Керенский. Вождь революции (СИ) - Птица Алексей - Страница 5

Иностранцам принадлежали многие компании или контрольные пакеты государствообразующих предприятий. А там, где формально не принимали участие европейцы, были люди, которым позволили стать «Великими» коммерсантами в эпоху приватизации.

У этих товарищей все деньги лежали в европейских банках, у них были виллы, дома, огромные участки в Италии, Испании или на каких-нибудь уютных тропических островах. Дети учились в закрытых интернатах Великобритании, делали бизнес в европейских странах, а то и просто гоняли на иномарках, периодически давя под колесами русских ванек.

Высшие чины Родины Александра играли в интересную игру — независимость России. Они пыжились и отстаивали свою мнимую компетентность. На деле же всё было гораздо сложнее и гораздо проще. Никто из них и никогда по собственной воле не готов был отказаться от комфорта и денег, и лишиться всего ради интересов какой-то там Родины. Времена Фиделя Кастро давно прошли, и теперь миром окончательно правил холодный расчёт и здравый рассудок.

Алекс Кей что-то изменить был не в силах и потому подстраивался под новую конъюнктуру как мог. Так легче жить. Кто не смог, того давно выкинули из мира больших денег, и они влачили жалкое существование, трудясь обыкновенными бухгалтерами или менеджерами. Александр дураком себя не считал, и прекрасно видел, что происходит вокруг, а также какими способами достигается.

Сейчас у него было послезнание. И это тот козырь, который ляжет на стол в самом начале игры. Ляжет и будет там лежать до тех пор, пока не окажется бит, или пока не появятся совсем другие карты. И он готов был играть любой колодой, хоть старой, хоть рваной, хоть неоднократно битой. Блефовать, идти ва-банк, подстраиваться и принуждать, обманывать и подставлять, шантажировать и вымогать. Разрабатывать разные комбинации всего вышеперечисленного, в общем, жить той жизнью, которой он до этого и жил.

Но и награда в случае победы велика! Стать главой правительства, диктатором, как и хотел его предшественник. Настоящей величиной, а не жалкой марионеткой в руках других. Тот Керенский так и не сумел этого достичь, не смог удержать власть в руках и отдал её большевикам. Алекс Кей не собирался уступать этот приз. За власть стоило побороться, и плевать на свою жизнь и любые ставки. Как говорил один из величайших французских королей: «Париж стоит мессы».

В его руках, точнее голове, сосредоточилось значительное преимущество, но отсюда же вытекают и недостатки. Он не знает ни психологии, ни менталитета его новых современников. От настоящего Керенского в памяти почти ничего не осталось, всё придётся начинать заново. Смутное узнавание новых лиц не сильно поможет, однако всегда можно сослаться на ушибленную голову и амнезию.

От хаоса, что творился сейчас в голове молодого человека, у любого могла бы поехать крыша. Он жаждал действия, но был вынужден лежать и ждать! Александр считал, что нужно разбираться с обстановкой, причем как можно быстрее — пока он всего лишь министр юстиции. Впереди ждёт большая борьба и большая власть, к которой тоже нужно готовиться.

Пока он так размышлял, сестра милосердия вышла из комнаты позвать кого-нибудь и решить вопрос с его транспортировкой до квартиры. Через несколько минут в комнату вошёл офицер, на его полевых погонах Керенский смог рассмотреть три маленькие звёздочки.

— Поручик Збронев, — представился посетитель. Вместе с поручиком вошли несколько человек, одетых в гражданское платье. Простые клерки или вовсе обслуга дворца.

— Александр Фёдорович, — обратился офицер. — Мне поручено отвезти вас домой, на Тверскую. Ваш же адрес Тверская, 29, да?

— Да! — надеясь, что его не «разводят» и он не ошибся, ответил Алекс Кей.

— Вы готовы? Автомобиль заказан в парке, и приедет через двадцать минут. Если на извозчике, то мы сможем поймать его в течение пары минут.

— На извозчике, — на минуту задумавшись, ответил Алекс, сам не зная почему. Просто захотелось определённости, а также хотя бы немного почувствовать собственный дом и личное пространство.

— Сей момент. Так, — обратился офицер к своим спутникам, — берём министра под руки, и к выходу, а я извозчика пока поймаю! — После чего поручик исчез, оставив его с двумя мужчинами. С точки зрения самого Александра, они были одеты довольно забавно: в длинные, «криминальные» пальто, с архаичными котелками на головах и подобострастным выражением лица. Тем не менее, они без нытья и вопросов помогли Керенскому встать с дивана, осторожно взяли его под руки и повели к выходу.

На улице перед зданием дворца уже ожидал экипаж, на облучке которого восседал суровый мужичина с густой окладистой бородой и хмельными бегающими глазками. На голове его возвышался картуз с блестящей номерной бляхой. Вместе с поручиком, одетым в шинель, и ещё одним мужчиной из тех, что вели его под руки, они сели в коляску.

— Трогай! — Приказал поручик, и извозчик хлестнул поводьями лошадь. Та недовольно мотнула головой, фыркнула, и неторопливо зацокала по булыжной мостовой. Путь их лежал на Тверскую улицу. Тверская располагалась совсем рядом с Таврическим дворцом, где заседала Государственная Дума. Вернее, то, что сейчас от неё осталось.

В левом крыле Таврического дворца находился Петросовет или, если официально, Петроградский Совет Рабочих и Солдатских Депутатов, а в правом крыле заседал Временный Комитет Государственной Думы, собственно, самообразованный из числа депутатов Государственной Думы. Но об этом Алекс Кей узнал гораздо позже. Сейчас же он внимательно смотрел по сторонам, удивляясь и одновременно ужасаясь тому, что наблюдал.

По улицам, довольно заснеженным несмотря на март, спешили по своим делам многочисленные горожане. Звенели трелями колокольчиков и угрожающе кренились на поворотах древние трамваи, бесцельно слонялись вдоль разнокалиберных домов одетые в серые шинели солдаты. Шумной, галдящей, как грачи, толпой, вальяжно бродили по мостовым матросы, которых можно было различить по надписям на бескозырках. С гиканьем проносились извозчики и неспешно рысили казачьи патрули.

Город шумел, радовался жизни и ничего пока не боялся. Февральская революция всколыхнула в людях надежду, и это касалось всех слоёв общества того времени, но все понимали изменения по-своему.

Спустя полчаса извозчик домчал пассажиров до домашнего адреса Керенского. Добравшись до квартиры, пострадавшего министра со всем почтением передали прямо в руки незнакомой Керенскому женщине. Ольга Львовна Барановская, дочь полковника Генерального штаба Барановского, была стройной и довольно симпатичной женщиной чуть выше среднего роста.

— Что случилось, Саша? Тебя не было сутки, я думала, что уже всё! Я звонила в Мариинский дворец. Мне сказали, что тебя сбил извозчик, но ты жив, жив.

Она заплакала и прижалась к нему, заливая слезами костюм, в который он был одет.

— Ну, полно, полно, — морщась от боли, он поглаживал вздрагивающую от судорожных всхлипов спину молодой женщины. Эти нетипичные для него слова как-то сами собой вырывались изо рта. Ничего подобного он бы не сказал в прошлой жизни. «Успокойся!», «Хватит рыдать!», «Убери сопли!» или что-либо подобное, — Вот, что бы он ответил своей жене или подруге.

Наконец, его незнакомая супруга слегка успокоилась, отстранилась от него, но все ещё продолжала всхлипывать какое-то время. Поручик Збронев вместе с гражданским сопровождающими, деликатно довели министра до постели, передали его бренное тело заботам супруги, и, осторожно прикрыв за собой входную дверь, удалились из квартиры.

Как только щёлкнул замок, Ольга Львовна сразу стала хлопотать, устраивая супруга поудобнее. Она подвела его к кровати, помогла раздеться, в очередной раз заплакала, когда увидела его перевязанную бинтами грудь и многочисленные синяки. Тут же прибежали дети: два мальчика, Глеб и Олег. Они сначала смущенно ковыряли пяткой паркет, но потом все же собрались с духом и обняли его.

Чувствуя себя не в своей тарелке, Керенский сослался на усталость, так что обоих сыновей мать быстренько увела от него в другую комнату. Привыкший к прошлому кабинету, он и в новой комнате лег на диван и попытался расслабиться. Александра на время оставили в покое, за что он был благодарен семье. Молодой управляющий действительно плохо себя чувствовал и потому быстро заснул.