой не только ему. В тридцать семь пора задуматься о настоящей семье, а не прятаться по углам, боясь травмировать ребёнка своими нестандартными отношениями. Пока мы оставались втроём, у нас не было будущего.  

Антон сделал мне предложение у окна в зале ожидания, как только самолёт Романа поднялся в воздух. Никита тоже был там. Малыш отложил на лавку планшет, обнял меня за талию, посмотрел в глаза и спросил: «Мама, как думаешь, а моя настоящая мама, которая на небесах, обижается на меня за то, что тебя я тоже люблю и называю мамой?» 

Всхлипнув, Антон судорожно притянул нас обоих к груди, и я, растроганная, заплакала.

— Нет, милый, вовсе нет. Твоя мама хочет, чтобы ты был счастлив. 

* * *

С Маринкой и Максимом мы столкнулись в парке у пруда с утками — это было неизбежно, рано или поздно мы бы где-нибудь встретились.

Светило солнце, играло бликами на воде. Никита кормил птиц хлебным мякишем. Алинка под руководством отца совершала свои первые шаги. Улыбаясь, я снимала её достижения на камеру мобильного телефона, а в это время по тропинке мимо нас проходила ругающаяся парочка. Они так яростно спорили, что я повернула голову, привлечённая громкими криками, и наткнулась на знакомые лица. Наши с Маринкой глаза встретились. При виде меня, стоящей на коленях перед годовалой дочерью, бывшая соперница замолчала. Затем густо покраснела: Максим продолжал орать на неё, не стесняясь в выражениях и не замечая ничего вокруг.

Призраки моего прошлого поравнялись с нами и двинулись дальше, исчезая за деревьями. А настоящее в лице Никиты и Алинки со смехом повалило меня на траву.