Сороки-убийцы - Горовиц Энтони - Страница 11

– Два или три месяца, – подвел итог доктор Бенсон. – Возможно, дольше, но я опасаюсь, что после этого срока ваши физические и умственные способности начнут угасать.

– Большое спасибо, доктор. Назначенное вами лечение было образцовым. Можно вас попросить, чтобы последующая ваша корреспонденция была адресована мне лично с пометкой «В собственные руки»? У меня работает секретарь, и мне пока не хочется, чтобы он знал.

– Разумеется.

– Наши с вами дела закончены?

– Буду рад видеть вас снова через пару недель. Нам нужно будет произвести кое-какие приготовления. Я всерьез считаю, что вам следует съездить в Хэмпстед и присмотреться к заведению.

– Я так и сделаю. – Пюнд встал. Удивительно, но в результате этого он почти не стал выше. Стоя, он казался ничтожным на фоне комнаты с ее панелями из темного дерева и высоким потолком. – Еще раз благодарю, доктор Бенсон.

Сыщик взял трость из палисандрового дерева с увесистой бронзовой ручкой. Вещица из восемнадцатого века. Она приехала из Зальцбурга и была подарком от немецкого посла в Лондоне. Не единожды эта трость выказывала себя эффективным оружием. Пюнд миновал администратора и швейцара, вежливо кивнув каждому, и вышел на улицу. Едва оказавшись там, он остановился и оглядел залитую яркими лучами улицу. Он совсем не удивился открытию, что все его чувства обострились. Очертания зданий казались математически ровными. Ухо вычленяло из общего гула дорожного движения звук, производимый каждой машиной. Кожа ощущала тепло солнечного света. В голову пришла мысль, что это могут быть последствия шока. Ему шестьдесят пять, и он едва ли встретит шестьдесят шестой день рождения. К этому нужно привыкнуть.

И тем не менее, шагая по Харли-стрит в направлении Риджентс-парка, Пюнд почти преуспел уложить новую ситуацию в рамки. Это был всего лишь очередной бросок костей, да и, в конце концов, вся его жизнь протекала, подчиняясь маловероятным обстоятельствам. Он знал, к примеру, что самим своим появлением на свет обязан историческому казусу. Когда баварский принц Отто I стал в 1832 году королем Греции, некоторое число греческих студентов предпочло эмигрировать в Германию. Одним из них был его прадедушка. Пятьдесят два года спустя Аттикус появился на свет от матери-немки, работавшей секретаршей в ландполицай[7], где его отец служил патрульным. Наполовину грек, наполовину немец. Представитель этнического меньшинства, если такое вообще существовало. Ну а потом, разумеется, возвышение нацизма. Пюнды были не только греки – в их жилах текла еврейская кровь. По мере того как большая игра набирала обороты, шансы на их выживание таяли, и только самый беспечный игрок рискнул бы сделать на них ставку. И верно, Аттикус потерял всех: мать, отца, братьев, друзей. В итоге сам он угодил в концлагерь неподалеку от Бельзена, и собственная его жизнь оказалась спасена лишь благодаря административной ошибке, одному шансу на тысячу. После освобождения судьба подарила ему еще десять лет, так что стоит ли всерьез жаловаться, что в последний раз кости легли против него? Аттикус Пюнд был человек сильный духом и на Юстон-роуд уже вполне примирился с ситуацией. Чему быть, того не миновать. Сетовать он не будет.

Домой он поехал на такси. Пюнд никогда не пользовался метро, ему не нравилось скопление людей в тесном пространстве: такое множество грез, страхов и сожалений, спрессованных в темноте. Он находил его невыносимым. Черные автомобили были куда более спокойными, как кокон ограждая его от реального мира. Движение в середине дня не было плотным, и вскоре Пюнд оказался на Чартерхаус-сквер в Фаррингдоне. Такси подкатило к Таннер-Корту, весьма элегантному многоквартирному дому, где проживал сыщик. Он заплатил шоферу, прибавив щедрые чаевые, и вошел в подъезд.

Квартиру Пюнд купил на деньги, полученные за дело о бриллианте «Людендорф»[8]: две спальни, просторная и светлая гостиная, выходящая на сквер, и самое важное – коридор и кабинет, где он принимал клиентов. Поднимаясь в лифте на восьмой этаж, сыщик подумал, что в настоящий момент у него на руках нет расследований. Что же, это даже к лучшему.

– Эй! Привет! – раздался из кабинета голос, прежде чем Пюнд успел закрыть входную дверь.

Мгновение спустя из кабинета вылетел Джеймс Фрейзер с пачкой писем в руке. Молодой человек на пороге тридцатилетия, блондин, он был тем самым секретарем и помощником, о котором Пюнд обмолвился доктору Бенсону. Выпускник Оксфордского университета с претензией на карьеру актера, неудачник и хронический безработный, он откликнулся на объявление в «Спектейторе», полагая, что продержится на работе пару месяцев. Прошло шесть лет, а он все еще оставался здесь.

– Как успехи? – спросил секретарь.

– Успехи в чем? – в свою очередь спросил Пюнд. Фрейзер понятия не имел, куда ходил его шеф.

– Не знаю. В том, чем вы были заняты. – Джеймс одарил его своей по-мальчишески задорной улыбкой. – Кстати, звонил инспектор Спенс из Скотленд-Ярда. Просил, чтобы вы ему перезвонили. Кто-то из «Таймс» хочет взять у вас интервью. И не забудьте, что в половине первого придет клиент.

– Клиент?

– Да. – Фрейзер порылся в письмах, которые держал. – Ее зовут Джой Сандерлинг. Она звонила вчера.

– Не припоминаю, чтобы я разговаривал с Джой Сандерлинг.

– А вы и не разговаривали. Это я с ней говорил. Она звонила из Бата или еще откуда-то. Голос у нее был изрядно встревоженный.

– Почему вы не согласовали со мной?

– А нужно было? – Фрейзер спал с лица. – Мне ужасно жаль. У нас покуда ничего нет, и я решил, что вы не откажетесь от нового дела.

Пюнд вздохнул. Вид у него всегда был немного усталый и страдальческий, это было присуще его манере себя вести, но в этот раз трудно было выбрать более неподходящее время. Но даже теперь он не повысил голоса, действуя, как всегда, рассудительно.

– Мне жаль, Джеймс, – сказал Пюнд. – Но я не могу ее принять.

– Но мисс Сандерлинг уже в пути.

– Тогда передайте, что она зря потратила время.

Пюнд прошел мимо секретаря в свою комнату и закрыл за собой дверь.

– Вы же сказали, что он меня примет.

– Знаю, мне ужасно жаль. Но у него сегодня так много дел.

– Но я отпросилась на день с работы, добиралась сюда поездом из Бата. Нельзя так обращаться с людьми!

– Вы совершенно правы. Но мистер Пюнд тут не виноват: я не заглянул в его ежедневник. Если хотите, я оплачу вам железнодорожные билеты из сумм на текущие расходы.

– Дело не только в расходах на билеты. Тут вся моя жизнь решается. Я должна увидеться с ним. Не знаю, кто еще способен мне помочь.

Пюнд слышал голоса, доносящиеся из-за двойной двери, ведущей в гостиную. Он удобно устроился в кресле, покуривая любимые сигареты «Собрание», черные с золотым кончиком. Он размышлял о своей книге, труде всей жизни, разросшейся уже до четырехсот страниц, а конца все еще не предвиделось. Называлась книга «Ландшафт криминалистического расследования». Фрейзер отпечатал на машинке последнюю главу, и Пюнд пододвинул листы к себе. «Глава двадцать шестая. Допрос и интерпретация». Читать сейчас он не мог. Пюнд подумал, что на завершение книги нужен еще год. Этого года в его распоряжении нет.

Голос у девушки был приятный. Она была молода. Даже находясь по другую сторону деревянной преграды, он мог сказать, что она вот-вот расплачется. Пюнд подумал про свой диагноз: внутричерепное новообразование. Доктор отвел ему три месяца. Неужели он и проведет их вот так, размышляя о делах, которые не смог доделать? Злясь на себя, он аккуратно затушил сигарету, встал и открыл дверь.

Джой Сандерлинг стояла в коридоре и разговаривала с Фрейзером. Девушка она была невысокая, миниатюрная во всех смыслах, с русыми волосами, обрамляющими очень милое личико и по-детски наивные голубые глаза. Для встречи с сыщиком она принарядилась. Светлый плащ, перехваченный на талии поясом, был излишним в такую погоду, но сидел на ней хорошо, и Пюнд заподозрил, что Джой выбрала его потому, что он придавал ей деловитый вид. Она заглянула за спину Фрейзеру и увидела его.