Я научу тебя любить (СИ) - Акулова Мария - Страница 2

— Ноги обуй. Не лето.

И пусть звучит, как приказ, но Аня улыбается… Потому что это его забота. В ответ на которую всегда хочется одновременно вредничать… И подчиняться.

Закончив с посудой, девушка прошла на цыпочках по коридору. Остановилась рядом с мужчиной, набрасывавшим на плечи пальто…

Буркнула под нос:

— Разрешите исполнять…

Скользнула в тапки, чувствовала, что он услышал, знала, что хмыкнул. Застегнул, подошел со спины, чуть наклонился, касаясь носом кожи за ухом… Так, как Аня любила больше всего. И он это знал. Так, что простреливало по всему телу… И еще раз, когда вместо носа кожи касались уже губы.

— Разрешаю. А будешь много говорить — получишь по заднице. Ясно?

И пусть много Аня не говорила, но по заднице все равно получила. Ощутимый щепок, который заставил подпрыгнуть, ухватиться, обернуться, посмотреть увеличившимися глазами, потом с обидой… Начать тереть…

— Больно…

— Вечером поцелую, чтоб не болело. Пока.

И почти так же, как от прикосновений, от слов тоже становится жарко… Губы в улыбку, а мысли в сладкую вату…

Сам же Корней, как всегда, в момент опять становится внешне холодным, бросает взгляд в зеркало, берет портфель, проходит по Ане взглядом, кивает, выходит из квартиры…

Дверь в которую Ане за ним закрывает, прислоняется лбом к дереву… Закрывает глаза, выдыхает… И улыбается…

Ощущая небывалый подъем из-за того, что мечты иногда сбываются. И вот уже месяц как она — самый счастливый в мире человек.

И только когда сердце немного успокоилось, а место ощутимой «ласки» перестало ныть, вернулась на кухню… Взяла тарелку с парой неудавшихся попыток, сделала кофе себе… Села на любимое место Корнея, начала уже свой завтрак, позволяя мыслям уплыть далеко-далеко. В тот вечер, когда все началось по-настоящему.

В тот вечер месячной давности, когда Корней примчался домой с базы, чтобы увидеть в коридоре сумки, а Аню — сдавшейся, девушка меньше всего думала, что все может произойти так.

Выключила мобильный не затем, чтобы заставить его нервничать, а потому что думала наоборот — нервничать он не будет. Просто вернется, как и планировал. Она просто скажет ему, что решила… И он просто отпустит, как и обещал.

Но что сорвется к ней, что будет так зол, и так много скажет важного… Что развеет все сомнения разом… Это было для Ани полной неожиданностью.

Когда Корней уехал к Илоне, с силой хлопнув дверью, она осела на диван, закрыла лицо руками… И будто заново пережила. Каждый день с ним. Каждое его действие и слово. И стало невыносимо стыдно, потому что могла так легко повестись на злые слова женщины, которая, кажется, совсем его не знала, пусть и провела рядом куда больше времени, чем Аня…

На собственной шкуре испытавшая его холодность, но ею же прочувствовавшая и совсем другое — помощь, поддержку, заботу. Действительно не такую, как у большинства, но разве же от этого менее ценную?

Нет…

Ей было очень стыдно. За все. За мысли, за поступки, за слова. А еще очень страшно, потому что… Теперь-то Аня понимала — в разговоре с ней он сдерживался. Очень злился. Очень. Но сдерживался. А с Илоной как будет? Думала об этом и ёжилась… И ведь стоило бы испытывать злорадство — пусть сама не смогла дать отпор обидчице, но Корней точно сможет… Но у Ани не получалось. Ей просто хотелось, чтобы мужчина вернулся. Чтобы он вернулся и сделал вид, что сумок в коридоре не было. Что не было потери веры. Что не было глупых обвинений.

Но тогда ведь не было бы и слов, которые крутились на повторе в голове: «угробишь нежно — не заметишь. Дождалась, пока спать не буду»… И каждый раз, когда Аня их мысленно повторяла, чувствовала, как дыхание сбивается, потому что… Это не признание в любви, но это ведь так много значит. Это так о многом говорит.

Она сказала, что Корней живет в ее душе — и не солгала. Но и она, получается, живет… В мыслях. А может и в сердце тоже? Просто он этого не понимает еще… Мучается…

Оба мучаются. Но разве же так должно быть?

Не должно. Поэтому и выбор перед Аней не стоял. Она разобрала вещи до его приезда. Переоделась в домашнее, надеялась, что сможет немного успокоиться — но нет. Покончив с делами, курсировала по квартире, не находя себе места из-за волнения. Прокручивала в голове слова, которые должна сказать Корнею. Их было много. Все они касались того, как она неправа… Но стоило увидеть его, вернувшегося… Как все они разом вылетели из головы.

Корней двигался на нее, продолжая источать агрессию. И впору бы испугаться, отстраниться, убежать, но Аня понимает, что может помочь. Может впитать. Преобразить.

Поэтому позволиля холодному и злому вжать в стену, выбивая из легких воздух, смотрела в глаза… И увидела страх. Впервые в жизни. У него в глазах. Слышала его напряженное: «что я творю? Ты же еще девочка совсем…» и испытывала трепет, потому что… Он действительно не знал, что творит. А она знала. Давал им шанс.

Аня ответила, не чувствуя сомнений. Впрочем, как и в том, что все ее заготовленные речи — пшик. Ненужная бессмыслица. А нужно подать ему руку так, как он обещал подать ей над их общей пропастью. Дать понять, что там, где слаб он, она сильна.

Не боится, что сломает. Уверена, что выйдет. Просто… Она научит его любить. Или непросто, но научит. Главное, что теперь-то без сомнений — это возможно. Это нужно не только ей. Ему это тоже нужно. Чтобы понять себя. Чтобы вновь обрести возможность жить, спать, работать. Чтобы научиться жить в этой — перевернутой ею с ног на голову — реальности.

Немного успокоившись, они все же поговорили. У Ани осталось не так уж и много вопросов, но она их задала. Корней настоятельно попросил больше не повторять опыт с отключенным телефоном, Аня извинилась за него. Корней — за резкость.

О том, что происходило в квартире Илоны, Аня не спрашивала. Понимала, что Высоцкий все равно не расскажет — это их личные дела.

Она просто попала под перекрестный обстрел. Мужчина просто пообещал, что такое не повторится. Аня поверила. Она вообще поняла, что верит всему, что он говорит и делает. Прямой и жесткий. Сухой и тяжелый. Такой же, как его любимый аромат. Обволакивающий, настойчивый, плотный.

Сложный человек, но это для других, а для Ани теперь — наконец-то понятный. И по-прежнему безумно любимый. Впустивший в жизнь, позволивший пустить корни, просочиться в поры, лишить сна…

Аня миллион раз на протяжении месяца вспоминала те его слова, и каждый душа отзывалась болезненным кульбитом. Когда он позволит себе сказать что-то подобное — понятия не имела, да и допускала, что никогда. Но те слова уже принадлежали ей. Никто не заберет. Никто убедит, что незначительны.

И теперь у нее новая призма, через которую Аня смотрит на все. Придающая спокойствия. Забирающая сомнения. Позволяющая не просто тихонько мечтать, а планировать и надеяться. Никуда не спешить. Понемногу привыкать.

Не искать в том, что он отправляет спать, а не набрасывается в страсти, чтобы закончить начатое как-то раз на кухне, признаки отвержения, а понимать — это уважение к ее словам. Вполне взвешенным.

Не разочаровываться утром, когда он вновь спокоен, будто бы холоден, немногословен, деловой.

Не продумывать в голове наперед череду ужасных последствий, если вдруг… А подходить, когда хочется, тянуться, целовать… Желать доброго утра и радоваться усмешке в ответ.

Не мучить себя глупой поспешностью, не ожидать, что он за ночь превратится из Корнея во что-то другое. Давать ему время так же, как он дает ей. Он ведь не ждет, что она повзрослеет раньше времени, познает мудрость в двадцать. Вот и она не ждала, но так же, как ее учил он, пыталась учить его. Вселять уверенность в том, что на нее можно положиться. Что с ней можно поделиться. Что пусть ее плечо не такое сильное, как его, но и опереться на него тоже можно.

Корней начал с ней говорить на равных — и это была победа. Они могли спорить — и это тоже была победа. Аня могла не соглашаться… И если Корнея устраивали аргументы — он шел на компромисс. Не всегда, но случалось.