День отца (СИ) - Лабрус Елена - Страница 13
- Предыдущая
- 13/43
- Следующая
— Может быть, — легко согласился я.
И я бы придумал ещё пару сотен забавных названий, лишь бы она улыбалась, но в кабинет заглянула женщина.
— О, мам, привет! — оживилась Славка. — Помнишь Рима?
пылинками в огромном мире
летали и летали бы
но тут завыли пылесосы
судьбы
Конечно, она помнила.
И я бы не сказал, что мама Славы была рада или не рада меня видеть.
Просто удивлена. Настолько, что даже растерялась. Особенно, когда Славка вышла по делам, а мы остались вдвоём.
Я тоже смущённо мялся: не знал, уместно ли будет высказать соболезнования. Я порылся в сети и узнал, что Юрий Георгиевич Орлов умер два года назад. Долго и упорно боролся с раком поджелудочной железы, но болезнь всё же победила.
— Соболезную вашей утрате, — всё же выдавил я.
Она молча погладила меня по плечу, говоря «спасибо!» и сочувствуя в ответ.
Мальчик, потерявший маму — наверное, так я был записан в её памяти. Моя мама тоже умерла от рака. И там же, в памяти Славкиной мамы, наверняка стояли слова «пухлый друг Славушки», «хороший скромный парень» и «напрасно по ней вздыхающий». Изумление на её лице, когда она меня увидела, боюсь, продиктовало это «напрасно».
И всё было ничего, но то, что Славка не рассказала маме как мы случайно встретились неделю назад, что я приезжал к ней в снег, как-то неприятно кольнуло. Мне даже в ресторан перехотелось идти. И вообще настроение испортилось. Я посмотрел на брошенные цветы, что её мама тоже заметила, и почувствовал себя глупо. Настолько, что подумал не найти ли повод срочно уехать. Сомневался ведь, стоит ли покупать букет, не будет ли выглядеть намёком.
Но, честное слово, иногда цветы — это просто цветы, а кофе — просто кофе.
Я ни на что не намекаю, не претендую, не надеюсь. И Славку это ни к чему не обязывает. Но…
Но Славки так долго не было. А сбежать, не попрощавшись, попахивало трусостью. Да и вообще сбежать: никогда не сдавайся — позорься до конца. Поэтому я остался.
И, вопреки всему, разговор с её мамой неожиданно завязался. И вдруг вышел на тему, из-за которой более всего я тут и стоял, и бледнел, и зеленел.
— Это же Максим заметил, — машинально поправляя раскиданные листы, сказала Надежда Сергеевна, если я не забыл, как зовут Славкину маму. — Он первый забил тревогу, что она стала такой рассеянной.
— А давно? — удивился я, что инициатива исходила от Славкиного хоккеиста.
— Где-то после Нового года, — задумалась Надежда Сергеевна. — Но ты же помнишь Владочку: она чуть лишних сто граммов наберёт — сразу на диету. А под Новый год мы все вместе летали на Мальдивы, позволили себе там лишнего. Едва вернулись, она сразу жёстко: диета, тренировки, работа.
Я постеснялся снова сесть на аккуратно разложенные на столе листы, поэтому прислонился к подоконнику.
— И что Бахтин?
— Максимушка встревожился не на шутку. Сначала здесь по врачам Владочку повёл. Потом увёз в Швейцарию, там положил в клинику.
Мои брови взлетели по лбу ещё выше. Да так там и остались, когда она добавила:
— Даже от очередных игр отказался. Я плохо разбираюсь, что там было: КХЛ, НХЛ, какой-то плей-офф или чемпионат, но Максимушка не полетел. Остался с женой.
— И ничего не нашли? — появился у меня ещё один повод для расстройства, даже два.
Во-первых, это мамино «с женой», словно и нет никакого бракоразводного процесса, а даже если и есть, то Надежда Сергеевна к нему не относится серьёзно. Это так, Владочкина блажь: милые бранятся только тешатся.
А во-вторых, подчёркнутое «максимушка», дорогой зятётечек, кормилец, заботушка, словно и не он, ненаглядный, на тех фотографиях «жарит» какую-то малолетку, едва не в супружеской постели.
Мама и здесь не в кусе?
Или это такое ненавязчивое предупреждение, чтобы я ни на что не рассчитывал: в жизни Владочки есть мужчина. Это неизменно. И это не я. Она даже звать её стала как Бахтин — Влада, Владочка, хотя раньше называла Славушка.
— Кое-какие показатели были на грани нормы, — ответила она, — какие-то занижены — худоба Владочкина, конечно, не проходит для организма бесследно, но ничего катастрофического или необычного, что могло бы привести к таким серьёзным последствиям, как проблемы с памятью, не обнаружили.
— Тяжёлые металлы? Лекарства? — осторожно предположил я.
— Проверили и на ртуть, и на свинец, и на радионуклиды, и на гормоны, — она неловко кашлянула, и, если бы она этого не сделала, я бы и не заметил в её перечислении никакого подвоха. Но теперь споткнулся: гормоны? О гормонах я знал всё. Они хотели ребёнка? — …привезли столько бумажек, устанешь листать, не то, что разбираться, — дослушал я словно сквозь вату в ушах.
Резко захотелось сесть. Прямо здесь. Прямо на пол. И было настолько острым ощущение, что мне на шею накинули петлю, а из-под ног выбили табуретку, что я потянул вниз ворот свитера.
Ну не мог же Бахтин сразу и травить жену, и думать о том, чтобы завести ребёнка?
Заботится о её здоровье и гробить его одновременно?
Моя зловещая теория рассыпалась в прах.
Как та старуха, я сел у разбитого корыта и задумался….
А что в принципе я знал о Максиме Бахтине? О его жизни, характере, мотивах, по которым он женился. Что я знал об их семейной жизни? Что он ей изменял. Об их разводе? Только то, что подала на развод Славка, и сделала это меньше месяца назад уже после того, как у неё начались проблемы с памятью. Ещё, что сейчас Бахтин на очередных соревнованиях. И он хочет половину дома.
Из всего этого я сделал не слишком ли далеко идущие выводы?
спросила рыбка золотая
скажи мне старче ну на кой
а тот молчит и засыпает
мукой
Глава 13
— Рим, да понятно, что для тебя её муж воплощение зла. Не переживай! Я бы тоже подумал на мужа. Да любой нормальный человек подумал бы, что её травит муж, — похлопал меня по плечу Рейман. — И ещё не факт, что это не так.
Его жена Ирина, тоже ветеринар, а по совместительству ещё и собачий парикмахер, постучала по хромированной поверхности стола, приглашая пса.
Командор послушно запрыгнул на жалобно скрипнувшую мебель. В мокрой шерсти жгутами этот шваброподобный телёнок весил, наверное, под центнер. Я привёл его немного подстричь.
— Бахтин увёл у тебя девушку. Он её не любил, но женился. Уже мотив. А если учесть стоимость компании, которая теперь принадлежит ей — основательный такой мотив, — то ли успокаивал, то ли сочувствовал, то ли подбадривал меня Аркан.
Одно я теперь знал точно: какими бы благородными мотивами ни было продиктовано моё решение помочь Владиславе, я зря парился — всё равно для всех моё поведение выглядит так, словно я очередной раз стучусь любом в закрытые ворота.
Любые мои попытки объяснить, что у меня есть основания думать: она в опасности, я не ищу повод, я ни на что не надеюсь — выглядели как оправдания.
Жалкие оправдания. Все знали, итог будет один: печально известный. И в глубине души жалели и сочувствовали.
Все, кому бы я ни рассказывал эту историю.
Все. В том числе и Рейманы.
Ну и плевать! — решил я. Считайте меня больным на всю голову, безнадёжным и временно пропащим для общества (я же ни о чём другом не говорил, кроме Славки) — кем угодно. Пле-вать!
Буду делать что считаю нужным и не буду об этом париться.
И обольщаться тоже не буду.
Да, я видел, как Славка покачнулась мне навстречу с цветами в руках, когда я приехал в офис. Видел, как вздрогнула и закрыла глаза: я помогал ей надеть пальто и нечаянно коснулся руки, когда мы собирались в ресторан. Как прикусила губу, когда я поправлял зацепившуюся за шарф серёжку. И я почувствовал, как едва ощутимо она прильнула к моей спине в лифте и вздохнула…
Да, я всё это видел, чувствовал, обонял, осязал, слышал.
- Предыдущая
- 13/43
- Следующая