Сфера времени (СИ) - Ершова Алёна - Страница 65

Всё.

Вот она цена за год унизительных заседаний, атак блогеров и журналистов, шептаний и тыканий пальцем, каждодневных бесед с психологом и укоризненных взглядов. За это время Эвелин стал еще более замкнутым и неразговорчивым. Он сменил школу, но ни с кем из сверстников не сблизился, предпочитая одиночество сомнительной славе. Он всё чаще ходил один по городу, возвращаясь в социальный центр лишь для ночлега. Мир снова начал плыть и терять очертания. Так продолжалось до той поры, пока в границах заброшенного склада ему не повстречалась банда трейсеров.

Группа подростков носилась по крышам, перепрыгивала через перила, взлетала на стены, используя водостоки и выступы. Как завороженный, он смотрел на людей, для которых не существовало земного притяжения. Правда, наблюдая за бешеной гонкой, он и сам засветился. Хотел было шагнуть в тень, но нет, засекли. Застегнул наглухо куртку и приготовился драться.

— Хей, парень, — крикнул один из ребят. Изо рта его вылетел клубок пара. — Ты заблудился или поглазеть решил?

— Шел мимо, увидел, как вы бегаете, остановился посмотреть, что нельзя? — вздыбился Эвелин.

— А чё, можно. Хотя лучше с нами.

— Ничего не выйдет, я так не могу.

Подросток рассмеялся.

— Все не умели. И все научились. Айда?

— Айда, — усмехнулся Эвелин.

А потом он медленно ходил по парапетам, учился кувыркаться, прыгать через ступени. Его страховали, поддерживали. Ему показывали движения и объясняли, как правильно падать. Никто не задавал глупых вопросов, не смотрел косо. Было такое чувство, что компания не знает кто такой Эвелин. «Они что вообще в сеть не заходят?» недоумевал он, ступая по ржавой канавной трубе и пытаясь сохранить равновесие.

Вечером первого дня они сидели на полуразрушенной лавке, жевали бутерброды с сублимированной свининой и передавали из рук в руки термос с горячим сладким чаем.

— Я Глеб, — представился главарь. — Это Ирка, Андрей и Вик, а тебя как зовут?

— Э… — Эвелин открыл рот, чтобы представиться и осознал, насколько дико звучит его имя на обшарпанной скамейке в старой промзоне.

— Иван, для друзей я просто Иван, — сказал он и протянул руку.

–

[1] Гендерно нейтральное название, типа «оно».

[2] агли — от агл. Ugly — урод. Сленг.

[3] Кринж — сленг от англ cringe — дернуться от страха или содрогнуться от отвращения.

Август промчался со скоростью межпланетного челнока. У Фроси было такое чувство, что она не вылезает из седла: Муром — Герасимки — Борисоглебск, и так по кругу. Староста Фрол поначалу очень настороженно относился к новой деятельной хозяйке и её постоянным визитам, но скоро свыкся, смирился с неминуемыми переменами и с нестандартными идеями.

— Фрол, как вы готовите поля к посадке?

— Так и готовим, лес валим, пни корчуем, остатки сжигаем. На следующий год садить можно.

— И долго на одном поле садите?

— Лет пять, после оставляем, новое готовим, а старое отдыхает: травой да деревьями зарастает.

— А не удобряете отчего?

— Так это сколько навоза надо?! Удобряем только огороды.

— Слушай, Фрол! А в городе этого навоза горы, девать некуда. Вонь такая, что жить невозможно. Давай вы с моего двора всё заберете да по полям раскидаете. А я слух пущу. Есть у тебя желающие за серебро говнорями работать? С чужих дворов удобрение вывозить?

— Эхе-хе-хе, — не то закашлял, не то засмеялся староста, — так этого добра в Муроме столько, что, если за деньги вывозить, озолотиться можно, и будут ребята не говнори, а златари.

— Будут.

Так пропал у сотника весь конский навоз вперемежку со щепой и остатками мусора, а позже и нужник был вычищен до донышка. Потом засиял чистотой двор воеводы, а уж после Настасьиного «сарафанного радио» вся Кремлёвская гора пожелала у себя нечистоты убрать. Парень, что взялся удобрение на поля возить, за три недели заработал серебра столько, сколько его отец за полгода поднимал.

— Фрол, у вас оброк каждый сам за себя платит или общиной?

Староста почесал затылок.

— По зерну и шерсти одну треть от урожая. Ещё по куне с человека.

Фрося прикинула, сколько это денег получается, и воспряла духом. Все же четыре гривны, отданные ей свекровью, таяли, как весенний снег. В приданом наличных денег не было, а разменивать украшения Ефросинья считала дурным тоном. Лезть же в оставленную мужем казну без особой надобности не хотелось, что-то подсказывало, что раз банков в Муроме нет, то вот тот сундук с серебром и есть всё семейное имущество. На эти деньги приобрелась соль, покупалось молоко, масло и необходимые запасы на зиму. Из этих же денег Фрося рассчиталась с дворовым и кухаркой.

— А если мне, например, надо заказ мастеру сделать, то как лучше: в счет оброка или серебром в руки?

— Это надо с самим мастером решать. А что тебе надобно?

— Кирпичи. Двор замостить, хотя бы дорожки, да печь сложить.

— Пошли, поговоришь с гончаром.

Местный керамист был щуплый мужичок с крепкими руками. Жена ему подарила шестерых сыновей, и они, словно пчелы, трудились без остановки. Кто глину месил, кто горшки вертел, чтоб просохли одинаково, кто поливу разводил. Выслушав Фросю, он покивал головой и обещал прислать к ней на завтра старшего сына, чтоб двор посмотрел да печь. Идея топки по-белому его, скорее, озадачила, чем заинтересовала. Однако заказ он принял. И цену предварительно обговорили.

— Слушай, а шерсть спряденная как рассчитываться будет? — спросила Фрося старосту в один из приездов.

Фрол пожал плечами.

— Ну, так же, просто твою треть спрядут. И отдадут весной.

— Не, так дело не пойдет. То-то я смотрю, прях так и не нашлось. Ты мастерицам скажи, что тех, кто шерсть хозяйскую прясть будет, тому куну в этом году платить не надо. А самой лучшей пряхе я сама сверху весной серебряник дам.

Фрол довольно погладил бороду.

— Скажу. А ты все же решила не отступать?

— Решила. И раз наш кузнец бездарь оказался, то в Муроме закажу. Прялку я у столяра забрала.

Чем Фрося не угодила местному кузнецу, было не понятно. Протянув две недели с заказом, он под конец выдал, что все эти втулки — «бабьи выдумки от нечего делать», и картинно что-то принялся стучать на наковальне. Со столяром Ефросинья расплатилась, хоть он и упирался, и недоделанную прялку погрузила в телегу.

По дороге домой решила заехать к Ивану, муромскому кузнецу, что жил у подножья Кремлевской горы. Про него Фросе рассказала всезнающая Ретка. Вообще девочка умудрялась собирать сплетни и новости, производимые городом и за его пределами. Просто местный аналог интернета, а не ребёнок. Ефросинья только диву давалась обилию всей этой информации.

«Неужели людям может быть настолько не всё равно, раз они на сочинение и пересказ сплетен тратят столько времени из своей и без того короткой жизни?!»

Хотя толк, конечно, был. Жить в информационном вакууме оказалось сложно. А тут каждый день что-то новое. Да и не всё ограничивалось младенцами с двумя головами и реками, повернувшими вспять.

«Киев опять осадили. На этот раз Галицко-Волынское княжество напало. Князь Всеволод не доволен. Будет войско выставлять».

«Гости с востока дурные вести несут, говорят, земля вздыбилась. Море ушло, а потом обрушилось на город».

«А на юге Руси всё лето дожди шли, говорят, хлеб в цене поднимется».

«Великий князь наш Всеволод посадил своего сына Ярослава на княжение в Переяславль».

И дальше в том же духе. К сожалению, про Давида ни сплетен, ни новостей не было. Молчал игумен, молчала Ретка, молчал и князь Муромский. От этой выборочной тишины в эфире становилось не по себе.