Разбитые сердца (ЛП) - Гувер Колин - Страница 7

Я даже не знаю этого парня, но уже испытываю к нему неприязнь.

Такую же неприязнь, как и ко всем остальным. Этому парню кажется нормальным сфотографировать бедную девушку в момент уязвимости и смущения, держа при этом камеру как беспечный придурок.

Я пытаюсь обойти его и пробраться к выходу, но он делает шаг в сторону и вновь оказывается передо мной.

Его глаза, оказавшиеся, к сожалению, светло-голубыми и безумно красивыми, изучают мое лицо, и меня бесит, что он стоит так близко. Он оглядывается через плечо, будто хочет убедиться, что мы одни, а затем незаметно сует что-то мне в руку. Я опускаю взгляд и вижу сложенную двадцатидолларовую купюру.

Смотрю на деньги и вновь на него, и до меня доходит суть его предложения. Мы стоим возле туалетов. А он знает, что я бедная.

Думает, что я до того отчаялась, что затащу его в кабинку и отработаю двадцатку, которую он сунул мне в руку.

Что во мне такого, что рождает у парней подобные мысли? Какую энергетику я источаю?

Я впадаю в такую ярость, что сминаю банкноту и бросаю ее в парня. Я целилась в лицо, но он изящно уклоняется.

Я выхватываю камеру у него из рук. Кручу ее, пока не нахожу слот для карты памяти. Открываю его, вытаскиваю карту и бросаю ему камеру. Он не ловит. Камера с громким стуком падает на пол, и отколовшийся от нее кусок пластика летит к моим ногам.

— Что за фигня? — восклицает он, наклоняясь поднять камеру.

Я поворачиваюсь кругом, готовая бежать от него, но налетаю на кого-то еще. Будто мало мне было застрять в узком коридоре с парнем, который предложил мне двадцатку за минет, так теперь меня зажали два парня. Второй не такой высокий, как тот, что с камерой, но пахнет от них одинаково. Гольфом. Есть такой запах? Наверняка. Я бы закупоривала его в бутылки и продавала придуркам вроде этих двоих.

На втором парне черная футболка с надписью «ИсПаника», выведенная разными шрифтами. Я с почтением рассматриваю футболку, потому что надпись оказалась действительно остроумной, и вновь пытаюсь их обойти.

— Извини, Маркос, — говорит парень с камерой, пытаясь приладить отлетевшую часть.

— Что случилось? — спрашивает парень по имени Маркос.

На долю секунды я подумала, что этот Маркос, возможно, видел, что у нас происходит, и пришел мне на помощь, но, похоже, его больше беспокоит камера, чем я. Поняв, что камера принадлежит другому парню, я чувствую себя неловко из-за того, что бросила ее.

Я прислоняюсь спиной к стене в надежде незаметно протиснуться мимо них.

Парень с фотоаппаратом небрежно машет рукой в мою сторону.

— Я случайно столкнулся с ней и уронил камеру.

Маркос переводит взгляд с меня на Голубоглазого Подонка. Они обмениваются взглядами, в которых читается нечто невысказанное. Будто они общаются на непонятном мне немом языке.

Маркос протискивается мимо нас и открывает дверь туалета.

— Встретимся в машине, скоро причаливаем.

Я вновь оказываюсь наедине с парнем с камерой, желая лишь поскорее уйти и вернуться к отцу в машину. Парень сосредоточил внимание на фотоаппарате Маркоса, пытаясь приладить отлетевшую часть.

— Я не делал тебе непристойное предложение. Видел, как ты подобрала хлеб, и подумал, что тебе не помешает помощь.

Я склоняю голову набок, когда он смотрит мне в глаза, и изучаю выражение его лица в поисках лжи. Не знаю, что хуже: получить от него непристойное предложение или стать объектом его жалости.

Мне хочется сказать в ответ что-то остроумное, ответить хоть что-то, но я стою, словно в оцепенении, пока мы буравим друг друга взглядом. Что-то в этом парне цепляет меня, будто его натура отрастила цепкие когти.

За его задумчивым взглядом скрывается груз какого-то бремени, с которым, как я считала, знакомы только люди вроде меня. Что такого ужасного может происходить в жизни этого парня, отчего я начинаю думать, будто жизнь его потрепала?

Но я вижу, что это так. Люди, которым досталось от жизни, узнают себе подобных. Будто существует клуб, членом которого никто не хочет стать.

— Можешь вернуть мне карту памяти? — спрашивает он, протягивая руку.

Я не верну ему фотографию, которую он сделал без моего разрешения. Я поднимаю с пола двадцатку и сую ему в руку.

— Вот двадцатка. Купи себе новую.

На этом я разворачиваюсь и выбегаю за дверь. Я пробираюсь среди стоящих рядами машин, сжимая в руке карту памяти.

Сажусь на пассажирское сиденье отцовской машины и захлопываю дверь тихо, потому что отец говорит по телефону. Похоже, деловой звонок. Я тянусь на заднее сиденье машины и убираю карту в рюкзак. Вновь посмотрев вперед, я вижу, как двое парней выходят из закрытой части парома.

Маркос разговаривает по телефону, а второй парень рассматривает фотоаппарат, все еще пытаясь собрать части воедино. Оба продвигаются к стоящей недалеко от нас машине. Я вжимаюсь в кресло в надежде, что они меня не увидят.

Они садятся в «БМВ», стоящий в двух рядах от нас с отцовской стороны машины.

Отец заканчивает разговор и заводит двигатель, как раз когда паром начинает швартоваться. На небе виднеется лишь половина солнца. Вторую половину поглотили земля и море. Мне бы хотелось, чтобы море сей же миг сделало со мной то же самое.

— Сара с нетерпением ждет вашей встречи, — говорит отец. — На полуострове совсем немного постоянных жителей, не считая ее парня. Сплошь загородные летние дома. Airbnb, Vrbo, все в таком духе. Новые люди сменяют друг друга каждые несколько дней, и хорошо, что у нее появится подруга.

Машины друг за другом начинают выезжать с парома. Сама не знаю, зачем я бросаю взгляд на проезжающий мимо нас «БМВ». Парень с камерой смотрит из окна.

Я замираю, когда он замечает меня на пассажирском сидении.

Мы встречаемся взглядом, и он неотрывно смотрит на меня все время, что они проезжают мимо. Мне не нравится, что мое тело откликается на его взгляд, и, отвернувшись, я смотрю в свое окно.

— Как зовут парня Сары?

Я всем своим существом надеюсь, что это не Маркос и не его придурочный друг с красивыми глазами.

— Маркос.

Кто бы сомневался.

Глава 4

Дом оказался не таким вычурным, как я опасалась, но все же это самый красивый дом, в котором мне доводилось бывать.

Двухэтажное строение на береговой линии, возведенное на высоких открытых опорах, как и все дома в округе. Чтобы подняться даже на первый этаж, нужно преодолеть два лестничных пролета.

Я приостанавливаюсь наверху лестницы и прохожу в дом вслед за отцом знакомиться с его новой семьей.

С минуту я любуюсь видом. Всюду, куда ни брошу взгляд, перед нами словно стена из океана и прибрежной полосы. Водная гладь будто живая. Вздымается. Дышит. Вид завораживающий и пугающий одновременно.

Интересно, моя мать хоть раз видела океан перед смертью? Она родилась и выросла в Кентукки, в том же городе, в котором умерла прошлой ночью. Не припомню ни одной истории о ее путешествиях и ни одной детской фотографии с каникул. Мне становится грустно за нее. Я даже не представляла, какое значение для меня будет иметь возможность увидеть океан. Но, увидев его, я хочу, чтобы каждый человек на земле испытал это чувство.

Возникает ощущение, что увидеть океан собственными глазами почти так же важно, как иметь кров и еду. Кажется вполне естественным, что должны существовать благотворительные фонды, единственная цель которых — дать людям возможность отправиться на побережье. Это должно быть основным правом человека. Предметом первой необходимости. Будто годы психотерапии, сжатые в пейзаж.

Я отвожу взгляд от пляжа в сторону женщины, стоящей в дверях гостиной. Именно такой я ее себе и представляла. Яркая, как леденец на палочке, с белыми зубами, розовым маникюром и белокурыми волосами, на уход за которыми явно тратится немало денег.

Я издаю стон, но его никто не должен был услышать. Возможно, он прозвучал громче, чем я рассчитывала, потому что женщина в ответ наклоняет голову. Но все равно улыбается.